Эти глаза напротив: народной артистке Казахской ССР Амине Умурзаковой исполнилось бы 100 лет

Позже муж актрисы Камаси Умурзаков, у которого была та же самая история с днем рождения, оформляя документы, записал себя родившимся 23 февраля, а жену – 8 Марта.

…Она росла настоящей сорвиголовой. В голодные 30-е помогла своей многочисленной семье (12 братьев и сестер) спастись от голодной смерти. Вместе с товарищами по играм в лянгу и асыки, подкравшись на базаре к деревенским обозам, набивала карманы шаровар пшеницей, селедкой, картошкой…

В школе была активисткой. Участвовала в художественной самодеятельности, а узнав, например, что на радио организуют хор, стала бегать туда после уроков.

Ей было лет 15, когда представители Ленинградского театрального института приехали в Казахстан делать набор на национальное отделение актерского факультета.

Она тут же с подругой Бикеш помчалась по указанному адресу. Парень-студент, который делал набор в Семипалатинске, где в то время жила семья Амины, очень обрадовался. Он сказал, что они уже приняты, и велел готовиться к отъезду.

Старшая, а потому более благоразумная подруга, призадумалась: “А вдруг родители не отпустят?”. И до того напугала Амину, что дома в тот вечер она ничего не сказала родным. На следующий день студент Халел сообщил девчонкам, что билеты уже куплены. Амина побежала в контору, где работал старший брат: “Ага, я уезжаю в Ленинград учиться на артистку!”. Тот не обратил внимания. “Ага, я уезжаю!” – повторила девочка. Когда брат и в этот раз смолчал, стали возмущаться его сослуживцы: “Ергожин, послушай, что говорит сестренка”. И тогда он наконец поднял голову от бумаг: “Иди домой”.

Когда Амина сообщила о своем отъезде матери, та повела себя не лучше: “Прекрати нести глупости!”. А старший брат вечером с порога заявил: “Мама, твоя дочь сошла с ума!”.

За Амину заступился другой брат: “Пусть едет”. Снохи (одна – русская, другая – казашка) поддержали его: “Действительно, пускай мир посмотрит”. И стали собирать Амине фанерный чемодан.

Вот так девочка из Казахстана, зная всего лишь три слова по-русски – “здравствуй” и “дай хлеба”, попала в Ленинград. Восемь советских фильмов со старой Алма-Атой в кадре

Мамина дочь

Когда она появилась в институте, Василий Меркурьев, у которого ей предстояло учиться актерскому мастерству, в сердцах выговорил приемной комиссии: “Что это вы здесь детский сад развели!”. Амина, поняв, что этот строгий мужчина не хочет, чтобы она училась в Ленинграде, громко заплакала. Перепуганный Меркурьев кинулся успокаивать смешную девчонку: “Ну, будет, будет… А покажи-ка нам этюд. Представь, что ты возвращаешься домой, а там пожар, в огне погибает твоя мама”.

Переводчик не успел произнести последнее слово, как Амина, впервые в жизни слышавшая слово “этюд”, с душераздирающим криком кинулась к окну: “Апа!”. Меркурьев еле успел перехватить ее – иначе девчонка выпрыгнула бы.

Это мгновенное перевоплощение так потрясло прославленного артиста, что он поспешил объя­вить: “Ты принята”. И с той поры Амина в его семье стала своей – и сам Меркурьев, и его жена, Ирина Мейерхольд, опекали ее, как родную дочь.

Преданность семье у Амины была потрясающей. В первый же месяц учебы из дома пришло известие – арестовали старшего брата Каптагая.

И если Садыр, другой ее старший брат, слег от горя, то она, 15-летняя, едва-едва говорившая на русском, поехала в Москву на прием к “всесоюзному старосте” Михаилу Калинину и добилась-таки, чтобы Каптагая освободили.

Это самопожертвование актриса перенесла и на лучшие свои образы в кино. И в Ажар в “Песнях Абая”, и в Толгонай в “Сказе о матери”, и в матери в комедии “Ангел в тюбетейке” проскальзывает совсем не киношная тревога за близких.

В 1938 году казахский курс был в полном составе направлен в Чимкент. Вместе с ними поехал и их педагог – Василий Меркурьев. Выпускники Ленинградского театрального института дебютировали своим дипломным спектаклем “Коварство и любовь” по Шекспиру, где Амина играла ведущую роль – Луизу.

Ее прекрасные глаза

В 1940 году Амина и ее муж, актер-самородок Камаси Умурзаков, переехали в Алма-Ату и стали актерами Казахского государственного академического театра драмы. С началом войны здесь произошли сокращения, Амина была уволена одной из первых – как наказание за прямолинейный и независимый характер.

Муж ушел на фронт, и она, чтобы прокормить себя и малолетнюю дочь, устроилась ученицей монтажера в ЦОКС – переехавшую в Алма-Ату Центральную объе­диненную киностудию.

Доросла до шестого разряда, когда в 1945-м Григорий Рошаль начал снимать в Алматы “Песни Абая”. На роль главной героини, девушки Ажар, приглашали пробоваться самых красивых казашек (чего стоила одна только прославленная танцовщица Шара Жиенкулова!). Амина рядом с ними выглядела почти дурнушкой, но зато была штатной сотрудницей киностудии, и Григорий Рошаль, случайно встретив ее как-то в коридоре, тоже пригласил на фотопробы.

Амина подглядела в щелочку момент, когда Рошаль показывал ее снимок своему соавтору сценария Мухтару Ауэзову.

Классик даже возмутился: “Она же курносая!”. А Рошаль невозмутимо ответил: “Мне нужны ее глаза”. А глаза действительно были хороши! Красивые – лучезарные, несущие тепло и свет, источающие счастье.

Амина тогда ждала ребенка. Они с мужем хотели сына, но и в кино ей тоже хотелось сниматься. Желание было столь велико, что актриса скрыла от режиссера беременность. Во время съемок одной из сцен лошадь на скаку попала ногой в яму. Амина перелетела через ее голову, а лошадь – через нее саму!

Шакен Айманов, игравший в фильме роль одного из учеников Абая, заявил съемочной группе: “Думаю, завтра будет свободный день, она не выйдет на съемки. Надо сделать сынишке обрезание”.

Когда на следующее утро он узнал, что все, кроме него, уже готовы к съемкам, в сердцах бросил: “Да она семижильная!”. Обрезание сыну делали без него. Зато после съемок Айманов был доволен: “Мы с тобой “съели” двух волков. Эпизод сняли, обрезание прошло удачно. Молодец, курносая!”.

После окончания съемок Амина продолжала работать монтажницей на киностудии. В театр она вернулась благодаря мужу. Когда Наталия Сац открыла ТЮЗ (в 1945-м – русский, а через год – казахский), Камаси Умурзаков был принят туда одним из первых. При постановке спектакля “Два веронца” по Шекспиру не могли найти актрису на роль Джулии. Камаси подошел к Наталии Ильиничне: “Попробуйте мою жену”.

Когда Амина показала фрагмент из “Коварства и любви”, Сац сразу зачислила ее в труппу Казахского ТЮЗа, где актриса проработала до конца жизни.

“Уйди… из жизни”

– Таланта без любви не бывает, – утверждал ее сын Талас Умурзаков (1945–2011), тот самый, который, еще не успев родиться, падал с лошади на съемках “Песен Абая”. – Мама могла играть и мальчиков, и зверушек, и молодых, и старых.

“Главное, я в душе молодая, – говорила актриса. – А играть могу хоть столетних старух”.

Поэтому ей, тогда совсем еще не старой женщине, так естественно далась роль матери взрослого сына в комедии “Ангел в тюбетейке”. Ее партнером был непрофессиональный актер – колхозный водитель из Талды-Курганской области Алимгазы Райымбеков, но она так растворилась в роли, что и он почувствовал себя ее сыном. Все тюбетейки Шакена Айманова: почему знаменитый режиссер не снимал "по блату" в своем кино даже брата

У Амины была редкая способность вселять в людей уверенность. Так было, когда ее собственный сын оказался в беде. Талас Умурзаков, снявшись подростком в фильме Юлия Карасика “Дикая собака динго, или Повесть о первой любви” в роли нанайского мальчика Фильки, стал обладателем Гран-при Венецианского кинофестиваля.

Слава тяжелым бременем легла на хрупкие мальчишеские плечи. Девчонки из Москвы, Ленинграда, Прибалтики, с Кавказа, из Монголии, Китая, Франции, Англии писали ему: “Хочу с тобой дружить”.

– Отец, бывало, шутил: “Я заслуженный артист, мать – тоже, а ты нас обоих переплюнул – не успел начать карьеру в кино, а уже такая награда!” – вспоминал Талас Камасиевич. – После этого в моей жизни было всё – и на кривую дорожку сворачивал, и в запой уходил. Смерть отца только усугубила ситуацию. Я ушел почти на самое дно. И однажды мать сказала тихим таким бесцветным голосом: “Балам, начни жизнь с нуля или не мучай меня больше, не позорь память отца и уйди… совсем из жизни”. Пить бросил, правда, тоска по бутылке продолжала мучить, но через год отпустила.

…Амина рано осталась вдовой. Камаси Умурзакова не стало, когда ей было всего 45. Вечером он был занят в спектакле, а под утро умер от разрыва легочной артерии.

У нее, талантливой, знаменитой, любимой народом, не раз был шанс устроить свою судьбу, да и детей одной нелегко было поднимать на ноги. Но она после смерти мужа раз и навсегда решила для себя, что женское счастье бывает только единожды, и с головой окунулась в работу.

Разрывалась между театром, кино, телевидением, радио, общественной работой (была депутатом горсовета). “Ты для чужих делаешь больше, чем для нас”, – упрекали ее дети. “Вы сами пробьетесь, а им помогать некому”, – отвечала она.

Годы брали свое, актриса мучительно болела – полиарт­рит, диабет, давление, сердце, ноги отнялись… Но, преодолевая боль, Амина-апай улыбалась:

– Не хочу выглядеть бишарой – бедняжкой. Если кто-то думает, что я сижу сложа руки, – ошибается. А кто будет кормить моего сыночка? Сноха рано утром уходит на работу, приходит поздно вечером. Я, как только захожу на кухню, сразу думаю, что бы такого сообразить на обед или ужин?

– Бабушка никогда не позволяла себя жалеть, – рассказывает ее внук Арсен. – Усаживая нас за стол, все делала сама. Ей доставляло удовольствие обслуживать нас – наливать чай, нарезать хлеб… С ней, веселушкой и хохотушкой, можно было поговорить обо всем на свете.

Ушла она, как и жила, – красиво. Случилось это в конце сентября 2006 года.

– Вечером подозвала меня к себе, обняла за голову: “Все будет хорошо. Иди спать, завт­ра тебе на работу”, – вспоминал Талас Умурзаков. – А когда под утро зашел к ней, дыхание постепенно замедлялось. “Мама, дыши, дыши!” – закричал я. А она приподняла веки и чуть слышно сказала: “Ну, всё…”. После ее смерти я, заходя домой, по привычке еще долго говорил: “Ма, я пришел…”.

АЛМАТЫ