Как на ложном стыде зарабатывают капитал, или Почему Казахстану нужно половое просвещение

Тело – в дело

Темы уята*, положения женщины в казахстанском обществе и полового просвещения объединили на неделе в столице представителей научного сообщества, экспертов по вопросам сексуального здоровья, НПО и просто неравнодушных людей. Собирались они на разных площадках, но говорили об одних и тех же вещах.

На конференции “Что нас объединяет и что нас различает?” ассистент профессора факультета истории Европейского университета (г. Санкт-Петербург) казахстанец Нариман ШЕЛЕКБАЕВ поднял тему “Уят и ценности в современном Казахстане”.

– Я буду говорить о женском теле как месте потенциальной трансгрессии (граница между возможным и невозможным) и объекте превентивного контроля над всем обществом, – сообщил историк, добавив, что работает и над темой мужского тела. – И женщина, и ее тело воспринимались в Советском Союзе как tabulа rasa (лат. “чистая доска”), которую можно было наполнять новыми смыслами и перекраивать, исходя из внешнего знания. В гендерной политике 1920-х годов женское тело оказалось в цент­ре противостояния между восприятием себя как части естественного порядка вещей и новым властным дискурсом, который толкал на разрыв с этим порядком.

К концу советского периода женщина в Казахстане более не чувствовала себя обязанной заниматься только семьей и мужем.

– Женщина не стала принадлежать себе самой окончательно, но постепенно достигла некоторой автономности в принятии решений, касающихся ее тела, – констатировал историк.

Кто и для чего придумал границы дозволенного

– С конца 2000-х годов понятие “уят” постепенно переместилось из зоны личной этики в общественно-политическое пространство. Всё возрастающее количество людей, главным образом гетеросексуальных мужчин, стало высказываться и совершать действия, направленные на цензурирование идей и тем, которые не соответствуют их представлениям о допустимом или этичном в публичном пространстве. Недопустимое в понимании этих людей стало приравниваться к неэтичному, а неэтичное превратилось в уят, – акцентировал Нариман Шелекбаев.

“Уят” стал термином нарицательным, а количество людей, в чьем отношении он применяется, постоянно увеличивается. Карма предков: что скрывают под собой хвастовство, тои и уят - откровения родолога

Попытки контролировать женское тело и сексуальность женщины через уят не являются спецификой нашей страны.

– Сложность казахстанского случая обуславливается тем, что в роли угнетателей, репрессивных акторов уята зачас­тую выступают не только мужчины, но и сами женщины. А общественная дискуссия все больше смещается с прав женщин как таковых на рассуж­дения о дозволенности пользоваться этими правами.

Другой вопрос – какую позицию по отношению к уяту занимает государство.

– Является ли уят большим трендом, ставящим целью установить или упрочить гегемонию одной группы людей над другими с одобрения государства, или это независящий от него самовоспроизводящийся механизм дисциплинарной власти, внешне выглядящий как попытка мнемонического ирредентизма (визуального объединения)? Если следовать первой гипотезе, приверженность консервативным ценностям и желание навязать их другим является общим интересом для некоторого количества акторов.

Но фальшивая дихотомия (деление), сконструированная между неприемлемым для некоторых и неэтичным для всех и принявшая форму уята в его современном выражении, – это не вопрос заботы о ближнем и тем более не внезапно пробудившаяся мораль.

Это сознательная стратегия, направленная на то, чтобы лишить женщину права распоряжаться собственным телом или ограничить ее в этом праве, что в конечном счете ведет к деформации субъектности (способность быть независимым от других) и права на субъектность, – подчеркнул Шелекбаев.

Вторая гипотеза не дает объяснить уят системно, но открывает возможности для описания его как суммы микростратегий, цель которых – добиться локальных преимуществ.

– Ибо уят не только создает одномоментную ситуацию власти, но и определяет поведение людей в тот момент, когда они находятся вне этой ситуации. Например, некоторые акторы, публично подвергающие других уяту, преследуют прагматические цели: заработать символический капитал или создать повод для политического высказывания, который является ключом к производству политической субъектности в ситуации, когда общественно-политический процесс жестко регламентирован, – делает выводы исследователь.

Почём невинность

Отметим, в рамках исследования темы уята автор изучил вопрос: можно ли вернуть утраченную невинность? Выяснилось, что это давно и повсеместно практикуется в постсоветских обществах.

– В Алматы это прежде всего вопрос цены (средняя стоимость операции по гименопластике (восстановление девственности) – 50–100 тысяч тенге. – Прим. авт.). Среди моих собеседниц в Казахстане лишь одна согласилась рассказать о проведенной несколько лет назад операции по восстановлению девственности. Девушка поведала, что “было не только трудно найти врача (хотя это странно, объявлениями о подобных услугах Интернет пестрит. – Прим. авт.) и рассчитать правильный момент для операции, но и вести себя так, как будто секс был действительно в первый раз”.

Добиться того, чтобы произошедшее было названо обманом, мне не удалось, визави лишь сказала: “Да, это была хитрость. Но я шла на нее осознанно. Было давление со стороны семьи будущего мужа, моей собственной семьи. Стоял выбор между разрывом отношений и соблюдением правил через эту операцию”. А чуть позже она добавила: “Здесь хотят девушек в упаковке, чтобы можно было сорвать этикетку и пользоваться”, – рассказывает Нариман.

Гименопластика является постсоветской практикой, возникшей в обществе потребления, которое смогло обеспечить запрос на монетизацию невинности, а не на ее имплицитную (скрытую) традиционную ценность, считает историк.

– Если невинность стала товаром в окончательном смысле, почему бы не организовать услугу по ее воспроизводству?.. Однако главной движущей силой таких практик мне представляется не доступность услуги сама по себе, а ответ на общественный запрос на то, что трактуется как нравственная ценность. Реализация этого запроса привела к появлению карго-культов, которые призваны символизировать обретаемые нравственные ценности, но, по сути, это является их межеумочной (сомнительной) имитацией, – считает Шелекбаев.

До 16 и старше

Тема получила продолжение на другой площадке – “До 16 и старше. Разговоры о важном”. Эксперты в области репродуктивного здоровья и представители НПО обсудили трудности полового просвещения в стране и почему важно говорить девочкам о свободе выбора.

Эксперт по коммуникациям и папа двух маленьких дочерей Марат РАИМХАНОВ поделился своим видением того, как воспитывать дочек в современном мире.

– Недавно мы сходили на “Аладдина” – шикарный фильм, где представлено новое видение Жасмин. Теперь она, женщина, а не Аладдин или Джинн, – главный герой. Так это поняли мои дети и я. А несколько дней назад моя 5-летняя дочка заявила: “Папа, я не хочу замуж!”. На вопрос, почему, ответила: “В замке жить скучно”… – рассказал Марат.

Говоря о том, чему обучает дочек, спикер пошутил, что это три главных скилла (навыка) – джеб, хук и апперкот.

– А если серьезно, я понял, что есть гораздо более важные навыки помимо физической активности. Это осознанность, кто ты, какие твои цели, куда ты идешь и чего хочешь сам. Очень часто нам навязывают модели поведения, а я пытаюсь дать свободу выбора своим детям – в разумных для их возраста пределах. Эта тема должна культивироваться с раннего детства, – уверен Марат Раимханов.

Окей, Google, секс деген не?

С ним согласна тренер сети по вопросам сексуального и репродуктивного здоровья Камила ТУЯКБАЕВА.

– Если ребенок не хочет целовать тетю Алму или садиться на колени к дяде Ване, не заставляйте его делать это. Так малыш с раннего возраста будет понимать, что у него есть право распоряжаться своим телом, которое никто не может отнять, даже родители. Точно так же мы объясняем молодым людям, что секс – это не только механический процесс, должно быть согласие, – рассказала Камила.

Эксперт сообщила: по данным исследований, в Казахстане возраст полового дебюта – 14 лет.

– Уже в 14 лет дети не только знают, что такое секс, но и занимаются им. И восклицать: “Ойбай, уят, не говорите детям о сексе!” – уже не имеет смысла. Более того, ограничивая доступ подростков к информации, мы делаем только хуже, когда забеременевшие девочки используют для аборта металлические вешалки, растет уровень заболеваемости инфекциями, передаю­щимися половым путем. Итог – почти каждая пятая семья в стране бесплодна, – констатировала спикер.

Камила рассказала, как во время волонтерства в Казыгуртском районе (в нынешней Туркестанской области) вела тренинг.

– Говорить о сексе непросто, говорить о сексе на казахском языке в аудитории 15–16-летних еще сложнее. Стыдный инстинкт: почему в нашем обществе столько педофилов и случаев инцеста

Я вела тренинг по ВИЧ-инфекции, и один мальчик спросил меня: “Апай, если я скотчем завяжу (член), я смогу себя обезопасить?..”.

Для меня это был такой wake up call об уровне образованности подростков, – рассказала эксперт.

А руководитель ОФ “ZhastyqTalk” Балнур СУГИРАЛИЕВА затронула тему половой грамотности и казахского языка.

– Слово “мастурбация”, имеющее одинаковое звучание в большинстве языков, на казахском звучит как фраза из пяти слов. “Сифилис”, “аборт” вообще не переводятся.

В казахских семьях не говорят о сексе, на уроках биологии в южном регионе эту тему пропускают, материалов про половую грамотность на казахском языке мало, в том числе и в Интернете.

А пока взрослые заняты ненужным переводом, уровень заболеваемости ВИЧ/СПИД среди молодежи в 2001–2011 годах вырос на 18,5 процента, – сообщила Балнур.

* “ұят” с казахского языка переводится как “стыд”, “позор”.