На ошибках мучатся: что мы хотим получить от приватизации

Еще в 1943 году “Свободная Франция” объявила о зачистке страны от коллаборационистов. Первыми были репрессированы женщины, которые сожительствовали с немцами. Их в отместку брили налысо. Официально известно о примерно 20 тысячах публично униженных француженок. Было убито 4 500 человек, заподозренных в связях с нацистами.

Основателя акционерного общества заводов Renault Луи Рено власти арестовали в сентябре 1944 года. Ему припомнили всё: и личное знакомство с Гитлером и Герингом, и передачу предприятий под управление группы Daimler-Benz, и выпуск техники и оружия для рейха.

Луи Рено скончался в госпитале, не дождавшись суда. Через 3 месяца, в январе 1945 года, его заводы были национализированы решением правительства. Renault стала единственным французским автопроизводителем, национализированным по итогам войны. Peugeot, Citroen и Panhard&Levassor избежали такой участи.

В 1994 году правительство Франции начало приватизацию группы Renault. Ее хотели продать сразу, но министерство экономики посчитало, что будет лучше, если государство сохранит контроль над автогигантом. Власти помнили об интересах работников Renault. Первым шагом частного инвестора станет чистка штата. Тогда вырастет безработица. Париж реализовал 29 процентов акций.

Промышленники, напротив, считали, что группу надо продавать всю.

Лишь избавившись от государственного диктата и получив мобильность, фирма сможет начать перемены.

Компании надо расширять сбыт за счет развивающихся стран, рынки которых сейчас захватывают автогиганты. Нужны срочные изменения в модельном ряду.

Благодаря поддержке правительства Renault росла все 1990-е годы. Открывала заводы в Европе, спасла от банкротства японский Nissan, создав с ним Renault-Nissan. Вместе они стали совладельцами АвтоВАЗа в России. Последнее важно, так как именно в Восточной Европе и СНГ продажи компании росли быстрее, чем в других регионах.

Сегодня правительству Франции принадлежит 15,01 процента акций Renault. Еще 15 процентов – по взаимообмену Nissan. Остальные 60 процентов – более мелким акционерам.

Добил компанию культурный конфликт: осенью 2018 года правительство Японии арестовало президента и генерального директора группы Карлоса Гона. 

Его обвинили в финансовых нарушениях и подлогах в финансовых отчетах для занижения доходов. Арест ударил по самому главному любой корпорации – имиджу. Акции упали в цене. К концу 2020 года бумаги Nissan потеряли половину стоимости. Renault подешевела на две трети. Это десятки миллиардов долларов. Продажи и прибыль обеих компаний, а затем и Mitsubishi (присоединился к альянсу в 2016 году), тоже резко упали.

Окончательно группу дожала пандемия 2020 года, которая не позволила выйти ей из кризиса. Продажи не росли, заводы закрывали, социальные обязательства никто не снимал. Весной 2020 года деловая пресса заговорила, что Renault “борется за свое выживание”. А министр экономики и финансов Франции заявил о возможном закрытии нескольких заводов компании в стране. Но контроль за ней правительство отпускать всё равно не желает…

Цель Парижа в удержании контроля за Renault простая и понятная: расположение во Франции наиболее технологически продвинутых производств и работа с французскими же субподрядчиками. То есть снова это мера по сохранению рабочих мест, научное и технологическое развитие страны, возможности для перетока технологий из одного сектора экономики в другой. Есть еще один фактор: это получение дивидендов с пакета акций. Но размер помощи автопроизводителям таков, что доходы от собственности теряются на их фоне.

Какую цель преследует правительство Казахстана от владения или будущей приватизации государственной собственности?

Пока из того, что говорят наши высокопоставленные чиновники, могу понять только одно: избавиться от всей этой собственности, чтобы государство (читай: бюджет) более не несло ответственности за квазигосударственный сектор.

Пример Казахстана очень ярко показал, что государство очень плохой менеджер. Чиновник на самом деле ни за что не отвечает и никак не заинтересован в развитии предприятия, которым он руководит. Его можно посадить, если он украл. Но как вознаградить, если он поднял завод, например, с колен? Выписать премию? Нельзя. Тут же налетят правозащитники и Антикор, повесят кандалы, и пиши объяснительные. Деприватизация спровоцирует массовую продажу казахстанского бизнеса иностранцам

Есть с десяток по-настоящему эффективных предприятий, но к ним относятся не как к активу, приносящему доход, а как к дойной корове, которую и кормить не надо. Остальные – это балласт, от которых надо избавляться.

Но! Смогут ли выжить конторы, которые передадут в частные руки? Если смогут, то какую пользу они принесут экономике? А если не выживут, стоит ли за них так переживать?

Давайте сначала определимся с простой вещью: что мы хотим получить от приватизации? После понимания главной цели всё остальное не будет играть никакой роли.