Художник Алпысбай Казгулов: «Мое настроение — это настроение моего народа»

Подписан контракт с дирекцией Дворца Независимости о годовом вернисаже 250 картин лучших мастеров кисти Казахстана из его личной коллекции.

— Алпысбай-ага, скажите, вы с детства мечтали стать художником?

— И да, и нет. Да — потому что в детстве нашим соседом в Аральске был художник Кульбай Абылханов. Помню, он приезжал домой на каникулы из Алма-Аты, где учился. Мы, детвора, с замиранием сердца следили, как он, достав холст, начинал набрасывать эскизы, наблюдали за превращением набросков в картины — мы в них угадывали родные места. Нет — потому что после школы я решил стать артистом и поступал в Алма-Атин­скую консерваторию, где в то время был театральный факультет.

Вступительные экзамены в этом вузе сдавались на два месяца раньше, чем в других. Легендарный Аскар Токпанов очень хотел меня видеть на этом факультете, но я подвел его на втором или третьем экзамене, точно не помню. Экзамен был по актерскому мастерству — и я на него опоздал: накануне с ребятами куда-то поехали, задержались, автобусы уже не ходили, примчался на экзамен, а он уже закончился.

— Возможно, мир потерял в вашем лице выдающегося актера?

— (Смеется). Нет, не вышел из меня артист. Тут отец меня и подбивает: будешь, мол, нефтяником. Он у меня был энергетиком, и в 1975 году мы переехали в Капчагай, потому что его перевели из Аральска во вновь открывшийся рыбообрабатывающий комбинат по линии министерства. Я был категорически против профессии нефтяника, однако отец для собственной уверенности послал со мной сдавать документы в политех моего брата Шерхана, которого я, правда, по дороге сумел-таки уговорить: мол, скажем отцу, что сдали документы, а на самом деле не сдадим.

— Ну вот, страна недосчиталась и великого нефтяника…

— (Смеется). И вот, значит, купили мы мороженое, идем по Комсомольской, а навстречу мой одноклассник Ауелбек Искаков.

— Ну, слово за слово, он поведал, что сдал документы на художественно-графический факультет КазПИ: буду, мол, художником. Тут я просто загорелся, говорю, что тоже хочу стать художником. Ауелбек мне здорово помог на вступительных экзаменах, впоследствии в процессе обучения мы всегда помогали друг другу. По технике и письму он, пожалуй, был выше меня на голову, сейчас он преподает черчение и рисование в Узынагаше.

— Но разве учитель рисования и черчения — достойный результат для художника?

— Мы часто встречаемся с сокурсниками и обсуждаем вопрос, почему я, попавший на художественно-графический факультет случайно, до сих пор пишу картины, а они по большому счету нет. Хотя до сих пор многие из них уверяют, что если бы занимались творчеством, то писали бы картины лучше меня. Мне кажется, чтобы добиться чего-нибудь настоящего, главное — иметь не столько талант, сколько трудолюбие. Мои сокурсники перестали трудиться над собой, заниматься творчеством, писать картины, ударившись в оформительскую работу. На плакатах и агитации зарабатывались неплохие по тем временам деньги, ну и растеряли они свой талант.

— А вы, очевидно, не хотели размениваться на халтуру?

— Знаете, до сих пор я не могу сказать, что стал истинным художником, — это слишком высокое звание, ответственное. У меня за плечами уже более 6 тысяч картин — казалось бы, багаж, дающий право именоваться художником. И тем не менее считаю себя только начинающим творцом, как бы поточнее выразиться — обучающимся художником. На свете очень много интересных профессий, но сосед-художник в детстве заложил, видимо, во мне художественное начало: мне безумно было интересно, как под его кистью на листе оживали люди, дома, море. Теперь, спустя уже 40 или 45 лет, начинаю понимать: все, что сейчас пишу, — из детства. Что я видел тогда, какие дома, верблюдов, мазанки — теперь все как бы всплывает в памяти…

— Так что же для вас живопись — дар свыше, призвание, обретаемый навык?

— Мне кажется, языком цвета и линии можно выразить многое, чего, например, не сделаешь посредством других искусств. Я долгое время был в поисках композиции, колорита, потом звучания цвета. От идеи до воплощения иногда проходят дни, а порой месяцы и годы. У меня есть несколько серий — «Аул моего детства», «Степная баня», «Великий шелковый путь». Каждая из них включает в себя 200—300 картин. Но определенная серия не может продолжаться бесконечно, каждой соответствует свое время, то есть актуальность того или иного цикла формируется исподволь, вызревая подспудно в душе. Бывают и творческие застои, которые при творческой работе души обязательно переходят в плодотворные периоды. «Не позволяй душе лениться», — утверждал классик. К примеру, я пишу в год около ста картин, но устраивают меня одна или две из них.

В творческом процессе участвуют все: Всевышний, родители, учителя, влияние мировой живописи, отношения с близкими, друзьями и даже погода на улице — все в мире связано с творчеством. И если хотя бы один-единственный компонент в этих составляющих вдруг отсутствует, творчества не получается.

— Вот вы говорите, что настоящие картины — редкость, и даже не каждый год их удается написать. Но ведь художник должен как-то прокормить себя?

— Я думаю, основная задача художника — писать картины, а общество само тебя оценит. Если ты уверен, что несешь в себе этот творческий гений, терпи, голодай, но создай картины! Лично я, например, уже давно не пишу по заказу. Как-то попытался выполнить заказ, но угодить всем прихотям клиента, знаете, очень трудно. И вот тогда я понял, что работать по заказу — это не мое: когда меня загоняют в какие-то рамки — капризы, сроки — я уже не могу работать…

У нас в Казахстане очень много талантливых художников. Но многие сидят без заказов, другие из-за своей природной скромности стесняются говорить о цене. Вот таких людей я всегда поддерживаю, стараюсь найти им заказы и даже договариваюсь отдельно о стоимости их картин. В знак благодарности они мне дарят свои этюды, картины.

— Из которых у вас и сложилась внушительная личная коллекция?

— Да, в определенный момент я обнаружил у себя уже 25 чужих картин, потом — сорок…

— Когда это началось?

— Двадцать пять лет назад. Когда количество полотен достигло пятидесяти, я начал задумываться о том, чтобы методично заняться коллекционированием. У меня появилась задумка собрать 100 картин 100 лучших художников Казахстана. В первое время покупал картины, для того чтобы учиться на творчестве маститых казахстанских живописцев, потом уже молва привела ко мне молодых художников, которые просили: «Ага, купите у меня картины!» Их, конечно, толкала нужда. Сейчас у меня в коллекции около 2000 работ — графика, живопись, скульптура. Есть картины российских и киргизских художников, но их мало, в основном работы казахстанских авторов. Если бы у меня были серьезные деньги, собрал бы очень хорошую коллекцию.

— А вы помните первую картину, которую приобрели на свои средства?

— Мне был очень интересен как портретист Салихитдин Айтбаев. Мы с моим другом, общавшимся с ним при жизни, пришли к вдове художника. Она выставила перед нами около 40 работ мастера, мы выбирали 2—3 часа. В конце концов я остановился на работе «Девушка, читающая книгу». Купил я эту картину за 2000 долларов и одновременно за 5000 — 1-комнатную квартиру в районе ЦУМа в Алматы. Три года назад я эту жилую квартиру продал за 155 тыс. долларов и всю выручку опять пустил на покупку картин.

Собирание картин — это как наваждение! Если вы увидели картину и она вам понравилась, вас просто трясет, днем и ночью вы думаете о ней. Это непонятный азарт, я бы даже сказал болезнь.

— Значит, вы болеете собирательством?

— Но я не только, скорее, не просто собираю, но и дарю полотна из своей коллекции музеям Казахстана. Например, Астанинскому музею современного искусства преподнес в дар 10 картин, Президентскому культурному центру — 10 работ, Кызылординскому музею — 15, Талдыкорганскому музею — 5, Дворцу независимости в Астане — 5 картин. Потому что в конечном итоге все картины должны быть в музеях! Человек не может бесконечно только копить, надо же и людям отдавать, пользу приносить обществу. Если художник перестает быть нужным обществу, он заканчивается как творческая личность!

— Можно чуть поподробнее о вашей коллекции?

— В ней есть картины 40-х годов прошлого века, 50-х, 60-х — в общем, советского времени, и также наших дней. Чем старше картина, скажу вам, тем она интереснее. Вот, например, картина Кима Архиповича Кузнецова (показывает на картину с изображением девушки в разноцветном платье, сидящей на стуле). Смотришь на нее и сразу чувствуешь дух 60-х годов прошлого столетия. Искренний, доверчивый, чистый взгляд — совершенно другая эпоха. Какое хорошее время, думаешь, глядя на эту картину! В наше время таких натурщиц-то и не найдешь.

— А как вы нашли эту картину?

— Кузнецов — интересный художник, учился с Сабуром Абдрасуловичем Мамбеевым, дружил с Евгением Матвеевичем Сидоркиным и его супругой Гульфайрус Мансуровной Исмаи­ловой. В 1984 году, после его смерти, все картины мастера семья перетащила в подвал, с тех пор ими никто не интересовался. В прошлом году я прочитал в одной книге, что в 1959 году художник Ким Кузнецов побывал в творческой командировке в городе Аральске Кзыл-Ординской области и написал такие-то картины.

Мне стало интересно, как он изобразил мои родные края, Аральск в тот период, когда было море. В тот же день я нашел вдову Кузнецова Виленину Павловну, которая тоже оказалась художником. В этом году она, к сожалению, скончалась, но я успел с ней пообщаться. Оказывается, все картины остались у второй жены — Светланы Григорьевны. Узнав адрес, я помчался во вторую семью Кузнецова. Меня встретили с недоумением: зачем вам старые картины? Отвечаю, что я — коллекционер, вытаскивайте все картины из подвала, буду покупать! А мне говорят: ой, нам некогда. В общем, почти ежедневно звонил им: «Ну что, вытащили картины из подвала?» И наконец-то добился своего. Оказалось, что почти все наследие Кузнецова — около 200 картин — провалялось в подвале. Спрашивают меня: почем буду покупать? Видимо, поначалу они и не предполагали, что я назову достойную цену. Сразу же одобрительно закивали: «На эти деньги мы дом отремонтируем». Что интересно, оказывается, через неделю после меня к семье Кузнецовых в поисках его картин обратились уже другие коллекционеры. Выходит, мне улыбнулась удача! Для коллекционера находка картин, подобных кузнецовским, — редчайшая!

Я рассказываю подробно об этом, чтобы было понятно, в каких условиях порою хранятся наши духовные и материальные ценности...

— Скажите, а в Казахстане много коллекционеров?

— Навскидку — очень большой коллекционер у нас в стране известный бизнесмен Нурлан Смагулов, у него и галерея своя имеется. Помимо бизнесменов много коллекционеров и среди чиновников, а простому народу, конечно, не до изяществ.

По-моему, типичной ошибкой многих коллекционеров является их тяга к «раскрученным» именам. Не знаю почему, но им подавай только Калмыкова, Айтбаева, Шарденова, Сариева, Кастеева — ну от силы еще наберется 5—6 имен. Но ведь кроме дюжины этих художников в Казахстане жили и живут, творили и творят другие интересные мастера кисти. А коллекционер, к примеру, купит 50 работ Калмыкова и днем и ночью пропагандирует только его творения. Или, скажем, приобретет 100 картин Шарденова — и только Шарденов, Шарденов, Шарденов…

Вот, к примеру, Кузнецов. Он для нынешнего поколения неизвестный художник, а вы посмотрите, какая легкая у него кисть, какая передача света и тени! Или другое имя — Баки Урманчи, перед самой войной в 1941 году специально приехавший к нам из Татарстана поучаствовать в конкурсе по созданию памятника великому Абаю и так и оставшийся лет на 15. Великолепный живописец и портретист, он написал портреты Каныша Сатпаева, Талгата Бигельдинова, многих наших знаменитостей. К тому же он был отличным скульптором. Но, что удивительно, многие коллекционеры не знают этого имени.

Другой ошибкой собирателей картин является неосведомленность в том, как отличить подделку от оригинала. Я сам пишу картины, а потому как бы «вхожу в контакт» с тем художником, работа которого передо мной. Если у картины серьезная цена, как правило, она сопровождается экспертной оценкой специалистов из Госмузея имени Кастеева. Но нельзя безоговорочно доверять этому документу, как это часто демонстрируют коллекционеры.

— Вы не доверяете экспертам из музея Кастеева?

— Даже экспертиза российского Института имени Грабаря не даст вам полной гарантии, что перед вами оригинал, а не подделка. Ведь эксперты — живые люди, и они могут ошибаться. У каждого художника свой почерк, а экспертная оценка во многих случаях выдается визуально.

И здесь очень важны детали, которые, можно сказать, «просвечиваются» в картинах, — не в подделках, а именно в оригиналах. В каком состоянии находился во время написания картины художник, какие отношения были у него с портретируемой, почему она согласилась позировать, и даже можно определить, какая погода стояла в тот день, — все это можно прочитать на полотне, например, Кузнецова. Этот портрет девушки по тону явно написан летним днем…

— Хорошо, давайте теперь перейдем, так сказать, к «общим показателям». Как вы оцениваете рынок картин в Казахстане?

— Арт-рынок в Казахстане еще на начальной стадии формирования, поэтому трудно пока его оценивать.

— А как же 90-е годы прошлого века, когда гремело имя коллекционера Юрия Кошкина. Неужели за эти 10—15 лет рынок так и не сформировался?

— Юрий Кошкин уехал в Россию, а большую часть своей коллеции продал другим коллекционерам.

— А можно предположить, когда же все-таки этот рынок сформируется?

— Трудно сказать когда, но одним из признаков сформировавшегося рынка является появление большого количества подделок. О настоящем рынке художественных картин в Казахстане можно говорить в том случае, если на нем будет задействован капитал в 200—300 млн долларов. А сейчас, когда крутятся какие-то «копейки», трудно говорить о каком-либо рынке: кто-то приобретает картины на всякий случай, состоятельные сограждане в основном берут картины, чтобы оформить свой офис или дом. На самом деле нет систематизированного понятия о том, для чего собираются картины.

Просто где-то услышат, что был художник-шестидесятник Салихитдин Айтбаев, что его картины очень трудно найти. А найдя, тут же покупают. Пройдет время, возможно, из этого собрания ни одна картина не будет цениться, а возможно, и обратное — эти полотна возрастут в цене многократно. Есть и третий вариант: найдется художник, чьи картины будут цениться еще выше. Рынок на самом деле непредсказуем: кто-то, может, кусает локти, вспоминая о том, что 30 лет назад ему предлагали картины все того же Айтбаева всего за 50 долларов…

— На ваш взгляд, изменилось в казахстанском обществе отношение к художнику?

— К сожалению, былого престижа художника у нас в стране нет. В советское время художникам давали мастерские, квартиры, дачи, гаражи. Председатель правления Союза художников являлся даже членом бюро ЦК Компартии, а многие народные художники Казахстана были депутатами Верховного Совета. Встречи со студентами художественно-графических факультетов показали, что сейчас даже среди них наша профессия не пользуется популярностью.

Меня обычно спрашивают в конце таких встреч: ага, а сколько вы зарабатываете? То есть молодые люди во главу угла ставят задачу заработать на искусстве, и вряд ли из них получатся дельные художники. Причины, мне кажется, кроются в том, что сейчас художники не чувствуют никакого внимания к себе ни со стороны Минкультуры, ни, к сожалению, со стороны акиматов. В 2007 году на 80-летие одного из знаковых художников Казах­стана — Канафии Темирбулатовича Тельжанова, автора картины «Кокпар», считающейся лучшим произведением, отражающим национальный менталитет казахов, представители акимата не нашли ничего более, как накинуть на плечи юбиляра один чапан.

В прошлом году в возрасте 84 лет в одиночестве и забвении умер автор памятника Абаю в Алматы скульптор Хакимжан Наурызбаев. Ни один начальник от культуры не соизволил проводить в последний путь выдающегося творца. Художники своими силами организовали похороны, хотя я считаю, что такие личности заслужили большего внимания общественности и властей. Надеюсь, что наступят времена, когда и к художникам власть будет относится с уважением. Мы, художники, должны почувствовать, что нужны обществу, что наши картины приносят людям знание, разум и все самое светлое, что связано с прогрессом.

— Но ведь творческий союз должен защищать права своих членов?

— Да, Союз художников как неправительственная организация должен заниматься и творчеством, и бытом своих членов, однако на деле там заняты перебранкой с Академией художеств, образованной группой художников. Задача и союза, и академии — в продвижении казахстанского изобразительного искусства, но они занимаются чем угодно, только не своей основной обязанностью. Бесконечные междоусобицы — и никакого творчества! Боюсь, если вдруг Минкультуры предложит приобрести в свой запасник картины казах­станских живописцев, у многих из них просто-напросто не окажется свежих работ. Правда, нельзя ударяться и в другую крайность, к примеру, на наших выставках почти нет критики, без которой художнику трудно ориентироваться, куда он движется.

— В апреле прошлого года состоялся съезд Союза художников, неужели с тех пор ситуация не изменилась?

— На съезде обнаружились все те же язвы: сначала дрались за место председателя правления, потом — за места членов правления. Председателем правления выбрали бывшего директора Кастеевского музея Б. Омарбекова. Когда начали выбирать правление союза — заметьте, не представительный по своим задачам, а рабочий орган, — художники стали наперебой выдвигать кандидатуры. В итоге в правление попали одни и те же лица, многие еще с советских времен состояли в нем.

30 человек в правлении бьют себя в грудь и похваляются своими былыми заслугами, а ведь время на дворе другое. Ну какой с них толк? Правление, возможно, необходимо, например, при обсуждении общественно значимых проектов — памятников выдающимся деятелям, монументов и других памятных комплексов, касающихся истории государства и общества. В этом случае правление как худсовет даст свою экспертную оценку. В остальном — в продвижении произведений на рынок и организации выставок — нужны арт-менеджеры, знающие конъюнктуру рынка, имеющие выходы не только внутри Казахстана, но и в зарубежные музеи или аукционы…

В переломные моменты истории общественная позиция писателя или художника имела для людей решающее значение. Вот взять, к примеру, ситуацию в Кыргызстане. Думаю, будь сейчас жив Чингиз Айтматов, события и даже ход истории в соседней стране пошли бы не по такому трагическому сценарию.

Сегодня и в Казахстане людям зачастую не хватает авторитетного мнения людей творчества. В то же время о какой общественной позиции может идти речь, если многие художники в настоящее время не могут даже заработать себе на хлеб, оплачивать квартплату?

— В конце беседы позвольте вопрос о вашем личном творчестве. Я обратил внимание, что на ваших картинах почти всегда изображена дорога, это какой-то особый символ?

— Прежде всего необходимости стремления к движению. Если вы заметили также, практически на всех картинах я стараюсь обозначить переход от темной стороны к светлой. Своими полотнами стремлюсь говорить о том, как народ, преодолевая трудности, идет к светлой жизни. Через игру цвета и линий я хочу передать свое настроение.

Мое настроение — настроение моего народа, потому что я являюсь его частью. В своих картинах я хочу показать, что в начале XXI века мы, казахи, настроены только на хороший лад. Вся казахская философия жизни строится на позитиве, в ней нет темных тонов, иначе говоря, что ни делается — все к лучшему. То есть дорога — это путь в светлое будущее, и я уверен, что наш народ достоин его!

ДОСЬЕ

КАЗГУЛОВ Алпысбай

Известный казахстанский художник. Родился 25 сентября 1958 года в городе Аральске Кзыл-Ординской области. В 1980 году окончил художественно-графический факультет Казахского педагогического института им. Абая. Член Союза художников Казахстана. Участник выставок профессиональных мастеров изобразительного искусства республиканского и всесоюзного уровней. Также принимал участие на выставках за рубежом — в Японии, Нидерландах, Бельгии. В 2003 году в Праге был награжден Европейской унией искусств почетной премией им. Масарика за большой вклад в мировое искусство. Женат, воспитывает сына и дочь.

Источник: «Фокус»