Хотели как лучше, вышло как всегда. Какие амбициозные проекты СССР обернулись катастрофой

Разобрался корреспондент медиапортала Caravan.kz.

Тополиный пух, жара, июль

После войны в СССР остро стал вопрос озеленения городов. Тому было сразу несколько причин. Населенные пункты, подвергшиеся вражеским налетам после пожаров, остались без деревьев. Из-за нехватки угля людям приходилось пускать на дрова даже вековые липы из скверов и бульваров. Эвакуация и развитие промышленности в глубоком тылу привели к тому, что маленькие городки значительно разрослись, появились новые кварталы и целые районы, но выглядели они совсем голо. Да еще в некоторых регионах, таких как степная часть Казахстана, население стало страдать от пыли и копоти.

Проект по быстрому озеленению оказался настолько важен для СССР, что его лично курировал сам Иосиф Сталин. Для решения проблемы он пригласил лучших специалистов страны. После долгих бессонных ночей в кабинетах московского «Горзеленстроя» и ожесточенных споров на стол «вождя народов» лёг отчет, в котором говорилось, что лучшего дерева, чем тополь, для этого не существует. Оказывается, этот способ был проверен временем. Тополя высаживали ещё в Римской империи, когда надо было быстро озеленить военные укрепления, в новых колониях.

Тополь неприхотлив. Он растет практически во всех климатических поясах, кроме разве что совсем уж арктических. Эти деревья не боятся ни суровой стужи, ни палящего солнца, хорошо переживают засуху и, если сравнивать с другими породами, растут намного быстрее. На это качество упор делался особенно. Сосенки тоже довольно неприхотливы и в холодное время года выглядят намного эстетичнее, но растут они дольше, а проблему требовалось решить как можно быстрее. Еще тополя способны вырабатывать фитонциды, способные убивать болезнетворные бактерии, и абсорбировать тяжёлые металлы, что очень актуально для городов с тяжелой промышленностью. Единственным минусом тополей был пух, лучшие специалисты СССР не могли об этом не знать. Они и в конце 40-х прекрасно понимали, что тополиные рощи в большом количестве загадят пухом все улицы. Если речь шла о дополнительной работе дворникам, то на это можно было бы закрыть глаза, но так возникала высокая пожароопасность. Пух горит как порох, от малейшей искры, а большинство построек того времени были деревянными. Но эта проблема, по мнению специалистов «Горзеленстроя», решалась очень просто. Пух давали только женские растения, поэтому города следуют засаживать только мужскими особями.

Пик тополей пришёлся на 50-е годы. Если походить по улице любого городка на постсоветском пространстве хоть полчаса, то высока вероятность встретить тополь, который посадили именно в пятидесятые. Видов этих деревьев разводили несколько, и особенно эффектно смотрелись пирамидальные. Издалека они выглядели будто кипарисы из курортных городов. Саженцы привозили из питомников, где тщательно отбирали только «мальчиков», но природу не обмануть. Оказалось, что если в одном месте растет много мужских тополей, то включается своеобразный защитный механизм, и от трети до половины растений станут женскими. Именно такие «трансгендерные» деревья и засыпают наши города пухом, превращая в ад жизнь аллергиков и дворников, зато радуя малолетних хулиганов со спичками. К счастью, вместо деревянных бараков в стране выросли панельные хрущевки, и горящий пух не представляет такой опасности, как 80 лет назад. К 70-м, когда стало ясно, что отбирать мужские саженцы нет смысла, стали сажать и женские растения, что только усугубило проблему. За столько лет обнаружился еще один недостаток тополей. Их древесину сложно назвать прочной. Пока деревце молодое, это значения не имеет, но за семь десятилетий многие тополя значительно постарели, их стволы внутри высохли, и в сводках региональных новостей стали все чаще появляться сюжеты, где после бури или дождя старый тополь рухнул на припаркованный автомобиль или толстые ветви оборвались от ливня или снега и повредили провода.

Ни в борщ, ни в силос

Впрочем, ситуацию с тополями трудно назвать серьезным просчетом. Со своей задачей специалисты из московского «Горзеленстроя» справились блестяще. За какой-то десяток лет на улицах, где не было ни одного, даже самого чахлого кустика, выросли высокие тенистые деревья. В промышленных городах тополя из лесопосадки спасали жилые кварталы от вредных выбросов. О нехороших свойствах тополей менять пол стало известно еще в 60-х. В теории именно тогда было бы оптимально постепенно менять тополя на сосенки, липы, березки и акции. Тогда бы наше поколение не чихало от тополиного пуха и не счищало с одежды липкие пушинки. Мы бы вдыхали аромат хвои и любовались белыми гроздьями душистой акации. Но наших отцов тоже можно понять. У кого поднимется рука спилить стройный тополек, с которым связано столько воспоминаний, и посадить на его место другой саженец, который еще неизвестно, примется или нет.

А вот последствия другого ботанического просчёта превратились в настоящую экологическую катастрофу. Селекционер Пётр Вавилов вошел в историю как авторитетный ученый. Благодаря сортам свеклы, которые он вывел, в рекордные сроки решилась проблема нехватки кормов и сырья для сахара, но за одну ошибку агрономы и дачники до сих пор вспоминают его недобрым словом.

Именно Пётр Вавилов  в 1946 году предложим разводить борщевик Сосновского как силосную культуру на территории всего СССР.

Это растение было открыто всего лишь за два года до предложения Вавилова. Ботаник Ида Манденова назвала новый вид борщевика в честь знаменитого исследователя флоры Кавказа Дмитрия Сосновского. Борщевики, как вид, были известны с древности, и они отличались особой питательностью. По одной из версий название растение получило, потому что его молодые листья шли в борщ, если не было капусты. Хотя борщевик в тарелке совсем невкусен, но животные едят его с большим удовольствием и быстро нагуливают жирок. Новый же вид, обнаруженный на Кавказе, был более урожайным, чем тот, что рос в средней полосе России. Кроме того, борщевик Сосновского оказался очень живучим, не требовал ухода, да еще сам избавлялся от сорняков. Решение разводить его как силосную культуру проходило в кратчайшие сроки. Как и с тополями, эксперимент проводился в первые послевоенные годы, потому что требовалось срочно решить вопрос с дефицитом кормовых культур. Сначала гостя из Кавказа высадили на опытном участке в Подмосковье, и выяснилось, что в более холодном и сухом климате он себя чувствует неплохо, затем растение высадили вдоль автомобильных трасс. Так хотелось проверить, как борщевик будет себя чувствовать совсем без ухода в самых неблагоприятных условиях и в разных широтах. Тут растение показало еще несколько плюсов. Стебли быстро вымахивали до пяти метров в высоту и росли так плотно, что могли служить живым забором, не позволяющим животным из леса и пастбищ выходить на трассу. Еще борщевик оказался отличным медоносом, а при минимальном уходе давал просто фантастический урожай. Его было так много, что разрабатывался проект по изготовлению из борщевика биотоплива. Если растение разводить в промышленных масштабах, то урожай в разы бы перекрыл потребность в силосе, и излишки надо было бы куда-то девать.

Но мечтам об идеальном растении сбыться было не суждено. Первые трефожные звоночки стали поступать из больниц. Каждый летний день к врачам приводили сотни детей с сильными химическими ожогами. Оказалось, малыши играли с новым растением. Они делали из полых стеблей трубочки для плевания, смотрели в них как в подзорные трубы, а, так как растение ядовито, такие развлечения заканчивались ожогами слизистой. Даже просто контакт с листьями оборачивался язвами на детской коже. Если бы проблема заключалась только в этом, было бы достаточно объяснить несмышлёнышам, что заросли борщевика — не лучшее место для игр в прятки. В конце концов и с обычной крапивой шутки плохи. Но зелёный гость с Кавказа стал доставлять все больше проблем. Животные его ели охотно, но потом болели или давали невкусное молоко. Лошади же категорически отказывались есть отраву. Именно потому на территории Казахстана борщевик Сосновского не стали высаживать в больших объемах. Но в качестве силосной культуры он был еще пригоден, требовалось только соблюдать технологию, отделять листья от стеблей, высушивать отдельные части растения, чтобы распались токсины. Это сводило на нет радость от высокой урожайности. Обработка отнимала больше времени, чем работа на участках с менее урожайными люцерной и клевером. Когда стало ясно, что борщевик Сосновского в сельском хозяйстве приносит больше хлопот, чем пользы, проект решили забросить, но избавиться от гостя из кавказских лесов оказалось непросто. У себя на родине его безудержное распространение удерживал естественный баланс. То есть за миллионы лет насекомые выработали к нему иммунитет, а другие растения нормально уживались с токсичным соседом. На новых территориях же борщевик Сосновского не хотели есть даже самые всеядные гусеницы, а густые заросли высотой под пять метров не давали солнечного света другим растениям.

Удобрения с полей превратили борщевик в настоящего монстра. Он стремительно распространялся, захватывая новые территории. Борщевик стал головной болью для фермеров Германии, Скандинавии, Польши, стран, граничащих с СССР. Там зеленого монстра не разводили, но его семена с легкостью преодолевают до тысячи километров. К большинству пестицидов против сорняков борщевик тоже устойчив. На сегодняшний день, по самым приблизительным подсчётам, борщевик Сосновского только в России захватил более миллиона гектаров. В Казахстане борщевик не так распространён, но он довольно часто встречается на дачных участках жителей Костаная, Уральска, Актобе и Петропавловска. К счастью, на шести сотках от него избавиться проще, чем на сотнях гектаров.

Гладко было на бумаге

Семипалатинский полигон наделал много бед, но его трудно назвать грубой ошибкой. В конце концов там разрабатывалось ядерное оружие, и ученые, которые работали над этим проектом, хорошо знали, на что шли. Поэтому искусственное создание радиоактивной язвы на теле Казахстана вызывает скорее морально-этические вопросы.

А вот проект по созданию атомных озёр возник, чтобы осчастливить жителей ближайших аулов.

На бумаге все выглядело безупречно. В землю на определённую глубину устанавливался ядерный заряд. После взрыва, по замыслу авторов проекта, должна была образоваться идеально круглая воронка со стенками из вещества, напоминающего стекло или обсидиан. Предполагалось, что мощный взрыв оплавит песок на несколько метров, и в пустыне образуется гигантская пиала. В ней постепенно скопится вода от дождей и талого снега и возникнет гигантское озеро с объемом минимум в 3 млн кубов. Для сравнения, средний объем Капчагая 18 млн кубометров. Толстые стены спрячут радиоактивные изотопы, и, если даже радиационное излучение попадет в воду, она станет целебной, как радоновые источники. Таких атомных озёр планировалось сделать более сорока, по всей территории Казахстана. Вокруг каждого должны появиться рощи и даже базы отдыха. Но на практике эксперимент закончился после третьего взрыва. Все они производились в 300 километрах от города Шевченко (Актау). Этот регион особенно остро испытывает дефицит пресной воды, а жаркий климат мог бы сделать атомные озера практически курортом. Взрывы производились в 1969 и 1970 годах, и уже через пару лет стало ясно, что проект провальный. Воронка получилась не такой глубокой, как требовалось. Взрыв попросту выбросил глину и песок в воздух, и она тут же осела обратно. Но больше всего подвели стенки. Они так и не стали сплошной чашей, потому что плохо оплавились.

Вода в воронке не скапливалась, и в самые дождливые дни тут в лучшем случае собиралось болото. Вокруг это места переставали расти даже неприхотливые полынь и саксаул, что особенно иронично, ведь авторы проекта грезили о фруктовых садах. Но хуже всего то, что радионуклиды никуда не делись, и прогуливаться по дну несостоявшегося атомного озера так же опасно, как и внутри четвертого энергоблока в Припяти.

Нам не дано предугадать, чем наше слово обернется

Будет несправедливым утверждать, что такие громкие провалы и опасные случались только в СССР. В 1967 году генетик Уорик Керр решил скрестить африканскую пчелу с европейской. Африканские пчелы очень живучи, быстро размножаются, дают много меда, но страшно агрессивны, и их яд сильнее, чем у европейских пчелок. По расчетам Керри, новый вид должен унаследовать лучшие качества. От европейских пчелок африканские должны перенять дружелюбие. Но вышло с точностью до наоборот. Новый вид унаследовал худшие качества. Меда они почти не давали, но стали атаковать людей без всякой причины, а яд стал настолько токсичным, что пять-шесть пчёл могли убить здорового взрослого человека. Но самых страшным в этой истории оказался тот факт, что пчёлы-убийцы вырвались на волю из лаборатории в Бразилии. Сейчас зарегистрировано около 300 случаев с летальным исходом после встречи с этими адскими тварями.

В 30-40-х годах XIX века француз Жан Батист Буссенго и немец Юстус Либих стали активно внедрять метод использования химических удобрений в сельском хозяйстве. Так как первые удобрения были непроверенными и токсичными, это привело к заражению посевных площадей, уничтожению многих видов рыб и мелких зверьков, а о «прелестях» нитратов в овощах и фруктах знает каждый, кто хоть раз соблазнялся ранним арбузом. Но хуже всего то, что теперь без химических удобрений невозможно получить урожай на том уровне, который был до этой инновации.

Достаточно выглянуть на улицу, чтобы понять, чем обернулся проект немецкого химика Ганса фон Пехманна по замене оберточной бумаги полиэтиленом. Замысел Пехмана был самым благородным. Ему больно было смотреть, как на бумагу переводят целые леса. Вот только лесам от такой заботы стало еще хуже. В отличие от бумаги полиэтилен долго не разлагается, при сгорании выделяет токсичные вещества, и оказывается смертельным для 100 тысяч видов животных. Но к тому времени, когда вредные свойства полиэтилена стали очевидны, отказаться от него в один момент было уже невозможно. Только утилизация существующего оборудования для производства упаковочного материала нанесет окружающей среде еще больший вред, а ведь надо сделать новые станки для экофрендли упаковок.

К сожалению, нужны десятилетия для того, чтобы понять, какие проекты, созданные для улучшения мира оборачиваются катастрофой. Сейчас не стихают разговоры о том, что продукты ГМО вызывают опасные заболевания, и следующие поколения не раз проклянут нас за непоправимую ошибку.

Вместе с тем и биоразлагаемая упаковка, которую так активно продвигают экоактивисты, и новые добавки в бытовую химию, по заверению производителей, не вредящие окружающей среде, всего через несколько десятилетий могут стать кошмаром экологов.