Почему примадонна казахской драмы не боялась быть смешной

Связь с бесбармаком

У лучшей Толгонай советской сцены, как ее называл сам автор “Материнского поля” Чингиз Айтматов, в январе был очередной день рождения. Сабиры Майкановой уже нет среди нас 27 лет, но ее место в родном театре до сих пор вакантно. Ее здесь помнят и любят.

Молодые актеры, теперь уже сами давно мэтры, любили ездить с ней на гастроли в провинцию. Во-первых, всегда была гарантия, что будут жить в нормальных условиях. Во-вторых, все знали, что план, который давал театр, будет не только выполнен, но и перевыполнен. Народ ее любил не только как актрису, с ней вообще всем было интересно. Когда она на аульных застольях мастерски разделывала голову барана, любо-дорого было смотреть. Такую почесть оказывают обычно мужчинам, но Майканова была исключением. А потом ее, народную артистку СССР, лауреата Госпремии, неоднократного делегата партийных съездов, члена обкома партии, щедро одаривали во время поездок по областям. Но она никогда не спекулировала этим. И подарки, включая содержимое конвертов, щедро делила между актерами, говорила: “Это наша общая заслуга”.

Дитя голодных 20-х, она очень любила хорошо поесть. Дождаться основного блюда у нее редко хватало терпения – еще до того, как его подадут, успевала отведать все закуски, стоявшие на столе. Но сказать “нет” при виде дымящегося бесбармака не могла.

“Апай, что вы делаете? – спрашивали удивленные хозяева, видя, что гостья не ест, но при этом держит руку на тарелке с мясом. “У меня связь с бесбармаком”, – невозмутимо отвечала актриса.

Однажды бригада гастролировала по Сузакскому району Южно-Казахстанской области. В те годы был обычай торжественно провожать актеров от границы одного совхоза до границы другого. На их стыке объединялись два дастархана, и шел большой пир. Сабира-апай настолько плотно перекусила еще до этих проводов, что расстегнула пуговицу на юбке. Выходя же из машины, она об этом забыла. Первый тост по старшинству предоставили ей. Говорила она его долго и красиво. Поскольку дыхание у актеров обычно хорошо поставлено, то между вдохами и выдохами юбка стала постепенно сползать вниз.

Асанали Ашимов вспоминает, что Ануар Молдабеков зашептал ему на ухо: “Что делать? Я боюсь подходить к ней, идите вы”:

– Я попытался шепнуть Сабире-апай об уже лежавшей на земле юбке. “Отойди!” – велела актриса. Я подошел к другому ее уху, и снова она отмахнулась: “Не мешай мне говорить тост!”. Хозяева делали вид, что ничего не случилось. Наконец, Сабира-апай закончила говорить, нагнулась к дастархану.

Увидев, что стоит в нижнем белье, спохватилась: “Ойбай!”. И, как ни в чем не бывало, перешагнула через юбку.

– Вы же все здесь мои дети, не обращайте внимания.

Иногда актриса бывала рабом своих эмоций. Например, из всех гастрольных поездок по республике больше всего любила приезжать в родную Кзыл-Ординскую область. Если спектакли там хорошо принимались, то есть зритель попадался понимающий и неравнодушный, она говорила: “Даже комары здесь красивые, хотя на мне живого места не оставили”. Если же ей что-то не нравилось, то слышалось другое: “И зачем мы приехали в этот богом забытый край? Пусть простит меня мой отец Майкан, но зря он меня здесь родил”.

Мать театра

Сабира Майканова была из редкой породы людей, чьи недостатки оборачивались достоинствами. Например, проблемы с употреблением склонений в русском языке обернулись целым рядом веселых анекдотов.

Благодаря своей кристальной честности и порядочности она 19 лет пробыла парторгом Театра имени Ауэзова. Но поскольку русским языком Сабира-апай владела плохо, партсобрания порой превращались в комедию.

Читая однажды с трибуны написанный для нее кем-то доклад, она вдруг запнулась и… заявила о своем несогласии с “собственным” текстом, а потом сняла очки и продолжила: “Это, дорогие товарищи, не мое винО”.

Или как-то на собрании разбирали по заявлению жены поведение завхоза, который тайком встречался с костюмершей. В свою защиту завхоз заявил, что он импотент. Так и сказал:

– У меня не стоит!

Разгоряченная секретарь парторганизации крикнула в ответ:

– Ты врешь! У тебя стоит!

Призвать к супружеской верности аморального завхоза после этого не было уже никакой возможности: коммунисты, призванные это делать, рыдали от смеха.

– Ай, шырағым, – отвечала на замечания молодых коллег Майканова, – зачем мне рисоваться, если и так всё складно получается.

И, произнося речи на партийных собраниях, продолжала говорить: “Спасибу, товарищу М…в. Вы сделал большому делу”.

У многих остался в памяти случай, связанный с приездом в Алма-Ату на гастроли в 1983 году Московского театра имени Вахтангова – побратима Театра имени Ауэзова. На банкете, посвященном приезду московских коллег, главный режиссер театра Азербайжан Мамбетов усадил ее на почетное место рядом с Михаилом Ульяновым, Людмилой Максаковой, Людмилой Целиковской, Юрием Яковлевым, Юлией Борисовой… Затем торжественно объявил: “Слово предоставляется матери нашего театра, народной артистке СССР, дорогой Сабире-апай”.

Когда Майканова, обращаясь к главному режиссеру вахтанговцев Евгению Симонову, без всяких церемоний заявила: “Ай, Симонову!” – москвичи зааплодировали.

– Я твоего отцу хорошо зналу, – продолжала актриса (Рубен Симонов, народный артист СССР. – Прим. ред.) – Тоже был великий режиссеру, ты на него похожу.

Ее слова сопровождались непрерывными аплодисментами актеров двух театров. При этом время от времени Майканова бросала в сторону коллег реплики на родном языке. Кинув, например, мимолетный взгляд на Михаила Ульянова, замечала: “Напился уже, что ли? Что-то лицо у него слишком красное”. Но самое главное ожидало слушателей впереди: Сабира-апай стала оценивать актерскую игру москвичей.

“Когда Ульянову с Борисову играли в “Иркутской истории”, какая была пара!”.

Актриса попала в точку: в самом вахтанговском театре редко уже вспоминали спектакль, где играли эти актеры. А Сабира-апай переходила к Василию Лановому: “Когда Василию Лановому игралу в фильме “Аттестат зрелости”, он был совсем мальчику, а сейчас кто? Лауреату Ленинской премии!”.

Лановой встал во весь свой немалый рост и, склонившись, поцеловал актрисе руку: “Никто уже не вспоминает мою первую роль. Все думают, что начинал я с Павки Корчагина. Сабира-апай, вы действительно мать театра – мудрая, зоркая и знающая наше искусство”.

Неподкупный профессор

– В нашем институте (Алматинский медицинский институт. – Прим. ред.) учился ее племянник Тимур, который впоследствии стал хорошим врачом-онкологом, – вспоминала дружившая с ее семьей доктор медицинских наук, профессор Ханиса Канышевна САТПАЕВА. – Но где-то на курсе 3-м или 4-м у парня накопилось много пропусков по фармакологии. А заведовала этой кафедрой профессор-фронтовик, доктор медицинских наук Галина Йогановна Самарина – человек очень принципиальный, строгий, не терпящий халатного отношения к своему предмету. Она не давала Тимуру допуска к экзаменам, что, естественно, грозило ему отчислением из института.

Уговаривать Галину Йогановну ходили многие, и я в том числе, в то время – декан лечебного факультета. Всё впустую. И тогда мы, посоветовавшись, решили подключить “тяжелую артиллерию” – тетю Тимура, народную артистку СССР Сабиру Майканову.

В назначенный день Сабира-апай приехала в институт прямо с репетиции. Поздоровавшись с нами, она деловито осведомилась, как зовут Самарину. Открылась дверь кафедры фармакологии, и… в глазах Сабиры-апай показались слезы, лицо исказила гримаса страдания. С возгласом “Галина!” (отчество Галины Йогановны, она, естественно, уже успела позабыть) – кинулась на грудь Самариной.

Обняв ее, Сабира-апай причитала: “Горе-то какое у нас, Галина! Что мы с тобой теперь будем делать?! Ведь мальчик-то пропадет!”.

Представьте теперь положение Самариной. У нее на груди рыдала великая трагическая актриса! Как бы перекладывая на плечи педагога часть ответственности за своего беспутного племянника, просила о помощи сама Сабира Майканова!

И произошло чудо! Железная Самарина разрешила Тимуру отработать пропущенные часы по фармакологии. У всех у нас словно гора с плеч свалилась, а что сделала Сабира-апай? Как только вопрос был решен, она деловито утерла слезы, поймала такси и уехала в театр.

Ее неповторимая Толгонай

А что касается ее актерской игры, то она словно была создана для роли Толгонай в “Материнском поле”. Во всяком случае, сам Айтматов признавал в этой роли только Майканову. На этот спектакль, никого и ничего не видя вокруг, она уезжала обычно с повышенным давлением. За те несколько часов, что пребывала на сцене, худела на несколько килограммов, а потом, отдав всю себя без остатка рыдающему зрителю, обычно болела несколько дней.

Вернувшись домой, расслабленно пила чай и умиротворенно говорила хлопочущей вокруг нее дочери: “Ах, Гульдар, наверное, я на самом деле великая актриса”.

Роль, вознесшая ее на вершины театрального искусства, стала для нее роковой. Она была очень больна – ишемическая болезнь сердца, гипертония, стенокардия… Но об этом знали только близкие и ее доверенные лица – гример Виктор Щербаков и костюмеры Ася и Лида, которые в критические для актрисы моменты во время спектакля тайком щупали ей пульс и давали лекарства. Для всех остальных у нее всегда было неизменное: “Всё хорошо!”.

Когда в начале 90-х театр поехал в Бишкек на гастроли, спектакль “Материнское поле” на кыргызской сцене с участием Майкановой должен был открывать театральный фестиваль, посвященный творчеству Чингиза Айтматова. Но накануне первого спектакля она позвонила домой, чтобы сказать дочери: ее заменили.

– Гульдар, мне плохо с сердцем, – сказала мама, – вспоминает дочь актрисы Гульдар Абдрашитова. – Мне долго объяснять не надо, я врач, чувствую, что она стоит на пороге чего-то серьезного. Закричала ей: “Мама, садитесь в машину – и срочно домой!”. Окружающим мы сказали, что у нее ишемия миокарда, на самом деле был инфаркт.

От того удара, когда ее без объяснения сняли со спектакля, Сабира Майканова уже не оправилась.

Два с половиной года она провела прикованной к постели. 14 февраля 1994 года произошел второй инсульт, после которого ее не стало.

АЛМАТЫ