Пять вечеров, или Истории о странном женском счастье

надо было всех собрать. Хотя бы из журналистского интереса – посмотреть, что произошло за эти годы с представительницами одной из самых ущемленных, если верить социологам, возрастных категорий – дамами предпенсионного возраста. Потратить вечер на разговоры, воспоминания и откровения, а заодно и узнать, кто в каком качестве вышел на финишную предпенсионную прямую.

Однако собрать всех вместе нереально: двое живут сейчас в России, одна – в Германии, еще одна – в Астане. А потому с каждой общалась отдельно, потратив пять полновесных вечеров. Имена я изменила, фамилий не называю. Прошу понять правильно: дамы не против помочь старой подруге “провести расследование”, но совершенно не готовы выставлять исподнее жизни на обозрение старых знакомых и родственников.

Раз ступенька, два ступенька – будет лесенка...

Как известно, лесенки разные бывают. Лариска мечтала о карьерной. Она и поступила туда, где традиционно ковали будущую номенклатуру для местных нужд, – на исторический факультет пединститута. Через год была комсоргом группы, ближе к выпуску – в комитете комсомола института, а сразу по окончании ее послали работать инструктором в райком комсомола.

Из областного центра в район за 200 километров от дома Лариске уезжать не хотелось. Дома, кроме мамы-учительницы и папы – мелкого советского чиновника, оставался молодой человек. Милый в плане секса, но малоперспективный в разрезе карьеры. Ибо, во-первых, немец из семьи волжских переселенцев, во-вторых, со спортфака.

Лариска повздыхала, но лихо проскочила райком и уехала на повышение в соседнюю область, где вышла замуж за начальника местного заводика, не очень молодого, но карьерного. Между партийными собраниями родила двоих детей и затерялась где-то в недрах страны.

Нашлась недавно в соцсетях. Оказалось, с номенклатурным мужем она развелась в годы перестройки. Живет нынче в Германии. С тем самым “неперспективным” физруком, который, уехав на историческую родину, оказался вполне неплохим бизнесменом. Торгует чем-то механическим с Казахстаном.

А по карьерной лестнице Лариска по-настоящему, похоже, поднялась только теперь. В своем городке в общественном комитете заседает, который под ее руководством набрал невиданную для Германии силу.

– Когда меня выбрали, сразу поняла: благотворительные ярмарки – это не все. Главное – людей организовать! – скайп благосклонно транслировал подружкину экспансивную жестикуляцию и гостиную в скандинавском стиле.

Она и организовала. Причем не только “русских” немцев, но и коренных. Комитет взял под опеку дом ветеранов в их городке, подружил стариков с местными школьниками.

– Ты считаешь, что состоялась? – уточнила я на всякий случай.

– А то! – Лариска задумалась. – Только опоздала, мне ж раньше казалось, что я хочу большим человеком стать, чтобы делами прославиться. А оказалось, надо делами прославиться, чтобы стать большим человеком. Рубишь, мать?

Отсеките лишнее

Машка – художница. Так ее звали и в школе, и уж тем более после нее, когда она уехала учиться в Челябинскую “художку”, а следом в Мухинку. Блестящее образование, экстравагантная красавица, профессия – скульптор. Давалось ей все легко, будто Боженька в лоб поцеловал.

Впечатляющий взлет был прерван лихими 90-ми. В один момент все, что она умела, перестало быть востребовано как в Питере, так и в Костанае. Но дома выживать легче. И она вернулась.

Ее замашки – на гонорар за разрисованную стену кооперативной забегаловки купить бутылку невиданно дорогого ликера и собрать друзей – в голодной, безработной и унылой провинции выглядели дико, как и сама Машка в полосатых колготках, такой же полосатой тельняшке и шляпе. Она отказывалась носить дешевое китайское шмотье, выращивать на даче у матери картошку и распродавать на базаре фамильную библиотеку.

Мы потеряли ее из вида очень скоро – она куда-то уезжала, откуда-то возвращалась, пила все больше. И спутники ее менялись на глазах – от малиновых пиджаков к ржавого цвета косухам.

Мы встретились в начале нулевых, в Костанае. Я не задумываясь прошла бы мимо, если бы Мария сама меня не окликнула. Пополнена, постарела, в стандартных джинсах и джемпере – ничего эпатажного, глаза усталые.

– Изменилась? – Машка усмехнулась. – Ну еще бы. Я теперь мама.

Она засмеялась прежним своим слегка шальным вызывающим хохотком. И быстро-быстро, пунктиром объяснила: вышла замуж, родила двойню, а в Костанай приехала за мамой, потому что с внучками надо кому-то сидеть.

Оказалось, в самый трудный для себя час Машка нашла работу. Как бы даже по специальности. В мастерской по производству могильных памятников требовался резчик. Обидный заработок для выпускницы Мухинки, а куда деваться? Машка решила слегка подкалымить. И попала...

Хозяин начал ее воспитывать. За работу норовил заплатить едой, одеждой, но не деньгами – чтобы не напилась. Поселил в комнатке при мастерской. Знакомых водить не разрешал, а работой загружал по самое не могу... Короче говоря, к моменту, когда слегка отъевшаяся Машка решила устроить бунт, оказалось, что живет она хоть скучно, но сытно, тепло и чисто. И менять все это на полубомжеватое существование как-то не хочется.

Борясь со скукой, Машка взялась ваять надгробия посложнее. А поскольку они требовали другого камня и другого инструмента, пришлось съездить в Питер и наладить там связи. Так хозяин превратился в партнера по бизнесу, затем просто в партнера. А потом и в мужа.

Сегодня у них трое детей, двое внуков и небольшая, но раскрученная сеть мастерских, которую смело можно назвать семейным бизнесом – младшенький недавно вернулся из Европы, где он чему-то такому современно-похоронно-скульптурному обучался.

С Марией мы встретились месяц назад, когда я уже готовила этот материал. Вопрос у меня к ней был все тот же: считает ли она себя успешной? Она долго ерошила свой суперкороткий седой причесон:

– Везучей я себя считаю. Хотела звезду. А звездность без устойчивости – чистая погибель. Я точку опоры поймала. Это больше.

Ждите ответа

Алла была единственной из нас, кто выбирал институт не по велению сердца, а по количеству парней в группах. Так наш бутон с ресницами, как у коллекционной куклы, оказался в политехническом. Впрочем, дело это десятое, поскольку Аллочкин институт к ее дальнейшей жизни отношения не имел, бросила она его через год. Ну разве что первый муж Аллы был преподавателем этого института, а второй – инженером.

Ресницы-то у Алки были длинные, ноги – еще длиннее, а вот браки совсем короткие. Потому что обнаружилось, что любовь – не вздохи при луне, а борщ, свежая рубашка утром и несвежие носки вечером. В общем, совсем неромантичный набор…

На моей памяти замужем она была четыре раза. Такой библиотекой чувств не могла похвастаться ни одна из нас, но это не помогало – Алкину жизнь съедало одиночество. Так было и в 20, и в 30, и в 40... А в 45 судьба решила, что самое время любви нечаянно нагрянуть. Настоящей. И появился Олег. Дальнобойщик. Гусар. Красавец. Моложе Алки на... В общем, моложе.

Олег появлялся между рейсами дня на три, исчезал на две недели, опять появлялся. Алла ревела, ревновала, к его приезду вылизывала квартиру, готовила четырехэтажный обед, бежала к косметологу и... давала волю чувствам. А потом опять по кругу: ревела, ревновала...

Удивительное дело: ее этот дикий образ жизни даже молодил. Мадам пребывала в тонусе и в настроении. Градус романтики был высок.

Лет пять промелькнули, как один день. И дальнобойщик осел на базе – в ее квартирке. Погрузнел, повзрослел, перенес инсульт и... заговорил о том, чтобы жениться. Алка просто летала. Ей хотелось свадьбы, роз и чего-нибудь медового. И все это она получила.

…Через месяц Алку было не узнать: раздраженная, постаревшая.

– Любовная лодка разбилась о быт, – мрачно констатировала она при встрече. Еще через месяц Олег вместе с рубашками и носками был отправлен по месту прописки, в свою малосемейку.

– Алка, – набрала я ее номер на днях, заранее придавая голосу сочувственное звучание, – скажи, считаешь ли ты свою жизнь состоявшейся?

И чуть не упала со стула, услышав бодрое: “Еще как!”. Оказывается, вот уже полгода как помирились. Но съезжаться не стали. Встречаются по выходным и по вечерам то на его территории, то на ее.

А вчера я в магазин зашла, где Алка работает. Не поверите – светится баба:

– Секрет, сестра, секрет!

– Да ла-а-адно, – кокетливо повела она рукой. – Какие от однокашницы секреты...

И, шепнула на ухо:

– Запомни: постоянное – враг хорошего.

Точка, точка, запятая...

Олечка и Екатерина. Их так звали всегда, и когда им было десять лет, и когда стукнуло двадцать. Олечка – ладная, как заточенный карандаш, и Екатерина – серьезная отличница с косой в руку и малопонятными ровесникам планами “стать уникальным педагогом, как...”. Фамилии менялись в зависимости от того, кто из новаторов был на слуху.

Олечка, за которой откровенно бегала вся мужская часть школы и двора, училась хорошо, но никаких профессиональных устремлений не высказывала. Учиться пошла в педагогический, а мне по секрету сказала, что больше всего хотела бы стать... просто мамой и женой.

Они дружили в институте, замуж вышли в один год за братьев Губаревых с физмата. И в девяностых одновременно уехали двумя семьями куда-то в Белгородскую область.

Нашлись недавно в “Одноклассниках”. И потрясли мое воображение настолько, что вдохновили на написание этой статьи.

Итак, Олечка и Екатерина живут в соседних домах. И одна из них – заслуженный учитель России, а другая – мама шестерых детей.

Самое удивительное: педагог с именем – Оленька, которая вообще себя в профессии не видела, а многодетная домохозяйка – Екатерина.

– У меня операция была серьезная, и детей потом не случилось, – голос у Оленьки все тот же, да и фигурка прежняя. Разве что лицо возраст выдает. – Пришлось в школу идти по специальности. Оказалось, мое. Я кандидатскую защитила, в институте преподаю немного. А Катька нарожала и за меня, и за себя. Знаешь, сколько у нее внуков? Вчера четвертый родился! Состоялись ли? Не знаю, все у нас не по плану. Хотя... Знаешь, дети, если их любишь, чужими не бывают. Пиши: состоялись на все сто!

А Екатерина через недельку написала мне на электронку так: “Я – Наташа Ростова на пенсии: любуюсь пеленками всю жизнь. И дальше б от них глаз не отрывала. Ну и скажи, разве я не уникальный педагог?”. И смайлик пририсовала самый веселый.

Костанай