Киномир Сатыбалды Нарымбетова

…Сакен-ага признавался, что всё, чего он достиг в жизни, случилось из-за любви.

– Она, особенно первая, – потрясающий источник вдохновения, – говорил он. – Где-то в классе 4-м или 5-м у меня появился тайный объект воздыханий. Надо было как-то ее завоевывать. В нашем ауле был аккордеонист Акшал, о нем я позже рассказал в своем фильме “Страдания юного аккордеониста”. По вечерам этот парень, единственный и полновластный хозяин танцплощадки, всегда был в центре внимания. Я, глядя на него, думал, что если буду играть, как он, на аккордеоне, то моя тайная любовь, наконец-то, посмотрит на меня благосклоннее.

Акшал, к удивлению, быстро согласился стать моим учителем и за какую-то неделю научил знаменитому вальсу “На сопках Маньчжурии”. Оказалось, что он тоже делал это не без “мерканта”. Пока Акшал развлекал публику, его любимая танцевала с другими, поэтому-то он с удовольствием уступил свой аккордеон. Но мне от этого не было никакой пользы – всё равно “моя девочка” смотрела на других мальчиков. Но я был упрямый: раз не завоевал ее аккордеоном, то решил прошибить стихоплетством. И почти каждый день бомбардировал ее сочинениями, которые подкладывал ей в карман. Первые стихи были безымянными, потом, когда я стал публиковаться в районной газете, она догадалась, кто их автор, но реакция была прежней – ноль внимания, она продолжала улыбаться другому мальчику.

То, что Нарымбетов так и не смог завоевать сердце упрямой девчонки, не остановило его – стихи он продолжал писать, что и стало прямой дорогой на филологический факультет университета.

Однако, познакомившись по приезде в Алма-Ату с творчеством Жараскана Абдирашева и Жуматая Жакыпбаева, понял, что надо срочно переходить на прозу: его стихи не шли ни в какое сравнение с тем, что выходило из-под их пера.

Первый рассказ начинающего прозаика был написан и опубликован с благословения Абиша Кекилбаева, который в то время заведовал отделом искусства и литературы в газете “Лениншiл жас”. К 3-му курсу студент филологического факультета подготовил целый сборник рассказов. И ему стало тесно в Алма-Ате, стал подумывать о Москве. Затею с поступлением в Литинститут искренне одобрил литературовед Аскар Сулейменов, который был в то время для многих интеллектуалов своего рода идеологическим маяком.

И Сатыбалды Нарымбетов, не посчитав нужным позвонить в приемную комиссию, полетел в Москву. А там его как кипятком ошпарили: в тот год (1965-й) в Литинституте имени Горького не было приема на заочное отделение. Прослонявшись несколько дней в столице, он случайно встретил там директора “Казахфильма” Камала Смаилова и художественного руководителя киностудии Шакена Айманова, которые приехали сдавать в Госкино СССР какой-то фильм. Услышав жалобы молодого литератора (все мосты сжег за собой: когда забирал документы из университета, то отговаривали от этого шага все – от декана до ректора), те посоветовали ему поступать на сценарный факультет ВГИКа. Рассказы Сатыбалды оказались хорошие – в престижный вуз он поступил без проблем.

Оглядевшись вокруг, примерно через полгода он понял, что в кино главный персонаж – это режиссер. Каким бы гениальным ни был сценарий, он всё равно его перекроит.

– Режиссерская группа занималась параллельно с нами в мастерской Михаила Ильича Ромма, которого боготворила вся советская киноэлита, – вспоминал Сакен-ага. – Среди его учеников были мои друзья, и я стал постоянно пропадать у них на занятиях. Мы, сценаристы, писали для них этюды, а они ставили их на площадке. И я был свидетелем, как преображалось написанное в процессе репетиции. Оно на глазах оживало, обретало реальные черты. Мне стало казаться, что режиссер – всё равно что факир, который творит чудеса. С этого момента я потерял покой – заболел режиссурой.

Окончательно утратив ко 2-му курсу интерес к сценарному факультету, Нарымбетов стал надоедать ректору ВГИКа просьбами перевести его на режиссерский, и именно в мастерскую Ромма.

– Ректор сказал, что это невозможно – я безнадежно отстал по всем предметам. И предложил заново поступать на 1-й курс или же окончить сценарный факультет, а потом идти на Высшие режиссерские курсы при Госкино. “Есть еще 3-й вариант, – предложил он. – Хочешь, я переведу тебя курсом ниже, в мастерскую Герасимова?”. Это теперь я понимаю, что Сергей Аполлинариевич был великим педагогом, но тогда мы его считали до мозга костей пропартийным флагманом советской киноидеологии, поэтому отношение к нему у нас, молодых киношников, было снобистским. Вслух я об этом, естественно, сказать не осмелился, поэтому сослался на то, что не хочу терять год.

Дипломную работу Нарымбетова, киносценарий “Шок и Шер”, после защиты опубликовали в единственном в то время киножурнале “Искусство кино”, после чего о нем заговорили в кинокругах как о талантливом кинодраматурге.

– Мне казалось, что я уже железно освоил это ремесло, – признавался мэтр. – И опять мне стало тесно. Я решил, что если работать в кино, то нужно быть только хозяином положения – от замысла до реализации, то есть срочно нужно осваивать профессию режиссера. Поэтому, приехав на “Казахфильм”, потребовал у директора киностудии режиссерскую постановку. Камала Смаилова это развеселило, но совсем отказывать он мне не стал: “Поработай год штатным сценаристом, а там – посмотрим”. Меня это не устраивало, тем более что мой “знаменитый” сценарий студией принят не был. И когда им заинтересовались соседи-киргизы, я продал его им, а потом по их приглашению уехал на “Киргизфильм” снимать документальный фильм. Через год, когда уже шел монтаж, пришла телеграмма из Алма-Аты: “Срочно вылетай. По твоему сценарию запускается фильм. С приветом Камал Смаилов”. Обиженный его прошлогодним приемом, я на первые две телеграммы не ответил, но Смаилов достал меня. Стоп! Снято!: Какая участь ждет главную киностудию страны после скандалов и пожара

Когда я приехал на “Казахфильм”, он сказал, что моим режиссером будет Канымбек Касымбеков. Я ему ответил, что за “Шока и Шера” уже получил гонорар, по нему на “Киргизфильме” уже запускается фильм.

Директор киностудии прочитал мне целую лекцию о патриотизме, а потом заявил, что сценарий будет перекуплен у киргизов.

Канымбек снял фильм по моему сценарию, далеко отойдя от главного замысла.

Несмотря на успех (“Шок и Шер” получил “Серебряную нимфу" на Международном кинофестивале в Монте-Карло), результатом Нарымбетов всё равно был недоволен. Он задумывал драму о мальчике, который расстается с любимой лошадью (в те годы по указу Хрущева в казахских и киргизских семьях отбирали лошадей), а тут, по его мнению, получилась наивно-оптимистичная картина. Это окончательно укрепило его в мысли, что нужно заниматься режиссурой. Тем более что к тому времени он написал еще несколько сценариев, и все они выходили на экран сильно измененными.

Недовольный такими парадоксами, Сатыбалды Нарымбетов в очередной раз уехал завоевывать Москву – поступил на Высшие режиссерские курсы. После этого и появились фильмы, посмотрев которые, каждый понимал, что казахское кино находится в надежных руках.

Время показало, что они были правы. Сатыбалды Нарымбетов был удостоен множества кинонаград: лауреат Госпремии РК, премии Французской киноакадемии им. Жоржа Садуля, обладатель приза Берлинского кинофестиваля и т. д., зарубежные поклонники называли его гением.

Его киномир ярче всего показан в фильме “Молитва Лейлы”, который, сколько ни смотришь, не насмотришься. Это очень честное кино он снял по мотивам повести “Мәңгілік бала бейне” Розы Мукановой в трудное время – в 2001 году.

После развала Союза киностудия “Казахфильм” стала приходить в упадок, и все профессиональные кадры, ассистенты, вторые режиссеры, директора картин, разбежались по телеканалам.

Когда, наконец-то, после долгих лет застоя поступил госзаказ, Сатыбалды Нарымбетов со своей киногруппой был единственным, кто находился на съемочной площадке, а до этого основную часть площадей “Казахфильма” арендовали “новые казахи”.

– Того нет, этого нет, актеров вовремя не привезли... Я ору, кричу и внутренне обливаюсь слезами. Люди, которых я собрал по крохам, разучились работать на съемочной площадке, они терялись, их надо было подгонять… Директор картины, второй режиссер, оператор, мягко говоря, вышли из строя… Они – неплохие люди, но хороший человек – не профессия. Когда главный продюсер фильма Ораз Рымжанов умер в процессе работы, у меня появились мысли: неужели я кому-то встал поперек дороги?!

Одного из актеров специально взял жить с собой в одну комнату, потому что боялся за сердце.

Время действия в этой ленте – начало 60-х годов прошлого века. Близ поселка Дегелен Семипалатинской области находится ядерный полигон. Его жителей, казахов, русских, евреев, немцев, во время испытаний вывозят за пределы селения. А они, все как один, – неисправимые жизнелюбы, хотя и умирают один за другим от неизвестной болезни.

В фильме тщательно прорисован характер каждого героя, даже те, кто играет в эпизодах, наделены своей историей. Старый еврей Исаак Гольдблад (Баадур Цуладзе), который никак не может доехать до своей исторической родины – Иерусалима, говорит главной героине, сельской пастушке, сироте Лейле (Аянат Есмагамбетова): “Доченька, мы Атлантиду потеряли? Потеряли. Вавилон разрушили своими руками. Теперь все хором взялись за Жерузалем – самый святой город мира. А там ведь всем хватит места”. Немец Гера (Юрий Капустин), получив, наконец, разрешение, уезжает в свою Германию, а через 2 месяца возвращается. Его спрашивают: “Харальд, что случилось? Что, в Германии плохо?” – “Нет, там неплохо”. – “Но почему тогда вернулся?” – “Я потом расскажу...” – “Ну ладно тогда. Твой дом мы не продали. Стоит на месте. Но флягу украли. А так мы хорошо живем”.

К концу фильма умирают все, кто был близок и дорог Лейле: Гольдблад, удочерившая ее младшая сестра отца тетя Катира (Наталья Аринбасарова), старушка-соседка и ее внук… А она, девочка-подросток, изнасилованная солдатом, рожает сына.

– У меня было такое ощущение, что Моцарт специально писал свой “Реквием”, зная, что через несколько веков неведомый ему узкоглазый казах снимет “Молитву Лейлы”, – говорил режиссер.

В “Молитве Лейлы” сыграл и актер, который с легкой руки создателя этого фильма некогда приобрел всесоюзную известность.

Владимира Толоконникова в “Собачье сердце” режиссер Бортко пригласил после того, как увидел его в “Злоумышленнике” – курсовом фильме слушателя Высших режиссерских курсов Сатыбалды Нарымбетова.

В “Молитве Лейлы” он играет военного, приезжающего в Дегелен выселять жителей, когда где-то рядом идут ядерные испытания.

Режиссер говорил, что не хотел показывать Семипалатинский полигон как трагедию местечкового масштаба, как плач одинокого человека над своим огородом.

– Я хотел через свою картину сказать и показать, что на полигоне страдали не только казахи – все народы огромной державы…

АЛМАТЫ