Ипохондрия, депрессия, психоз: что делать родственникам

Как избавить человека от душевных страданий? Чем помогут родные? Укол врача лишь на время усмирит разбушевавшуюся психику. А что дальше?.. – своим опытом делится клинический психолог Александр РОЙТМАН.

– Не раз я слышала о создании школ помощи родственникам душевно больных пациентов, но реально таковых не встречала. Расскажите о ваших наработках в этом плане?

– Когда в семье появляется человек с признаками депрессии, ипохондрии, острого психоза или других ментальных расстройств, это действительно большая проблема. Она несет с собой не просто психологический дискомфорт, но порой и угрозу для жизни. А чтобы помочь ему и себе, нужно как минимум понять его проблемы! Для большинства людей это большая загадка.

Мне есть что сказать по этому поводу, но хочу привести мысль одного очень интересного доктора, руководителя отдела новых технологий и внебольничной психотерапии Национального медицинского исследовательского центра психиатрии и неврологии им. В. М. Бехтерева, профессора Равиля Назырова, который продвигает очень верную систему психиатрической помощи. Это бригадная работа. Потому что ряд тяжелейших психиатрических патологий вылечить в принципе невозможно, если помогает только психотерапевт и только пациенту.

Например, есть такое тяжелое расстройство, как нервная анорексия. Сегодня она дает самый большой процент завершенных суицидов.

Для Казахстана этот вопрос очень актуален, поскольку, по данным ВОЗ, страна стоит на 4-м месте по количеству самоубийств в мире. Пока таких клиентов после незавершенных суицидов кладут в больницу, стабилизируют состояние и выписывают. Но болезнь-то их не проходит. А через полгода, не дай бог, мы узнаем, что появился труп внезапно "вышедшего" из окна человека. Или кто-то добровольно отравился или порезал себе вены… Психиатрия без грима

Эффект может быть, только если с такими людьми работать бригадой. А входить в нее должны: психиатр, потому что это тяжелейшее психиатрическое заболевание (а значит, ультимативно есть место врачу); клинический психолог, который должен разобраться, что происходит в его в душе; семейный психотерапевт, поскольку эта проблема родом из семьи; социальный работник, чтобы помочь ему взаимодействовать с обществом.

– А если человек вообразил себе, что его ненавидит весь мир, а он ненавидит всех и на этом зациклился?

– Да еще и слышит некий голос из розетки, мол, “убей соседа, в него вселился дьявол, который уничтожит мир”. Или в состоянии того же острого психоза он с топором ломится в чью-то дверь... Тут, конечно, можно вызвать психиатрическую скорую, которая увезет пациента в лечебницу. Там стабилизируют его состояние. Но закон о том, что является достаточным, чтобы подверг­нуть человека принудительному лечению, и отношение к таким ситуациям, в каждой стране свои. И если возникла такая трагедия, человек должен сразу оказаться в системе помощи. Хорошо, если она есть: бригада, в составе которой психиатр, знающий, как это лечить, что вколоть, привязать, не привязать, выво­зить, не вывозить, подписать разрешение на принудительную госпитализацию или нет. И еще юрист, который может взять на себя ответственность. Или же достаточно компетенции врачей-психиатров. Хорошо, если имеется еще и система реабилитации.

Александр РОЙТМАН

Семейная история

– Расскажу еще и о такой проблеме, как ипохондрия, – продолжает рассказ психолог. – Вот пожилому мужчине 67 лет, он вышел на пенсию. Был министром, на нем, условно говоря, держался весь мир. Последние 20 лет решал глобальные вопросы сам академик. А вышел на пенсию и заболел.

Что происходит с человеком, который вышел на пенсию?

– Еще вчера я был всем нужен, моя жизнь была полна смысла, пронизана миссией, жил не для себя, а для своего государства, человек – история! А тут проводили на “заслуженный отдых”, подарили золотые часы с надписью, отметили наградами, грамотами, выдали премию – миллион тенге в придачу. Сегодня проснулся по будильнику и понял, что идти некуда. Слышу, на кухне внучка кричит уже битых полчаса, и даже не знаю, к кому обратиться, чтобы она уже замолчала. И как об этом сказать дочери?

А всё потому, что он вообще не знает, как разговаривать с дочкой, внучкой, для чего ему сегодняшнее утро, куда идти сегодня вечером. И вообще, весь его мир куда-то растворился!

Его секретарь и зам – на работе. Непонятно, кого назначили министром. А он – никто?! И не старый вовсе, понимает, как много может. Но никому не нужен! Никто ему не звонит, не спрашивает, куда ты положил документы. И душа у него болит. Вначале как тоска, тревога, которые трудно обозначить. А чего тревожиться? – У тебя всё нормально! Есть персональная пенсия, дети здоровы, пристроены. Есть внучка и правнучка. Квартира хорошая, у детей – тоже. На что жаловаться?

И вот эта тревога и боль начинают гнездиться сначала в голове, потом сжимают сердце. Ведь он привык, что каждый день что-то должно происходить. А потом идет соматизация этой тревоги. Но рассказать о ней не может, потому что не знает как.

“Пап, что не так?” – спросит дочь. – “А что там на работе?” – “Папочка, какая работа. Твоей работой есть кому заняться!” – “Может, у тебя, дочь, что-то не так?” – “Папочка, у меня отличное образование, прекрасная должность. Успокойся”. – “Может, с внучкой что-то?” – “Нет, вон, играет на кухне”. И придраться не к чему. “Ой, чувствую себя плоховато!” – “Так давай мы тебя к врачу отвезем!” – О! Вот оно! Появляется хоть какое-то объяснение! Соматизация тревоги. Сначала он описывает это на словах, потом появляется реальная боль… в груди. И повод сказать о плохом самочувствии.

Когда болит, это понятно

– Но кто отличит боль в сердце от боли не в сердце – говорит психолог. – Кладут на кардиограмму, она показывает – здоров. Делают углубленное исследование – здоров. Он идет к самым лучшим врачам, а те говорят: печень, почки здоровы, позвоночник в порядке. Его обследуют на всевозможных аппаратах, посылают в Корею, Армению, Израиль, Америку.

И всё: здоров, патологий не обнаружено. А он страдает невыносимо. Ему больно, он на грани самоубийства. Ему никто не верит. Просто у человека ипохонд­рический синдром. Он потерял смысл жизни.

И восклицает: “Вы что, мне не верите? Кардиограмме и этим железкам верите, а мне, вашему дедушке, не верите? Вообще-то я с медицинским образованием, профессор! Я умираю”. – И в какой-то момент зарождается даже некая вторичная выгода умирать телом, потому что это придает его существованию какой-то смысл и значение. То есть вчера он боролся за свою родину в разных кабинетах, а сегодня – за свою жизнь. Это, конечно, не одно и то же, но хоть как-то можно объяснить этим непутевым родственникам, которые не понимают, как ему плохо!

И такие психосоматические состояния не контролируются обез­боливающими препаратами. Боль все равно остается. Это тяжелейшие пограничные состояния.

Если при остром психозе все просто: нужны доктор, парочка санитаров, медсестра и самое главное – система психиатрической помощи, где он под приглядом 24 часа 365 дней в году. А тут пограничная история. И по идее, так же как при нервной анорексии, надо работать с семьей. А задача домочадцев – понять его.

– И чем закончилась эта история? Вы же говорили, что сумели помочь?

– Не я помог, а собачка! Маленькая, породы джек-рассел-терьер, как в фильме “Маска” с Джимом Керри. А потом еще и внуки. Но самым первым и лучшим психотерапевтом для него была собака. Кто построит достаточно глубокие отношения с семьей, кто сумеет войти в контакт, кто увидит, что у него страдает душа? – Подарили собаку.

То есть трудные случаи бывают не только при острых психозах в дебюте, когда пациент, не дай бог, подпиливает себе лодыжку или кидает камни в соседку и кричит, что ее нужно убить. Это страшно, но в таком случае просто приезжает бригада и обкалывает нейролептиками. За 2 недели более-менее стабилизируют состояние, если повезет. Выпускают, и каждые полгода после этого его нужно класть в больницу, проводить терапию и наблюдать, чтобы состояние не ухудшилось. Психиатрический конвейер. Как из детей делают “овощей”

Потом этот человек должен постоянно принимать свои таблетки и быть в достаточно доверительных отношениях со своей семьей. А она должна понимать, что это болезнь, которая никогда не будет излечена до конца

. И с какого-то момента этот человек, по возможности, должен вернуться в общество, реабилитироваться и работать. Если у него сохранятся семья и работа, достаточно велика вероятность, что его состояние будет стабилизировано. И будучи всегда под приглядом и пользуясь любовью ближних, он может быть нормальным членом общества и иметь достаточно высокое качество жизни.

– А вообще, можно ли такого человека, как тот бывший министр, заставить заниматься собакой?

– Собачки это могут. И лучше завести какого-нибудь йоркшира без лапы, но с характером, который вызовет уважение. Или совсем маленького щенка. Или внуков дать ему на воспитание. На что-то, конечно, надо опереться. Поначалу они все упираются. Не всё так просто проходит.

Но если удается “подсадить” на мысль “кто, если не ты”, эффект будет. И должна быть целая команда очень заинтересованных людей, как члены той семьи.

Та история длилась около года. Она и сейчас продолжается, но все стало намного проще. По крайней мере, он перестал разъезжать по Израилям и Кореям, потому что нельзя надолго дома оставлять собачку. Появилось нечто, что привязывает его к жизни. Уже и внуки нашли свое место в его доме, хотя вначале он реально не знал, что с ними делать. Такая вот история с относительно благополучным концом.

АЛМАТЫ