Архитектор шоу-бизнеса

именно “Голос Азии” стал самым звучным проектом в его жизни.

Фестиваль был самым масштабным казахстанским шоу, долгое время оставался визитной карточкой молодой республики. То, что с 1990 по 2004 год делал Иргалиев со своей командой, даже сейчас, пожалуй, не смог повторить в нашей стране никто.

Помимо “Азии дауысы” Мурат занимается организацией конкурса “Жас канат”, который называют академией молодых казахстанских звезд. Ежегодно он проводит конкурс казахской песни “Астана”. И, вероятно, он не планировал говорить много о “Голосе Азии”, но так или иначе возвращался к этой теме.

Признаться, не обошлось и без хитрости с моей стороны. Фактически “провокации”.

Бросили “на музыку”

– Неужели у вас нет желания говорить об “Азии дауысы”?

– Нет. Фестиваля нет уже несколько лет. А все продолжают спрашивать одно и то же: когда он будет, почему закрыли?

– Видимо, потому, что это был самый яркий, значительный ваш проект…

– Пожалуй. Может быть, не самый любимый, но точно – значительный. По времени, по силам, по крови, по здоровью.

– Много здоровья потратили?

– После “Азии…” я болел полтора-два месяца. Это же не просто так – дали сцену, ты вывел туда артистов. А их надо собрать, подготовить, найти деньги. Сцену на “Медеу” три месяца строить. Решить вопросы с властями. А кроме этого – артистические райдеры, питание, гостиницы, безопасность, работа прессы... Понятно, что я не один это решал, но все было сконцентрировано на мне.

– Очевидно, что к “Азии…” вы пришли не случайно…

– “Азию…” мы начали делать в 1990 году. А я пришел на телевидение в 1976 году, еще школьником. Позже меня заприметили в молодежной редакции, взяли редактором. А потом никому не хотелось музыкой заниматься, и меня бросили туда.

И уже в 1979 году я делал с моим коллегой Александром Пономаревым всесоюзный конкурс молодых исполнителей “С песней по жизни” в Москве. По тем временам это был огромнейший проект, как сейчас “Новая волна”. Там появились Роза Рымбаева, Нагима Ескалиева.

Но впервые я оказался в Москве, когда поехал проходить практику в молодежной редакции у Анатолия ЛЫСЕНКО. Сейчас он академик, создатель “Взгляда” и так далее. Он же порекомендовал меня в музыкальную редакцию Центрального телевидения.

Первая серьезная программа, которой мы занялись, называлась “Алма-Ата встречает друзей”. Это была фантастическая идея по тем временам. Как правило, все значимые события проходили в Москве, туда съезжались артисты со всех республик, там находились престижные площадки – Кремлевский Дворец, концертная студия “Останкино”. А тут мы собрались делать программу в Алма-Ате. Нам сразу сказали “нет”. Идея валялась где-то год. Но у Казахского телевидения был очень большой авторитет, может быть, самый высокий среди всех союзных республик. И очень кстати приближались празднование 60-летия КазССР и визит Леонида Ильича Брежнева. Тогда зампред Гостелерадио Камал Сейтжанович СМАИЛОВ вышел на руководство Центрального телевидения, и все смекнули, что это может быть прекрасный концерт. Приехали София Ротару, Лев Лещенко, “Верасы”, Эдита Пьеха. Фактически это был наш первый выход на столь серьезную программу фестивального уровня.

А на международный уровень мы вышли, когда “Казахстан 1” сделал музыкальную программу “Здравствуй, друг!” совместно с Чехословакией и Болгарией.

Просто выключал телевизор

– Вы сказали интересную вещь: продукт казахстанского ТВ котировался на всесоюзном уровне. Почему же в последнее время все было так убого?

– В конце 80-х ушел Смаилов, пришло другое руководство, и начался развал. Знаете, как работал Смаилов? Он меня научил психовать перед тем, как идти на работу, потому что я боялся, что меня вызовут и спросят: “Какие у тебя идеи?”. Если была интересная идея, то тебе для ее реализации давалось все. Тогда набирали профессионалов. А новому руководству нужны были покладистые люди. Нас с Пономаревым уволили.

Так все стало разваливаться. А потом распался Союз. И на чем собирать телевидение? Сначала была слабая база, потом появились купленые лицензионные программы, наши каналы решили пойти по этому пути, при этом свои мозги не развивались. И я просто выключал телевизор. Поэтому не могу судить о нынешнем казахстанском ТВ объективно. Какое-то время смотрел, при этом психовал, когда видел всех этих артистов, которые по блату проникали на каналы, и их убогие клипы, ротируемые за деньги.

– Получается, профессионалы стали невостребованными?

– Да! Помните 90-е годы? Особенно нулевые, когда в эфир поперла молодежь. Там уже было не до элементарной грамотности. А профессионалы стали заниматься чем придется, лишь бы как-то дожить свою жизнь, доработать до пенсии. Кто-то умер уже из этой “могучей кучки”. Кто-то уехал в Россию. На то же Центральное телевидение брали сразу, так как знали этих людей. Я же зацепился тут. Хотя немало времени проводил в Москве. Приезжали сюда только снимать и монтировать.

Чувства – как у акушера

– То есть вы в первую очередь телевизионщик, а не создатель шоу?

– База во мне, конечно, телевидение. А создателем шоу я стал с 90-х годов. И делать в то время фестиваль “Азия дауысы” в разваливающейся нищей стране – тоже было из разряда фантастики.

– Вы говорите, разваливалась страна, а деньги-то оттуда?

– В 1990 году это были государственные деньги. Но тогда и цены были другие. Собственно, была такая воля делать что-то особенное. А когда есть воля, тогда есть желание. Было чувство патриотизма. Ведь мы делали единственное в Советском Союзе подобное шоу – фестиваль-конкурс. Мы поднимали железный занавес, к нам приезжали Патрисия Каас, Глория Гейнор, Boney M. Ни у кого такого не было! И когда сейчас говорят про 20-летие независимости страны, я думаю, это тоже часть 20-летия. Ведь фестиваль объединил людей разных поколений.

– Войти в одну реку дважды невозможно. Но, наверное, вам хочется делать что-то столь же масштабное?

– Я и делаю. Есть “Астана” – потрясающий конкурс, где зарубежные артисты поют казахские песни на своем родном языке. Есть “Жас канат”, который для меня как глоток воздуха. Это, может быть, и есть мое любимое дело.

– Да вы что?! Не столько “Азия…”, сколько “Жас канат”?

– Знаете, какие чувства испытывает акушер, когда роды принимает? Для него это не просто работа, он каждый раз дает кому-то жизнь. Подобные чувства я испытываю, когда мы даем жизнь молодым талантам. Это, знаете, как интересно!

Почему посмели?

– Скажите, а что вы делали в детстве, в юности? Посещали ли кружки или специализированные школы? Ведь это было время алма-атинских “районов”, “центровские движения” какие-то. А у вас все это было?

– Скажите, как вы относитесь к реконструкции Дворца Республики?

– Не обращал внимания. А что там?

– Снаружи это просто какой-то очередной стеклянный гипермаркет… Но я сначала скажу о другом. У меня есть табу. Своих артистов, которых я нашел, воспитал, поднял, я учу: “Ты должен всю жизнь заинтересовывать публику. Эпатаж, машины, отдых, пристрастия и прочее. И как только к тебе начнут терять интерес, сразу придумывай скандал. Не живи скромно. Это твоя профессия – привлекать к себе внимание”. А про себя я предпочитаю говорить только на темы, связанные с работой. Поэтому рассказывать про свое детство, “центровской – нецентровской” не хочу.

– А при чем тут Дворец Республики?

– Единственное, что я могу сказать о себе, это то, что собирался быть архитектором. Как раз в моей юности построили Дворец Республики (тогда Дворец им. В. И. Ленина), гостиницу “Казахстан”, цирк, Дворец бракосочетаний. Вот это была архитектура! А Дворец им. Ленина первым из казахстанских объектов архитектуры был удостоен Ленинской премии. Его можно было смотреть с любого ракурса, он все время удивлял. И он по сей день удивлял бы, если бы не эта реконструкция. Ну почему собор Василия Блаженного не перестроили? Или Эйфелеву башню не сделали из бетона? И почему посмели переделать наш памятник архитектуры, который и толкнул меня в художественную среду и творчество?

– И почему вы не стали архитектором?

– Я собирался. Но на тот момент уже работал в школьной редакции радио и на телевидении. И преподавательница сказала родителям, что мне надо идти на филфак или журфак. И я не жалею.

Мне как-то подумалось: вот уже не будет этих архитекторов и меня не будет, а мое здание будет стоять. Я останусь на земле. И не могу сказать, что “Азия дауысы” – это архитектура, но это тоже некий памятник. Но даже сейчас облачать его в новую архитектурную форму нет смысла.