Пять вечеров, или Истории о странном женском счастье

А хорошо было бы собраться с подружками юности и посмотреть, кто кем стал и чего добился, дойдя до порога “полтинника”. До сих пор помнится, как в один прекрасный день начала восьмидесятых мы самонадеянно пообещали друг другу, что “многого достигнем”.

Под многим каждая понимала свое. Каждая свое обещание выполнила. Правда, совершенно не так, как планировала. На то она и женская непредсказуемость.

...В принципе, мне и надо было всех собрать. Хотя бы из журналистского интереса – посмотреть, что произошло за эти годы с представительницами одной из самых ущемленных, если верить социологам, возрастных категорий – дамами предпенсионного возраста. Потратить вечер на разговоры, воспоминания и откровения, а заодно и узнать, кто в каком качестве вышел на финишную предпенсионную прямую.

Однако собрать всех вместе нереально: двое живут сейчас в России, одна – в Германии, еще одна – в Астане. А потому с каждой общалась отдельно, потратив пять полновесных вечеров. Имена я изменила, фамилий не называю. Прошу понять правильно: дамы не против помочь старой подруге “провести расследование”, но совершенно не готовы выставлять исподнее жизни на обозрение старых знакомых и родственников.

Раз ступенька, два ступенька – будет лесенка...

Как известно, лесенки разные бывают. Лариска мечтала о карьерной. Она и поступила туда, где традиционно ковали будущую номенклатуру для местных нужд, – на исторический факультет пединститута. Через год была комсоргом группы, ближе к выпуску – в комитете комсомола института, а сразу по окончании ее послали работать инструктором в райком комсомола.

Из областного центра в район за 200 километров от дома Лариске уезжать не хотелось. Дома, кроме мамы-учительницы и папы – мелкого советского чиновника, оставался молодой человек. Милый в плане секса, но малоперспективный в разрезе карьеры. Ибо, во-первых, немец из семьи волжских переселенцев, во-вторых, со спортфака.

Лариска повздыхала, но лихо проскочила райком и уехала на повышение в соседнюю область, где вышла замуж за начальника местного заводика, не очень молодого, но карьерного. Между партийными собраниями родила двоих детей и затерялась где-то в недрах страны.

Нашлась недавно в соцсетях. Оказалось, с номенклатурным мужем она развелась в годы перестройки. Живет нынче в Германии. С тем самым “неперспективным” физруком, который, уехав на историческую родину, оказался вполне неплохим бизнесменом. Торгует чем-то механическим с Казахстаном.

А по карьерной лестнице Лариска по-настоящему, похоже, поднялась только теперь. В своем городке в общественном комитете заседает, который под ее руководством набрал невиданную для Германии силу.

– Когда меня выбрали, сразу поняла: благотворительные ярмарки – это не все. Главное – людей организовать! – скайп благосклонно транслировал подружкину экспансивную жестикуляцию и гостиную в скандинавском стиле.

Она и организовала. Причем не только “русских” немцев, но и коренных. Комитет взял под опеку дом ветеранов в их городке, подружил стариков с местными школьниками.

– Ты считаешь, что состоялась? – уточнила я на всякий случай.

– А то! – Лариска задумалась. – Только опоздала, мне ж раньше казалось, что я хочу большим человеком стать, чтобы делами прославиться. А оказалось, надо делами прославиться, чтобы стать большим человеком. Рубишь, мать?

Отсеките лишнее

Машка – художница. Так ее звали и в школе, и уж тем более после нее, когда она уехала учиться в Челябинскую “художку”, а следом в Мухинку. Блестящее образование, экстравагантная красавица, профессия – скульптор. Давалось ей все легко, будто Боженька в лоб поцеловал.

Впечатляющий взлет был прерван лихими 90-ми. В один момент все, что она умела, перестало быть востребовано как в Питере, так и в Костанае. Но дома выживать легче. И она вернулась.

Ее замашки – на гонорар за разрисованную стену кооперативной забегаловки купить бутылку невиданно дорогого ликера и собрать друзей – в голодной, безработной и унылой провинции выглядели дико, как и сама Машка в полосатых колготках, такой же полосатой тельняшке и шляпе. Она отказывалась носить дешевое китайское шмотье, выращивать на даче у матери картошку и распродавать на базаре фамильную библиотеку.

Мы потеряли ее из вида очень скоро – она куда-то уезжала, откуда-то возвращалась, пила все больше. И спутники ее менялись на глазах – от малиновых пиджаков к ржавого цвета косухам.

Мы встретились в начале нулевых, в Костанае. Я не задумываясь прошла бы мимо, если бы Мария сама меня не окликнула. Пополнена, постарела, в стандартных джинсах и джемпере – ничего эпатажного, глаза усталые.

– Изменилась? – Машка усмехнулась. – Ну еще бы. Я теперь мама.

Она засмеялась прежним своим слегка шальным вызывающим хохотком. И быстро-быстро, пунктиром объяснила: вышла замуж, родила двойню, а в Костанай приехала за мамой, потому что с внучками надо кому-то сидеть.

Оказалось, в самый трудный для себя час Машка нашла работу. Как бы даже по специальности. В мастерской по производству могильных памятников требовался резчик. Обидный заработок для выпускницы Мухинки, а куда деваться? Машка решила слегка подкалымить. И попала...

Хозяин начал ее воспитывать. За работу норовил заплатить едой, одеждой, но не деньгами – чтобы не напилась. Поселил в комнатке при мастерской. Знакомых водить не разрешал, а работой загружал по самое не могу... Короче говоря, к моменту, когда слегка отъевшаяся Машка решила устроить бунт, оказалось, что живет она хоть скучно, но сытно, тепло и чисто. И менять все это на полубомжеватое существование как-то не хочется.

Борясь со скукой, Машка взялась ваять надгробия посложнее. А поскольку они требовали другого камня и другого инструмента, пришлось съездить в Питер и наладить там связи. Так хозяин превратился в партнера по бизнесу, затем просто в партнера. А потом и в мужа.

Сегодня у них трое детей, двое внуков и небольшая, но раскрученная сеть мастерских, которую смело можно назвать семейным бизнесом – младшенький недавно вернулся из Европы, где он чему-то такому современно-похоронно-скульптурному обучался.

С Марией мы встретились месяц назад, когда я уже готовила этот материал. Вопрос у меня к ней был все тот же: считает ли она себя успешной? Она долго ерошила свой суперкороткий седой причесон:

– Везучей я себя считаю. Хотела звезду. А звездность без устойчивости – чистая погибель. Я точку опоры поймала. Это больше.

Ждите ответа

Алла была единственной из нас, кто выбирал институт не по велению сердца, а по количеству парней в группах. Так наш бутон с ресницами, как у коллекционной куклы, оказался в политехническом. Впрочем, дело это десятое, поскольку Аллочкин институт к ее дальнейшей жизни отношения не имел, бросила она его через год. Ну разве что первый муж Аллы был преподавателем этого института, а второй – инженером.

Ресницы-то у Алки были длинные, ноги – еще длиннее, а вот браки совсем короткие. Потому что обнаружилось, что любовь – не вздохи при луне, а борщ, свежая рубашка утром и несвежие носки вечером. В общем, совсем неромантичный набор…

На моей памяти замужем она была четыре раза. Такой библиотекой чувств не могла похвастаться ни одна из нас, но это не помогало – Алкину жизнь съедало одиночество. Так было и в 20, и в 30, и в 40... А в 45 судьба решила, что самое время любви нечаянно нагрянуть. Настоящей. И появился Олег. Дальнобойщик. Гусар. Красавец. Моложе Алки на... В общем, моложе.

Олег появлялся между рейсами дня на три, исчезал на две недели, опять появлялся. Алла ревела, ревновала, к его приезду вылизывала квартиру, готовила четырехэтажный обед, бежала к косметологу и... давала волю чувствам. А потом опять по кругу: ревела, ревновала...

Удивительное дело: ее этот дикий образ жизни даже молодил. Мадам пребывала в тонусе и в настроении. Градус романтики был высок.

Лет пять промелькнули, как один день. И дальнобойщик осел на базе – в ее квартирке. Погрузнел, повзрослел, перенес инсульт и... заговорил о том, чтобы жениться. Алка просто летала. Ей хотелось свадьбы, роз и чего-нибудь медового. И все это она получила.

…Через месяц Алку было не узнать: раздраженная, постаревшая.

– Любовная лодка разбилась о быт, – мрачно констатировала она при встрече. Еще через месяц Олег вместе с рубашками и носками был отправлен по месту прописки, в свою малосемейку.

– Алка, – набрала я ее номер на днях, заранее придавая голосу сочувственное звучание, – скажи, считаешь ли ты свою жизнь состоявшейся?

И чуть не упала со стула, услышав бодрое: “Еще как!”. Оказывается, вот уже полгода как помирились. Но съезжаться не стали. Встречаются по выходным и по вечерам то на его территории, то на ее.

А вчера я в магазин зашла, где Алка работает. Не поверите – светится баба:

– Секрет, сестра, секрет!

– Да ла-а-адно, – кокетливо повела она рукой. – Какие от однокашницы секреты...

И, шепнула на ухо:

– Запомни: постоянное – враг хорошего.

Точка, точка, запятая...

Олечка и Екатерина. Их так звали всегда, и когда им было десять лет, и когда стукнуло двадцать. Олечка – ладная, как заточенный карандаш, и Екатерина – серьезная отличница с косой в руку и малопонятными ровесникам планами “стать уникальным педагогом, как...”. Фамилии менялись в зависимости от того, кто из новаторов был на слуху.

Олечка, за которой откровенно бегала вся мужская часть школы и двора, училась хорошо, но никаких профессиональных устремлений не высказывала. Учиться пошла в педагогический, а мне по секрету сказала, что больше всего хотела бы стать... просто мамой и женой.

Они дружили в институте, замуж вышли в один год за братьев Губаревых с физмата. И в девяностых одновременно уехали двумя семьями куда-то в Белгородскую область.

Нашлись недавно в “Одноклассниках”. И потрясли мое воображение настолько, что вдохновили на написание этой статьи.

Итак, Олечка и Екатерина живут в соседних домах. И одна из них – заслуженный учитель России, а другая – мама шестерых детей.

Самое удивительное: педагог с именем – Оленька, которая вообще себя в профессии не видела, а многодетная домохозяйка – Екатерина.

– У меня операция была серьезная, и детей потом не случилось, – голос у Оленьки все тот же, да и фигурка прежняя. Разве что лицо возраст выдает. – Пришлось в школу идти по специальности. Оказалось, мое. Я кандидатскую защитила, в институте преподаю немного. А Катька нарожала и за меня, и за себя. Знаешь, сколько у нее внуков? Вчера четвертый родился! Состоялись ли? Не знаю, все у нас не по плану. Хотя... Знаешь, дети, если их любишь, чужими не бывают. Пиши: состоялись на все сто!

А Екатерина через недельку написала мне на электронку так: “Я – Наташа Ростова на пенсии: любуюсь пеленками всю жизнь. И дальше б от них глаз не отрывала. Ну и скажи, разве я не уникальный педагог?”. И смайлик пририсовала самый веселый.

Костанай