Тени Кордая: казахи и дунгане общаются друг с другом по-русски

– Это всё наше, местное. Дунгане выращивают, – пресс-секретарь акимата Кордайского района с удовольствием хрустит молодым перцем. Подхватывает дольку помидора.

– Даже сыр?

– Нет, сыр точно не наш. Зато овощи какие!

Акимату есть чем гордиться. За 1,5 года восстановили почти все пострадавшие во время погромов здания в селах Масанчи, Булар батыр и Аухатты. Коммерческие объекты планируют отремонтировать в сентябре.

Практически во все населенные пункты района проведен газ. В четырех – построены спортивные залы, где дети и взрослые могут играть в футбол и волейбол, заниматься на тренажерах, ходить на секции единоборств. Построены новые школы. Во многих селах укладывают асфальт. Такого здесь не видели уже лет 40.

Аким Кордая Рустем Даулет чуть ли не через день приезжает в Масанчи, чтобы проконтролировать ход работ. Аким Жамбылской области Бердибек Сапарбаев тоже наведывается минимум раз в месяц. К нему здесь уже настолько привыкли, что местные жители запросто останавливают его на улице со своими просьбами. Да он и сам заходит в дома, чтобы узнать, как поживают хозяева. Многих знает в лицо. Раньше такого не было.

Правда, всё это сделали не своими силами. Напряглись и область, и республика. На год бюджет Кордая вырос в 3 раза. Попросили помочь и местных предпринимателей, и “Самрук-Қазына”.

Больше всех изменило свою работу Духовное управление мусульман Казахстана. Первым делом в районе заменили главного имама. Он взял мечети под жесткий контроль. Из 70 мечетей района 35 находятся в Масанчи, Аухатты и Сортобе. Поэтому в первую очередь изменения коснулись их.

Прежде всего был введен запрет на благословение браков несовершеннолетних. Обычно дунганские девушки выходили замуж в 16–17 лет. Некоторые из-за этого бросали школу. Теперь все дети должны получить среднее образование.

В прошлом году был создан Дом имамов. У него сразу несколько целей. По требованию муфтията все имамы должны знать казахский язык. Их обучают на курсах. Здесь же проходят собрания имамов – мажилис, на которых они обсуждают возникающие проблемы. Созданы медресе при мечетях. Курс обучения также контролирует главный имам района.

Масанчи

Внешне всё мирно. Люди спокойно ходят по улицам. Траншеи газовых труб уже закопаны. Дороги отремонтированы. Газ подведен. Президент и аким области сдержали свое слово и помогли восстановить инфраструктуру.

В который раз поражаюсь многолюдству дунганских сел: жизнь на торговых улицах здесь мало чем отличается от городской. Тут постоянно действующий рынок, дальше в ряд продуктовые магазины, настоящие ТРЦ с ширпотребом. Вот в тандыре пекут хлеб. Через 10 метров – магазин хозтоваров. Можно купить всё для полеводства: от тяпки до культиватора на трактор. Или вот: поливальная установка в сборе. Кафе. Еще кафе. Это всё – признаки деловой активности и местного богатства. Завернешь за угол – школа. За ней спортивная площадка, на которой орет-бегает толпа детей от 3 до 13 лет. Каждый занят своим делом.

Но, когда разговариваешь со взрослыми, чувствуется напряжение. Это видно по реакции людей. Даже мужчины, если к ним обращается на улице незнакомый человек, сначала останавливаются на расстоянии, оценивая, можешь ли ты нанести ему вред, и только после этого отвечают.

Приезд группы “КАРАВАНА” стал причиной небольшого переполоха для местной власти. У нас не было цели встречаться с акимом села, но он и его люди упорно дежурили в центре поселка, чтобы не упустить журналистов. Затем точно так же караулил аким соседнего Сортобе. Это нельзя назвать обычной ответственностью казахстанских чиновников. Скорее, боязнь, как бы снова чего не вышло.

Всё-таки казахский сложный

По селу дунгане двигаются отдельно, казахи – отдельно. Люди стараются не пересекаться и не перемешиваться. Это притом, что села Масанчи и Каракемер практически срослись. Их разделяет только пересохший ручей: официальная граница 2 сельских округов. По факту вся торговля жителей Каракемера идет в Масанчи. Здесь они покупают всё необходимое. Здесь живут покупатели их скотины. Дети Каракемера учатся в школах Масанчи. В этом году обещают построить уже третью школу. Как заговорить на казахском: секреты от выучивших язык Виктории и Ярослава

– К сожалению, наша молодежь не общается друг с другом, – говорит Дыдыр ДВУМАРОВ, председатель совета ветеранов Масанчи. – Вот дети из Каракемера в футбол с нашими детьми поиграли и разошлись. Даже телефонами не обмениваются. Я этот вопрос много раз поднимал в своем кругу. У каждой семьи должен быть хотя бы один друг-казах, которому можно довериться. Тогда таких конфликтов не будет.

– Почему такое неприятие между соседями?

– У нас сейчас всё нормально. Мы к ним в гости, они – к нам.

– А на каком языке вы общаетесь с соседями?

– На русском.

– А молодежь?

– Через 2–3 года они будут общаться на казахском.

– То есть у вас есть проблемы в изучении казахского языка?

– Есть. Для изучения языка нужно создать условия. Прежде всего открыть специализированный класс с лингафонным оборудованием.

Это очень странная проблема для Жамбылской области. Вокруг дунган живут одни казахи. Выходишь на улицу и тренируй произношение. Нет? Значит, общения всё-таки нет.

– Никогда бы не сказал, что дунгане неспособны к языкам. Вы говорите на 2 сложнейших языках – русском и китайском.

– Казахскому языку трудно научиться, – признается аксакал. – Когда мне надо выступить на собрании в районе, я всегда стараюсь начать речь на казахском. Зачитываю. Потом отдышусь и продолжаю на русском. Литературный казахский очень сложный. Хотя бытовым я владею сносно. Главное – меня понимают. Вот у меня внук в Шу в казахскую школу ходит. Уже сейчас он шпарит на казахском – не угонишься. Молодое поколение растет. Лет через 10 все они будут свободно общаться.

Казахский за 30 лет так и не стал языком межнационального общения. Отсюда тоже проблемы в контактах между 2 общинами.

При этом и сам язык стал сложнее. У казахского как государственного появилось много других функций. Это язык юриспруденции, государственного аппарата. Что, как ни странно, не пошло ему на пользу в плане доступности. Он не стал языком торговли. Там, где люди общаются наиболее тесно. Два человека в магазине – продавец и покупатель – скорее заговорят на “великом и могучем”.

По личному опыту могу сказать, что, как только речь заходит о сложных сферах – например, про поиск причин, почему суд одного человека посадил, а другого освободил, все собеседники тут же скатываются на русский и никто не высказывает претензий. Так проще. То есть казахский занял яркую нишу государственного и бюрократического языка. Еще он сохранил нишу бытового применения. Но дальше не пошел. Он не стал языком науки. То есть не воспринял функцию накопления знаний. С этим справляется русский. Даже сейчас не каждый казахоязычный журналист сможет прочесть некоторые публицистические тексты. А что говорить о простых людях без высшего образования?

Сортобе. Мечеть

Двери мечети открыты. Прямо на коврах молельного зала наклеена разметка: тут можно сидеть, здесь нельзя. Карантин. 8 рядов по 12 мест. Умножаем на два – изначально храм рассчитан на 200 мужчин. В соседней комнате еще мест 30 – для женщин. Население всей махалли, если принять среднюю семью за 6 человек, – 1 200 человек. В Сортобе 12 мечетей. Итого население села – 15 тысяч человек. В 3 раза больше, чем в любом другом в районе.

К нам выходит улыбчивый аксакал в тюбетейке:

– Ассалям алейкум! Я имам мечети Губар Сулеевич Паншаров.

– Люди говорят, что одна из причин конфликта – это то, что дунгане, особенно молодежь, мало общаются с ровесниками из других сел.

– Дунгане очень мало общаются, – соглашается имам. – Но, наверное, это не главное. Я служил на Дальнем Востоке. И если узнавал, что рядом пришел парень из Петропавловска, я брал хлеб и бежал к земляку. А сколько от меня до Петропавловска? 2–3 тысячи километров. Сейчас такого отношения нет. Молодежь стала говорить только о деньгах. Например, я раньше, когда ехал по дороге и брал попутчиков, никогда не просил у них денег. Сейчас я вижу, как рука пассажира тянется в карман. И так все мы: только и думаем, где заработать можно.

– Суд прошел. Причина конфликта осталась или разрешилась?

– Я всегда людям говорю, что не бывает так, что в конфликте один виновный. Если дерево валят, то одна сторона будет толстой, а другая – тонкой. У одного много богатства, у другого меньше. Или муж ударил жену. Кто виноват? Мужчина? Не всегда. Если бы женщина промолчала, муж бы не ударил. У нас получилось примерно так же: кому-то нужен был этот конфликт. Я не считаю, что есть третья сила. Ну разве что шайтан, который не хочет, чтобы люди дружили.

Если грубо сказать, наши ребята, молодежь, ведет себя высокомерно. А это очень плохое качество человека.

Перед поездкой пытался договориться о встрече с одним из знакомых уже фермеров. С третьей попытки звонок удался.

– Добрый день, Рома. Как у вас дела? Вы в этом году засеялись?

– Нет. Я в Ташкенте.

– Решили в Узбекистане поработать?

– Да нет. У друга дочь замуж выходит. Празднуем. И присматриваюсь. Думаю, может, здесь остаться?

– А живете на что?

– Оборотные деньги есть пока.

Агроном отдела сельского хозяйства акимата Кордайского района Галымжан Османов, в принципе, подтверждает слова селян. Большая часть дунган сейчас ориентируется на Шуский район. Официальное объяснение: там нет проблем с водой. Но часть людей всё-таки осталась в Кордае.

Жамбыл. Поле

Фархад встретил на окраине села. Черный джип уверенно поехал между полями, направляя нашего водителя. Приехали. Типичный стан в поле: пара грузовых машин, контейнер, фура, стол под навесом и гигантский насос, качающий воду из канала.

– Читал я, что вы написали, как мы землю портим. Вот, смотрите, я на этом поле год всего, – рассказывает Фархад. – За это время аренда выросла в 3 раза. Знаете, почему? До этого здесь ничего не сажали. Один сорняк рос. Мы в прошлом году поле разровняли, обработали химикатами, почву разрыхлили, лук посадили. Люди аж заценили нашу работу. Ко мне уже хозяин приходил, говорит, что хочет поднять аренду. У него уже желающие есть. Вот рядом поле, вы проезжали. Там сейчас ячмень растет. Видели, какой? Это после нашей обработки. Я там 6 лет до этого сидел. А чуть дальше другое поле. Там тоже ячмень. Но он в 2 раза ниже. Потому что за ним никто не смотрел.

– Как вы считаете, конфликт дунган с казахами исчерпан?

– Это зависит от правительства. Если там захотят, такого не будет. Никто не застрахован, что они завтра не придут. Что будет завтра, никто не знает. Но те, кто был там, завтра на такое уже не пойдут. Полиция очень много людей перетаскала. Но всем им слишком смягчение дали. Другие, наверное, смотрят и думают, что такое с рук сойдет.

– У меня дети, – показывает Фархад рукой в сторону навеса. – Я хотел, чтобы они здесь выросли, общались с ровесниками, выучили язык. В прошлом году сын познакомился с ровесником-казахом. Нурик его зовут. Они тесно общались. Он даже ночевал у нас. Но тут прибегает один пацаненок, кричит, что тот подрался. Приходит Нурик, спрашиваю, что случилось, а он мне, что к нему подошли, сказали, чтобы он не дружил с дунганами, иначе пожалеет. Он отказался, его и побили. И у меня возникает мысль: кто этим детям говорит такое?

– Фархад, как вы считаете, есть ли отличия между казахами и дунганами, кроме языка?

– Вот у меня люди работают, – показывает в поле, где работает бригада. – Приехали из Каракалпакстана. Ради чего они работают? Человек заработал 5 тысяч – всё, хватит. И пошел гулять. Не стремится он к большему. У нас всё по-другому. Мы не пьем, не курим. Я пытаюсь заработать, чтобы дать детям будущее.

– На каком языке вы говорите с рабочими?

– На казахском. Правда, с трудом, на бытовом уровне. Многие из них русского не понимают. Поэтому приходится. Мое мнение: знать язык – только плюс. Но, когда кто-то начинает от меня требовать, чтобы я говорил на казахском, я специально перехожу на русский. Меня раздражает, когда говорят, что я должен. Я никому ничего не должен. Но вот детей я заставляю учить. Потому что им это надо.

Шайтан попутал

– Почему посадили только наших пацанов? Ни одному дунганину срок не дали! – возмущается житель одного из сел Кордайского района.

– Как не дали? Одного точно приговорили, – я пытаюсь вспомнить имя осужденного.

– Да нет же. Только наши сели. Мне так сказали.

– А кто сказал?

– Да говорили, – бросает он уже в сомнении. Видимо, моя уверенность как-то его поколебала. Самое интересное, как потом выяснилось, у моего собеседника сын примерно одного возраста с осужденными. И вроде человек должен переживать за сына. И искать проверенную информацию. Но он пользуется слухами, и этого ему достаточно.

Сразу видно, что до него информация о судах шла обрывочно. Не было целенаправленной работы по освещению всех процессов по масанчинскому погрому. А та информация, что дошла, тут же была искажена слухами и собственным суждением. Век погромов не видать: участникам убийств, грабежей и поджогов вынесли приговоры

В принципе, картина обычная. Интернет старшее поколение не юзает. Не у всех есть смартфон или компьютер. Центральные газеты уже никто не выписывает. Единственная районная “Кордай шамшырагы” (“Кордайский маяк”) – раньше местные только ей и доверяли – понемногу загибается. Ее журналисты больше озабочены не тем, чтобы проводить “линию партии”, а собственной судьбой – министерство информации намерено объединить все государственные газеты в холдинг.

Зато есть телевизор, где не всегда могут на пальцах объяснить, что происходит и почему. И добрые соседи, которые всегда объяснят, что происходит, правда, по-своему.

Дунгане арендуют землю во всех селах Кордайского и Шуского районов. Главное условие – наличие воды.

– Дунгане возвращаются? – спрашиваю у своего собеседника.

– Появляются понемногу. В этом году соседнее поле взял один. Хотел поговорить, а он не хочет, молчит.

– Так он вас, наверное, боится?

– Может быть. Да я его трогать не собирался. Сейчас с ними связываться опасно.

Налоговый рай

– В этом году у района бюджет такой же большой, как в прошлом? – спрашиваю у пресс-секретаря акимата Кордайского района Нурболата САТЫМКУЛА.

– В этом году у нас обычный бюджет. Только по начатым программам финансирование идет, – отвечает он. – Остальное прикрыли.

Но журналисты же люди недоверчивые, поэтому я пошел смотреть бюджетные расходы Кордая и сделал неожиданное открытие. То, что Жамбылская область сидит на дотациях – известно давно. Но чтобы всё было так запущено…

Вот Кордайский сельский округ. Население – почти 30 тысяч человек. Налогов в 2021 году должен сдать 247 миллионов тенге. Зато бюджет – в 3 раза больше – 682 миллиона. Ладно, это райцентр. Он по статусу обязан хотя бы выглядеть лучше других. Но у других такая же картина.

Аухаттинский сельский округ. Население – почти 6 тысяч человек. Планы на налоги – 22 миллиона тенге. Планы на бюджет – 52 миллиона.

Масанчинский сельский округ. Население – 21 тысяча человек. Налоги – 49 миллионов тенге. Бюджет – 237 миллионов тенге.

Касыкский сельский округ. Население – 3 400 человек. Налоги – 11 миллионов тенге. Бюджет – 63 миллиона.

Если не считать детей и пенсионеров, средний житель Кордайского района платит 2–4 тысячи тенге налогов в год. Сюда входят 5 их видов: подоходный, на собственность, на имущество, земельный и налог на транспортные средства. Извините, но у меня только один транспортный налог составляет более 9 тысяч.

Можно понять, почему такие мизерные налоги платят жители обычных сел. Там реальная безработица процентов 30–40.

Еще треть живет на поденщине: на обработке плантаций картофеля, лука, помидоров. Люди выезжают на заработки в другие регионы. Но при чем здесь такие богатые Аухатты, Масанчи, Сортобе и Кордай, которые платят мало налогов, как и остальные? Фото отсюда показывают, что эти села богаче других. Значит, и сумма налогов должна быть больше. Но этого нет.

Формально это несправедливость, бросающаяся в глаза. Средняя дунганская семья оперирует капиталом в 7–9 миллионов тенге. (Кто больше всего выиграл после кордайских погромов? – Аналитика | Караван). На эти деньги она берет в аренду землю, покупает семена, удобрения, расходные материалы для организации полива, технику, инструменты для рабочих, платит за воду и электричество. У средней казахской или русской семьи в том же Кордайском районе размер капитала в 2–3 раза меньше. Причем половину этой суммы составляют не деньги или техника, а земля. То есть и налогов она должна платить меньше. Хотя бы в 4–5 раз.

По сути, Масанчи, Сортобе, Аухатты и Кордай работают на теневой рынок, чего департамент госдоходов Жамбылской области не видит. Или не хочет видеть.

И поставляет неверную информацию в Нур-Султан, которая дает неправильный результат после анализа. После этого мы всем миром складываемся, чтобы помочь погасить очередной конфликт.

АЛМАТЫ