Владимир Рерих представляет новую книгу Вадима Борейко

не злословлю заглазно, я это наблюдение Задорнову в лицо сказал, и он скрепя сердце согласился. А Жванецкий, воля ваша, происходит прямиком от ильф-петровского Авессалома Изнуренкова! Коли не верите, перечтите одноименную главу “12 стульев”, там найдёте даже разительное внешнее сходство. Себя, нелюбимого, я числю в потомках несчастного Грушницкого, умерщвлённого  лепажем циничного Печорина: та же склонность к цветистой фразе, вычурной позе, траченной бурке и фальшивому кинжалу. Увы мне, пошлому!

Словом, взгляните окрест и узрите не поддающийся исчислению легион  персонажей, которые смеха ради притворяются людьми.   

Вадим Николаевич Борейко, газетный писатель, гуляка и щёголь, ведёт происхождение своё от, лопни мои глаза, самого Евгения Онегина, никак не иначе, хоть убейте! Судите сами: он в Пруссии своей туманной, вблизи от берегов Невы, где, может быть, гуляли вы, в столетье прошлом был рождён (Калининграду шлём поклон).

Остальное тоже сходится, как на фотороботе. “Он фармазон. Он пьёт одно стаканом красное вино…”. Стаканом! Именно! И не только вино, но и другие весёлые жидкости. Идём далее. “Как денди лондонский одет…”. Ну, разумеется, и котелок, купленный на лондонском Портобелло в моём личном присутствии, и галстуки с подсолнухами, повязанные тридцатью тремя способами, – все эти неопровержимые признаки густопсового дендизма лишь подтверждают мои генеалогические догадки. Онегин!

Но главное – “Котелок”. Так называется книжка, которую написал и предъявил городу и миру Вадим Борейко.

Поразительно, но Пушкин, сочинивший посвящение к своему роману, будто знал, что оно аккурат сгодится на роль эпиграфа к борейкиному сочинению. Напомню:

“Прими собранье пестрых глав, / полусмешных, полупечальных, / простонародных, идеальных, / небрежный плод моих забав, / бессонниц, легких вдохновений, / незрелых и увядших лет, / ума холодных наблюдений / и сердца горестных замет”.

Тут ни убавить ни прибавить, как сказал другой поэт. Однако добавить кое-что представляется необходимым и возможным.

Вадим Борейко выпускает в свет уже третью книгу, всякий раз стыдливо открещиваясь от соблазнительного титула “писатель”. И его можно понять, поскольку этим званием увенчивает себя нынче всякая малограмотная шантрапа, гламурная шпана, отыскавшая деньжат на типографские расходы и бесстыдную меднолобую рекламу. “Я всего лишь журналист”, – настойчиво уверяет читателей  Борейко, но мы-то знаем, чем отличается видавший виды батальонный разведчик от благоухающего “Шипром” сукиного сынка, командира оловянных солдатиков, купленных папой-генералом.

Книга журналиста Борейко есть факт литературы, и потому он, несомненно, – писатель. Просто бывают времена, когда действительность настолько вспучена, взлохмачена, вывернута наизнанку, натужно изблевана и расколота вдребезги, что приглаживать, причёсывать и склеивать её беллетристическими соплями не просто бессмысленно, но и элементарно неприлично.  

Журналист от французского “жур”, день. Он рядовой, припухающий пожизненно на “передке” между злобой дня и туманным завтра, а в его ранце накапливается, как стронций в костях, прошлое, которое “вчера”. Когда ранец переполнен, есть нужда его опорожнить – так рождается книга репортёра, которая становится фактом литературы. Борейко был: рядовым репортёром, рядовым редактором, главным редактором, шеф-редактором, очеркистом, колумнистом, ответственным секретарём, продюсером теленовостей, блогером, руководителем веб-сайта, маркетологом, мемуаристом, словом, служил на всех вербальных фронтах и во всех частях словесного воинства.

Пришло время, и Борейко опрокинул свой отяжелевший вещмешок и вывалил из него четыре пуда всякой всячины: времён минувших анекдоты, дневниковые записи, почеркушки на манжетах, заметки, статейки, очерки, репортажи, колонки, некрологи, зарисовки, хохмы, приколы, блоги, интервью, туристические картинки, архивные протоколы и прочие не поддающиеся определению тексты, укладывающиеся в понятие “пост”.

Пост сдал – пост принял.

С гиканьем и свистом, пинками и матерками согнал он эти разбредающиеся словесные стада в кошару, и получилась книжка “Котелок”. Её следует прочитать. Почему? Отвечу.

В борейкиной книжке есть воспоминания, но нет “размышлений”, за что ему огромное и отдельное человеческое спасибо. Время размышлений ещё не настало, попытки номенклатурных старичков, укладывающих в мемуарный гроб мощи своего траченного молью тщеславия в расчёт не берутся – оставьте мертвецам хоронить своих мертвецов. В книге Борейко есть живой и шальной автор-повествователь, гуляка праздный, летописец-расстрига, который, напялив портобелловский котелок, как шутовской колпак, паясничает и “прикалывается”,   прежде всего – над собой, нелепым и вечно хмельным репортёром-шрайбикусом, от пристального ока которого, впрочем, не ускользнуло ничего. Вот это крайне важно. Повествуя о разных периодах своей газетно-телевизионно-сайтовой работы, выстраивая на авансцене смешные этюды всех своих глупостей  и мелких злодейств, автор невольно высвечивает разрозненные и рваные сегменты гигантского эпического полотна жизни. Тот самый исторический бэкграунд, в чудовищное гравитационное поле которого мы невольно были вовлечены. И эти куски времени чудодейственным образом срастаются, подавляя нас своей громадностью и обескураживающей неопознанностью. Борейко под сурдинку, под частушечный  перепляс собрал на секционном столе громадные куски не переваренной нами действительности, но выступил не патологоанатомом, даже не прозектором и не санитаром, но просто дедом Щукарём с балалайкой, напялившим на себя портобелловский колпак с бубенчиками. Котелок.

И этот котелок варит.

И приятного вам аппетита, судари мои.