"Как бы мне не добавили срок после этого интервью. Каждое слово, звучащее из моих уст, кое-кого очень нервирует" - Тунгышбай Жаманкулов

Против кого дружим?

Напомним: популярный актер был приговорен в 2017 году к условному сроку по делу о предполагаемой растрате государственных денежных средств, выделенных на производство фильма “Феникс”.

– Звание народного артиста и лауреата Госпремии никто не отбирал, юбилей тоже не отменял, хотя он и не состоялся официально. Да и “растратить-то” мы не успели, только начали работать над подготовительным периодом.

А мой родной и любимый театр не дал мне даже свою малую сцену для моего моноспектакля “Марионетки”, подготовленного к юбилею.

Дирекция целый месяц тянула с ответом, и сцену в итоге предоставила директор театра “Жас сахна” Жанна Омарова, – с обидой заметил артист. – Может, ждали, чтобы не ученики, а сам я пошел на поклон? Но почему я должен был идти на такое унижение? Ведь я без малого полвека отдал этому театру, около десяти из них служил директором в самые трудные времена... Ну да, я где-то, может, неординарный и даже скандальный, но от этого не перестал быть артистом, на которого ходит зритель.

– Ну почему вы со всеми ссоритесь? Понятно – когда с сильными, но, будучи директором театра, вы собирались увольнять из театра безобидных актрис.

– Вот это не надо – “безобидных”! Как держать в театре человека, говорящего с акцентом? Не верите? Возьмите интервью на казахском, и я посмотрю – получится ли.

Один известный артист, заступаясь за тех актрис, которых я пытался уволить, бессовестно врал, что покушаюсь на святое – на народных героинь и звезд.

Никогда они ими не были, и ни один из режиссеров Ауэзовского театра не хотел работать с ними, но забросали камнями только меня. Аскар Токпанов, один из первых казахских театральных режиссеров, говорил в таких случаях своим нерадивым ученицам: “Айналайын, ты красивая – сегодня, завтра, послезавтра, через год тоже. Но мне твоя красота уже надоела. Мне, что – закусывать ею теперь? Да раскройся же ты наконец! Мне душа твоя нужна”.

В театре всегда идут интриги. Фаина Раневская, увидев однажды трех шушукающихся актрис, сказала: “Против кого дружим?”.

А с другой стороны, я заметил, любой скандал – только на руку популярности.

После шума с фильмом “Феникс” (не будем говорить о нем подробно, чтобы не усугубить мое и без того незавидное сейчас положение) зритель каждый мой выход сопровождает “бурными, продолжительными аплодисментами” и на сцене, и в жизни. Возможно, я даже поднял кассу благодаря этому скандалу. Прихожу, к примеру, в театр посмотреть на работу коллег, а зрители гурьбой устремляются ко мне – вместе сфотографироваться, похлопать по плечу, сказать пару ободряющих слов.

– В этом году юмористическая передача “Тамаша”, у истоков которой вы стояли, отметила свое 40-летие.

– Сейчас в этом эстрадном шоу (оно теперь называется “Тамаша-сити”) работает, кажется, около 20 человек, но начинали мы ее с покойным Кудайбергеном Султанбаевым вдвоем – с шуточных песен под домбру. В 1978 году на Всесоюзном конкурсе артистов эстрады в Ленинграде мы стали дипломантами, после этого нами очень заинтересовались телевизионщики. Так на основе наших юморесок появилась передача “Тамаша”.

Я ушел из нее на пике славы. Кудайберген обиделся на меня очень сильно, но у меня не было выбора.

Если бы остался, то не снялся бы в таких фильмах, как “Сардар”, “Гибель Отрара”, “Кровь и пот”, не сыграл бы на театральной сцене батыров Махамбета и Сырыма, ханов – Абылая, Абулхаира, Жанибека... Они бы умерли под “Тамашой”...

– А нынешняя “Тамаша” вам нравится?

– Ну... это такой неоднозначный вопрос. “Друзья мои, – пытаюсь я высказать иногда коллегам-юмористам не только из “Тамаши”, но и умершего уже “Бауыржан-шоу”, свое, как всегда, неудобное мнение, – юмор должен быть тонким... Нельзя опускать его ниже плинтуса бесконечными криками: “Ойбай-бай-бай!” и похабства, доходящего до съема нижнего белья. И чего я добился? Некоторые полезли чуть ли не в драку со мной, заявив, что завидую их популярности. Сейчас, правда, “Тамашу” возглавляет Нуржан Тутов, мой ученик. Всё вульгарное и дешевое, из-за которого распалось “Бауыржан-шоу”, забыто, грязный юмор прорывается иногда разве только по инерции.

– До того, как пойти в актеры, вы учились на механическом факультете Джамбулского гидромелиоративно-строительного института…

… – Да-да! Сопромат, теоретическая механика, высшая математика, физика, химия, технология металлов, начертательная геометрия… Почти по всем предметам у меня были пятерки, но в начале 3-го курса я бросил институт, где два года с лишним проучился с удовольствием.

Плохиш казахского кино

– Кто вас сбил с пути?

– Любовь к искусству. Я с детства втайне мечтал сниматься в кино, но тщательно скрывал это. Тем более что был старшим среди 11 детей отца-железнодорожника и матери-домохозяйки. Театральный режиссер Аскар Токпанов, который развернул меня совсем в другую сторону, знал директора той школы, которую я окончил. Когда они однажды встретились, режиссер пожаловался, что театр страдает от нехватки видных и рослых актеров. Это месть за его высказывания - художница Ташимова об аресте Тунгышбая Жаманкулова

Когда мой директор сказал, что среди его учеников есть один такой, высокий и кудрявый, Токпанов загорелся: “А ну-ка покажи”.

В театральном весь 1-й курс проходил как не в себе, у меня ничего не получалось. Хадиша Букеева, мой мастер, хотела меня уже отчислить, но в начале 2-го курса я вдруг неожиданно для всех раскрылся, сыграв главную роль в одноактной комедии Чехова “Медведь”. В декабре того же года меня приняли в Ауэзовский театр диктором-переводчиком (спасибо соседкам – русским девочкам-подружкам), но как актер я еще долго не пользовался спросом у режиссеров. Ну разве что “подай камчу”, спой и станцуй. Заметили меня после работы в кино. Первая моя серьезная роль – мырза Танирберген в фильме “Кровь и пот”. Я постарался сыграть степного аристократа так, чтобы изменить стереотипы по отношению к так называемым плохишам.

Баев у нас раньше показывали брюхастыми, туповатыми, злобными. А мой Танирберген, умный и интеллигентный человек, пытается вникнуть в происходящие вокруг перемены и, может быть, принять их...

Однако герой нового времени, представитель рабочего класса, неграмотный Еламан, не может ему объяснить идеи марксизма-ленинизма, потому что сам незнаком с ними. В фильме есть сцена, где Танирберген говорит ему: “Еламан, я хочу понять, чего же хотят такие, как ты? Пока я понял одно – вы всех хотите уравнять. Но ведь даже пять пальцев никогда не бывают равными”. И что ему ответил оппонент? Он впал в истерику: “А-а, тебе по душе, когда мы все порознь, а когда соединились в кулак, тебе не понравилось?”.

Мне кажется, Абдижамил Нурпеисов совершал над собой усилие, когда писал образ Еламана, а Танирберген у него лился как песня.

Фильм участвовал на Всесоюзном кинофестивале в Ашхабаде, мою игру заметили, киношная братия подходила с поздравлениями. Однако делать дальше из меня кинозвезду наши не захотели или не смогли. Нет, интересных предложений было много, но после фотопроб начиналось: что-то в нем (то есть во мне) есть такое… ну не казахское.

В те годы бытовал стереотип – все казахи должны быть узкоглазыми, кривоногими, низкорослыми и редкозубыми мыркымбаями, итбаями, кушикбаями с заплывшими жиром лицами.

Потом, когда уже режиссеры стали думать о себе, а не слушать всех подряд, начали брать в свое кино актеров, не “похожих на казахов”, а могущих сыграть великих казахов. Ардак Амиркулов, приглашая меня на роль Каирхана в “Гибель Отрара”, сказал, что делает это без тени сомнения. Но как же с ним трудно было работать! Он был жесток и к себе, и к другим. Хотя я немножко неправ – себя он, наверное, любит, потому что вел себя так, что умнее и гениальнее его режиссеров не бывает. И я все полтора года, что шли съемки, старался попасть в эстетическую обойму режиссера. Произошло это только в середине фильма, и мы уже не так сильно спорили с ним. Союз развалился во время съемок “Гибели Отрара”, и мы решили заняться с ним кинобизнесом, чтобы спасти нашу картину. Создали компанию “Дат-фильм”, довели общее детище до кондиции и сделали премьеру в “Целинном”. К сожалению, фильм “Гибель Отрара” продержался в прокате не так долго. Не от того, что фильм плохой (на МКФ в Монреале он был удостоен “Фипресси” – приза Международной ассоциации кинопрессы), а оттого, что это был 1992 год.

Народ разбрелся в поисках куска хлеба по базарам. Я и сам в те годы несколько раз брался заниматься покупкой и перепродажей автомобилей, немножко был в моей жизни нефтяной бизнес, помогал друзьям с растаможкой на китайской границе.

В общем везде, где можно, использовал свою популярность. Заходя в высокие кабинеты, просил только лишь человеческого (чтобы не было вымогательства) отношения к друзьям-бизнесменам. Многие из чиновников шли навстречу, но приходилось слышать и такое: “Ну и что, что вы артист?”.

“Не дождетесь!”

– В актерской среде вы считаетесь небедным человеком…

– И не без основания. Меня приглашали и в кино, и на радио, и на дубляж, и на телевидение, и переводы заказывали. После “Тамаши” мы с Кудайбергеном вообще стали бешено популярными. Благодарный зритель старался нас отблагодарить достойно. Поэтому уже в 80-х я слыл богатым человеком.

Но ведь уметь зарабатывать деньги – не есть воровать. Если моя фигура знаковая, если я чего-то стою в этой жизни, то это тоже приносит деньги.

Так я заставил в бытность директором театра имени Ауэзова раскошелиться акимов Алматы Шалбая Кулмаханова, Заманбека Нуркадилова, Храпунова и на квартиры для актеров, и на ремонт театра.

Шалбай, например, выделил из городского бюджета около 40 миллионов тенге, чтобы мы могли перекрыть кровлю и поставить на место падающий мрамор – оплошности предыдущего ремонта. Будь я тогда директором, горло бы перегрыз строителям, но не допустил бы этого. Но мой предшественник спутал, к сожалению, творчество с руководством. Тунгышбай ЖАМАНКУЛОВ: Мы с министром друзья в кавычках

– О чем вы жалеете больше всего?

– Что сделал большую глупость, бросив технический вуз (лучше бы построил гидростанцию и любовался ею, чем слышать от коллег, что я посредственный актер). И когда мне задают вопрос, что бы я изменил в своей жизни, если начать ее заново, то говорю, что никогда не пришел бы в театр.

Слава обо мне идет, как о всепожирающем динозавре, нахале, рваче, хапуге, кровопийце и ушлом парне, но я, по сути, очень наивный, лезущий на рожон человек в розовых очках.

И нет бы смолчать, но я же просто с ума схожу, когда вижу неграмотный подход к искусству. Меня и сейчас оскорбляет, что людей искусства считают просто клоунами, призванными развлекать на тоях зажравшуюся публику... Однажды я спросил одного высокопоставленного чиновника, почему к нам относятся как к третьесортным людям? Он ответил: “Если тебя это так задевает, то кто тебя заставлял бросать серьезный вуз и шляться с домброй по колхозным сценам?”. И он был прав: сам пришел.

– Ваша вторая супруга значительно моложе вас. Когда у вас были неприятности, она была рядом?

– Дарие Жусип не очень повезло – вокруг меня одни склоки и сплетни. А вот мне с ней выпало счастье – быть рядом. Талантливая, надежная, хозяйка изумительная и… женщина с характером. Если надо, пойдет и на громкий скандал. Может, поэтому и не побоялась идти со мной рука об руку по жизни? Нашему с ней старшему сыну 22 года. Он будущий инженер-айтишник, учится в Москве, в Баумановском государственном техническом университете, куда я в свое время не решился поступать. Второй сын в 9-м классе, дочка-лапочка в 6-м.

Так что мои недруги не дождутся! Я все еще на коне. Мне дочку выдавать замуж, сыновей женить.

Вот когда все это свершится, я, может, и пойду с ними на мировую. А пока буду биться до конца.

АЛМАТЫ