"Я - лесбиянка": единственная женщина, отбывающая срок в Аркалыкской тюрьме, дала интервью "Каравану"

– Вероника, а вы осужденного Чекашкина видели, который сообщил своей жене о том, что вас здесь насилуют?

– Никогда его раньше не видела и знать о нем не знаю. И лучше бы не знала, сидела спокойно, а тут… Я его на суде впервые увидела и чуть не убила. Я кинулась на него, между нами 10 сотрудников стояли, я все равно кинулась на него. Такой чмошник, мне стремно. Я во многих зонах сидела, любой за меня скажет, что я за свои слова отвечаю. Чекашкин для меня больше никто, это надо же было догадаться – использовать мое имя. Он решил воевать с сотрудниками, и к этому привязал меня – не по-мужицки это. Я ему нужна была, чтобы общественность привлечь к своей персоне. А подумал он обо мне? Настоящие мужики так не делают.

Он рассказал своей жене, что меня здесь насилуют, а теперь, когда начался спрос за слова, включает заднюю.

На суде заявил, мол, не говорил об изнасиловании, а сказал, что Савельева дизелит. Что он имел в виду? Знает только он сам.

Возмущена действиями правозащитницы Семеновой, которая, ничего не проверив, не спросив меня, распространила сплетни от Чекашкина. Разве так можно? После освобождения я обязательно поеду к ней. Она защищает права осужденных и знает, что за любой базар нужно держать ответ. И за слова, которые распространила обо мне, тоже будет держать ответ. Мне люди сказали: “Мы ее накажем, успокойся”. Семенова должна быть наказана за клевету. Если она не будет наказана, у меня душа не успокоится. Я такая…

– А как ты узнала, что в социальных сетях рассказали о насилии над тобой?

– Сотрудники сказали, потом звонили участники группы Национально-превентивного механизма (НПМ) и спрашивали, насколько это соответствует действительности и нужна ли защита. (Группы НПМ работают во всех регионах Казахстана и подчиняются руководителю аппарата по правам человека при Президенте страны. – Прим. ред.).

Я, когда узнала об этом, вначале рассмеялась. Чекашкина знать не знаю. Сначала я не осознала масштаб зла от Семеновой, не могла поверить, что всё это про меня. Меня насилуют в тюрьме, и я об этом ничего не знаю. Только через день, когда проанализировала всю ситуацию, мне стало понятно, как этот Чекашкин, замарав мое имя, привлек общественность. Он добился своего, а что должна делать я? Если бы была на свободе, спрос был бы короткий и быстрый. Но я за решеткой. Поэтому пошла по другому пути, обратилась в суд. Вначале прошла осмотр у гинеколога, получила заключение психолога. Моя камера находится под постоянным видеонаблюдением. Всё это есть в материалах дела.

Меня во всей этой ситуации возмутило и поведение адвоката Умаровой, которая готова была защищать мою честь, но, узнав, что меня никто не насиловал, перестала брать трубку.

Это нормально?!

– А каково быть потерпевшей?

– Когда на суде с Чекашкиным сказали: встаньте, потерпевшая, я разозлилась. Это какое-то необъяснимое чувство для меня. Первый суд не выиграла, так как не было у меня адвоката, хотя собрала все материалы, видео, экспертизы. Но сейчас у меня есть адвокат. Мы с ней беседовали целый день. Я ей объяснила, что не позволю пиариться с помощью моего имени. Я хочу выйти с достоинством и заняться своей жизнью. Для меня это принцип – хочу, чтобы эти люди страдали так же, как и я. Можете представить, от расстройства на нервной почве потеряла 9 кг. С одной стороны, потерять вес без диеты – хорошо, но какие моральные страдания я испытала! Я – не мусорская подстилка, это не поддается моему разуму. Для меня это очень больно. Моя душа успокоится только тогда, когда эти люди будут наказаны.

– Вероника, ты на многих зонах была. Аркалык – это ссылка за злостное нарушение режима. Что дала тебе аркалыкская тюрьма?

– Я нашла себя, бросила курить, готовлюсь к реализации в будущем. Мне нравится здесь одиночество. Чекашкин и Семенова, распространяя про меня клевету, забыли о главном: я – лесбиянка. Меня ждет девушка на воле, мы любим друг друга. А еще есть у меня дочь, которую тоже очень люблю. Правда, ее воспитанием занимается моя мама.

– Сегодня тебе 27, в 20 лет ты села. Прошедших лет не жалко? Чем будешь заниматься в будущем?

– Честно? Жалко. Но это нужно было пройти, чтобы прийти к сегодняшним мыслям. Я никогда не буду скрывать, что отсидела. Мне 27 лет. С 11 лет состояла на учете в полиции. В 20 лет села в тюрьму. Была судима за хулиганство, драки. Я сидела на трех зонах. И это моя жизнь, моя судьба. "Вы не женщины, вы — скот" : бывшая заключенная рассказала об ужасах исправительной зоны Коксун

– Что не устроило на других зонах? С женщинами сложно найти язык? Что присуще для женских зон?

– На каждой зоне свои правила и свои законы. Стоит отметить, что на женских зонах больше свободы. Но мне там было не по кайфу. Я всегда за справедливость, заступалась за девочек. Женские зоны – это сплетни, интриги, обсуждения. А я это не люблю. Я девчонка такая яркая и я единственная. Все меня знают, уважают.

– Допускаешь мысль, что завтра снова вернешься на зону?

– Нет. Я поставила себе цель стать певицей. Никогда не буду скрывать, что сидела. Мой талант раскрылся на зоне, причем в Аркалыке, в одиночестве. О годах? Не жалею, каждый должен нести ответственность. И я ее несу. Жалею только о том, что лишила жизни человека. Но это его вина, я не намеренно его убила, не я к нему пошла, не я накинулась с ножом. В тот момент стоял вопрос: либо я его, либо он меня. Убила его я.

– После освобождения пойдешь к его родственникам, все-таки они потеряли близкого человека?

– Я знаю, где живет его отец, у него характер не очень, эмоциональный. Обязательно схожу к нему. Мне не стыдно будет прийти к нему, ведь я за свой поступок понесла ответственность. И знаете, не жалею, что убила его. Он сам нарвался, сам выбрал свою судьбу. Вообще, в жизни каждый сам делает свою судьбу.

Восемь лет мне дали, и это не просто так отсидеть. Но зона меня изменила, возможно, меня бы уже не было, если бы я жила той жизнью до тюрьмы. Я пробовала наркотики, пила, но не остановилась ни на чем.

– Ты много говоришь о творчестве. Чем занимаешься в этом плане?

– Сейчас пишу сценарий фильма “Лети, моя душа”, песню “Мама”. Мама для меня – всё, хоть она мне в детстве ничего не дала. Я рано лишилась папы, его убили у нас на глазах. Убийцу нашла не полиция, а брат отца. Он троих убил. Дядю осудили и отправили на зону. А когда он освободился, его тоже убили. Тогда мне было 7 лет, мы, чтобы как-то забыть, переехали в Риддер из Павлодара. Маме было тяжело нас поднимать на ноги одной, а еще я непослушная. Мама меня часто била в детстве. И, может быть, поэтому она всю любовь, не отданную нам, отдает внучке. Моя дочь растет в атмосфере любви. Я с ней постоянно на онлайн-связи. Я думала, что никогда больше не вернусь в Павлодар, но сейчас точно знаю, что поеду, чтобы посмотреть в глаза Семеновой, которая подорвала мой авторитет, заработанный годами.

– Ты знаешь, что здесь, в Аркалыке, сидят заключенные, приговоренные к смертной казни?

– Да. Смертная казнь должна быть – это мое твердое убеждение. Ее заслуживают педофилы, убийцы невинных людей.

– За плечами у тебя почти восемь лет зон. Скажи, может, ты встречала: у нас в Казахстане, возможно ли, что есть незаконно осужденные?

– Есть, много, суды не разбираются, а следствие – тем более. Нет справедливого суда. Элементарно: девушка живет с парнем, а он барыга. Он дома оставил то, что украл. Она знать не знает об этом, а ее посадили. Она не виновата, а годы коротает на зоне.

– Как у тебя складывается день?

– День у меня нормированный. Завтракаю, слушаю радио, затем поверка, смотрю “Доброе утро”, потом обед, до вечера время творчества, банные процедуры, отбой. Повсюду меня сопровождают женщины-конвоиры. Часто приходит психолог, с ней много говорим о творчестве. Одежда у меня вся своя. Всё, что нужно мне, предоставляют. Начальник здесь хороший. Я так смеялась, когда сюда приехала. Они ведь знали, что к ним этапом идет женщина, и закупили халаты в цветочках. У осужденных женщин в основном всё серое, а тут – халат в цветочках. Когда мне выдали, я не смогла смех сдержать. С первых дней мне установили бойлер, его включают по первой моей просьбе. Есть телевизор, с продуктами тоже нет проблем, покупаю в магазине. Еда вполне нормальная. Меня здесь в Аркалыке всё устраивает. Таксофоном дают пользоваться согласно норме. Если что не так, я всегда имею доступ сообщить. А вообще, я здесь себя нашла.

– На воле у тебя было много друзей. А сейчас они у тебя остались?

– Когда человек садится, о нем забывают. Друзей после приговора хватает максимум на месяц. К этому зэки привыкают и уже спокойно воспринимают. Редко остаются друзья. У меня остался один друг. Он отсидевший. На свободе мы с ним случайно познакомились. И он единственный, кто помнит меня, помогает, маму привозит ко мне на свидания.

Александра СЕРГАЗИНОВА, КОСТАНАЙ