Привкус медовых рек

Сама жизнь показала, насколько уязвимы и зависимы от мировой конъюнктуры промышленные гиганты И как надежны исконные сельские промыслы. Привези улей, поставь на поляне, посели пчелиный рой – И качай мед! Живой, вкусный, целебный, востребованный!

Молва о “сумасшедшем меде” казахстанского Алтая стала распространяться еще три столетия назад. Бежавшие на Бухтарму опальные староверы-кержаки рассказывали о земле Беловодье, где “реки текут молоком и медом”. Только успевай черпать! В XIX веке “ясачная сторона” – кержацкие поселки Прибелушья – уже в обязательном порядке отправляли обозы с душистым медом на стол императорскому двору. А на пароходе, ходившем по Иртышу до Омска, действовали курсы по пчеловодству с занятиями в передвижном музее! Да и в советское время все знали: в Катон-Карагае что ни село – то медовый рай.

Он и в Африке мед

Самый ошибочный вопрос, который только можно задать в Катоне, это: “А где тут у вас лучший мед?”. В ответ последует многозначительная пауза, после которой вы услышите: “У меня”. И знайте – вам сказали чистую правду.

Для специалиста-профес­­сионала вообще не существует понятия “хорошего” или “плохого” меда. Если рядом с ульем поставить корыто с обычным сахарным сиропом, пчела его переработает. И формально продукт, который появится в сотах, будет медом. Ведь у сахарного сиропа и цветочного нектара одинаковая химическая формула. Правда, нектар еще содержит массу аминокислот, эфирных масел, микроэлементов, смолок, пигментов… Всего того, что придает этому продукту неповторимый запах, вкус и целебность.

Во многих странах, поставляющих на мировой рынок крупные партии пчелопродуктов, “натуральный” мед давно получают “из корыта” и какого-нибудь одного вида растений. Например, апельсиновый мед, пальмовый или гречишный. По-научному такой продукт называется монофлерным.

– Рассуждать о лучшем или худшем меде – это все равно что спорить о вкусах, – дипломатично заметила главный знаток пчеловодства Катон-Карагайского района, преподаватель Айтжамал ЛУХБЕКОВА. – Одни любят липовый, другие – с гречихи, третьи – с клевера. Я слышала, что у кондитеров и фармацевтов в цене монофлерные меда, то есть с одного вида растений, недорогие. Но положа руку на сердце скажите: хоть один из них разве может сравниться с нашим – горным, катонским?

Единственный и неповторимый

Вообще, понятие “катонский мед” – очень условное. Даже по официальным сведениям, в районе получают десятки сортов целебного продукта. В жизни же эта палитра намного богаче! И объясняется это уникальностью Прибелушья. Здесь что ни село – то свой микроклимат. На Рахманах, например, зимы злючие, а лето дождливое и холодное. В Черновой с мая до сентября – жара и засуха. В Акмарале климат чуть ли не средиземноморский – лето без зноя, зима без морозов. В Аксу или Фыкалке все наоборот: в январе – полюс холода, а в июле – полдня дождь, полдня – солнце. Точно так же неповторима природа Прибелушья. Если Коробиха и Сенное – это бескрайние луга вдоль Бухтармы и местные пчеловоды каждую неделю с июня до сентября берут разный мед – в зависимости от того, какие цветы в силе, то в Берели или Урыле горы выше, а жизнь трав короче. Здешний мед – восковой, темный, с хвойным привкусом.

– На Южном Алтае 225 видов медоносов, – пояснил директор пчелоцентра “Айтас” Игорь РУКАВИЦЫН. – И, конечно, условия, в которых живут горные цветы, намного жестче, чем в лугах на низине. У горного цветка короткий век. Чтобы выжить, он и цветет ярче, и аромат у него сильнее для привлечения опылителей. Все это придает меду определенные свойства.

Свойства меду придают 225 видов растений, вобравших всю силу алтайских минералов! Где еще найдется такое разнообразие нектара и пыльцы? Где пчеле еще приготовят такой роскошный “стол”?..

Возможно, нигде.

Драгоценный ресурс

Пчела – это настоящая фабрика по переработке цветочного нектара в мед. В свое время на всем казахстанском Алтае царила среднерусская порода пчел – миролюбивая, производительная, устойчивая к болезням. Но сейчас она на грани исчезновения. Причина – бесконтрольный ввоз пчел с юга республики и Кыргызстана. “Южанки” приучили пасечников к раннему взятку и быстрой прибыли. Но в итоге нанесли огромный урон.

– У нас появились бессистемные помеси, которые привнесли самые худшие качества, – пояснил директор пчелоцентра Игорь Рукавицын. – Прежде всего снизилась продуктивность. Популяции стали уязвимы для болезней и климата. Бичом для пасек стала ройливость – когда вместо медосбора пчелы начали делиться на группы. Представьте, 200 ульев – и 150 из них роятся. Каждый рой может сесть на дерево или вообще улететь за несколько километров. Пчеловод вынужден не делом заниматься, а гоняться за роями.

Грустно сознавать, но больнее всего “южанки” ударили как раз по самым медовым районам – Катон-Карагайскому и Маркакольскому. На Маркаколе 20 лет назад из-за бесконтрольного ввоза пчел иных пород за год вымерла вся местная популяция – несколько тысяч пчелосемей! Их уничтожили занесенные болезни, хотя до этого здесь и не слышали о такой напасти. Исчезла не просто популяция – эндемик! Такой породы нет больше нигде в мире. На всю огромную маркакольскую котловину теперь насчитывается не больше 300 пчелиных семей.

Сегодня сохранением чистопородных пчел на Рудном Алтае формально занят цех пчеловодства Восточно-Казахстанского НИИ сельского хозяйства. В его лаборатории выведены несколько линий с необходимыми полезными свойствами, например, “убинка”, “тавричанка”. Но для создания полноценного племенного хозяйства у цеха нет базы. Весь генофонд – это три сотни пчелосемей. В то время как необходима, минимум, тысяча. Другими словами, всю ответственность за используемых пчел сегодня несут только сами пчеловоды. Опытные хозяева обязательно следят, какие породы держат на ближайших пасеках, раздают (бесплатно!) соседям маток. И тем самым ведут селекцию, исключают чужаков. В Курчумском районе, возле Маралихи, сохранился небольшой анклав местной алтайской популяции. От смешивания с “южанами” ее уберегла сама природа. Здешние пасеки отделены друг от друга высокими горами, которые пчелы не в состоянии преодолеть. Климат очень жесткий, медосбор идет всего месяц и очень интенсивно. Справиться с ним может только местная, “родная” пчела. Случись ей смешаться с южными привозными породами, в Маралихе останутся и без меда, и без пчел.

Пчеловоды выступили с предложением придать анклаву статус заказника с полным запретом на ввоз южных пчелопакетов, основать в Маралихе питомник. Причем незамедлительно, так как обособленная популяция пчел – очень тонкая и ранимая экосистема. Однако пока госструктуры ответа не дали.

Ручная работа

Катонские пасеки – пасторальное зрелище. Звонкие ручьи, кедры, березовые рощицы… На зеленых склонах – аккуратные ульи, ровными рядками. Кажется, работы лучше, чем у пчеловода, не найти. Ходи себе по поляне, наблюдай, как пчелки мед собирают…

– Вы как раз вовремя, – улыбается хозяйка одной из пасек на Бухтарме Вера КЛИМОВА. – Поможете корпуса разгрузить.

Корпус – это стены пчелиного домика. Его делают из массивных толстых досок. Я берусь за деревянную раму и пробую приподнять ее. Килограммов пятнадцать, не меньше. Или все двадцать?

Корпуса, которыми сейчас до отказа набит вагончик, нужно перенести в мастерскую, там вычистить добела, высушить, обработать против грибков, инфекций, вирусов… Это кропотливый тяжелый труд! По моим подсчетам – на пол-лета, не меньше. А еще ведь надо следить за пчелами, взятками, ульями, погодой, поведением роя. Лечить, готовить на зиму, откачивать мед, мастерить рамки…

– Пасека – это ежедневный труд с рассвета до ночи, – говорит Вера. – Взрослый крепкий мужчина может держать не больше 60 ульев, и то с полной отдачей сил. Прогресс не коснулся пчеловодства, тут все осталось, как в старину. Какими ульями пользовались сто лет назад, такими пользуются и сегодня.

К слову, в Финляндии один работник обслуживает 250 ульев, причем иной конструкции – многокорпусных. Почти весь труд на финских пасеках механизирован. В Америке, по утверждению специалистов, одна семья в состоянии поставить партии в десятки и даже сотни тонн меда. И цена на него ниже, потому что производство поставлено на конвейер. Правда, и вкус такого продукта, мягко говоря, отличается от катонского меда. Примерно так же, как отличается жвачка с вкусом клубники от настоящей ягоды.

Так что надо еще подумать, завидовать ли техническому прогрессу. Может, наоборот, порадоваться, что он обошел алтайское пчеловодство стороной?

Профессия становится потомственной

Судя по тому как в Восточном Казахстане растет число пасек, область переживает настоящий бум пчеловодства. Только за два последних года производство меда увеличилось почти втрое. Возможно, сказался экономический кризис: выброшенные за ворота предприятий люди увидели в пасеке возможность заработать. Причем заработать неплохо, так как кривая спроса и соответственно цены на алтайский продукт неизменно ползут вверх. По некоторым данным, сегодня пасеками занимаются от трех до пяти тысяч человек. Причем те, кто держал 30–40 ульев, нарастили хозяйство до 70–80, а те, у кого было 100, завели по 200. В Ново-Березовке местный житель привел в пример свою улицу: из 20 дворов в десяти держат ульи! Хотя еще лет пять назад про мед здесь никто ничего почти не знал.

– Было время – мы с трудом набирали ребят на нашу специальность, – рассказала Айтжамал Лухбекова, преподаватель и мастер производственного обучения пчеловодству (единственное в Восточном Казахстане, а возможно, и во всей республике отделение!) Большенарымского профлицея. – А в этом году к нам пришли дети из Катон-Карагайского района, Курчумского, Уланского, Зыряновского… И главное, пришли ребята из семей пчеловодов. Это значит, наша профессия опять становится потомственной.

Куда фермеру податься?

“Пейте чай”, – пододвигает нам поближе чашки хозяйка климовской пасеки Вера. На столе – большая тарелка со свежим медом. Янтарная горка стекает с ложки и тонет колечками в чае.

– Угощение полезное, – говорит Вера, – а проблемы в пчеловодстве – нездоровые. Годами не решаются. Многие хозяева просто не могут сбыть мед. То дороги нет, то покупателей. Было бы свое объединение, сидел бы человек, который знал, сколько меда из какого села можно вывезти, куда его поставить. Сейчас на пасеках запасают вощину кто как может. Это такая трата времени! А ассоциация могла бы взять снабжение на себя. Приехал в район, сдал воск, пыльцу – купил вощину, рамки, ульи. Для всех удобно. Науку надо поднимать, хотя бы для того, чтобы знать, какие у нас сегодня пчелы, статистику знать – кто сколько меда накачал… Все только говорят, что у Восточного Казахстана должен появиться новый бренд – медового края. А на деле никакой помощи.

Южный Алтай провожал нас ярким небом, теплым солнцем. У обочины трассы затормозил “жигуленок”. Молодой мужчина закрыл машину, отвязал от дерева лошадь и уселся в седло. Мы не удержались от любопытства, задали вопрос.

– Мед увозил в город, – пояснил фермер. – Моя пасека в горах, дороги нет. Поэтому я оставляю машину на трассе, еду на лошади домой, гоню оттуда трактор и гружу на него “Жигули”. Когда в город ехать – все наоборот. Мед у меня бесподобный, но обходится дорого, такие траты...

Такая вот горчинка в сладком катонском меде…

Галина ВОЛОГОДСКАЯ, Виктор ВОЛОГОДСКИЙ (фото), Усть-Каменогорск – Катон-Карагайский район