Армен Джигарханян: В искусстве, как в природе, есть львы и львицы, есть и волки...

Встреча должна вот-вот начаться в кабинете ректора академии, где Армена Борисовича тепло встречали руководители отечественного творческого вуза. Народный артист давал интервью. И в то же самое время, подобно Юлию Цезарю, обменивался с казахстанскими коллегами впечатлениями, обсуждал вопросы взаимного сотрудничества, отвечал на бесконечные телефонные звонки из Москвы, но при этом ни на секунду не терял нити нашего разговора.

ЛИТЕР-Неделя: В Алматы успешно прошли гастроли  Московского драматического театра под вашим руководством.  Успех гастролей связан в первую очередь с вашим именем.  
А.Д.: Не только с этим. Думаю, что для вашего зрителя, как и для любого другого, важны не только московские имена, но и сам факт узнавания, новизны. Между прочим, из Москвы часто везут полную халтуру. Нередко и обманывают: в афише значится известное имя, а в результате играет артист Писькин... Что поделаешь – в искусстве, как в природе, есть львы и львицы, есть и волки, есть другие звери. Мы привезли два спектакля: «Ромео и Джульетта» Шекспира и «Тысяча и одна ночь» Смехова. У нас было шесть аншлагов, причем все шло по нарастающей. Сначала люди приходили по пригласительным билетам, а потом в кассах стояли очереди, и наша администрация пряталась от желающих попасть в театр, так как билетов не хватало. Второй важный момент – в зале было полным-полно молодежи. Я даже собрал своих актеров и предупредил их: алматинская публика интеллигентная, с хорошим вкусом и воспитана на хороших спектаклях. Поэтому мои ребята сыграли сильно, в зале стояла звенящая тишина. Для меня это было очень радостно, и актеры уезжают счастливые.

ЛИТЕР-Неделя:  Армен Борисович, все же алматинцы шли на вас. Молодым актерам вашего театра повезло: они за крепкой спиной.  А как дела у вас дома, в Театре Джигарханяна?
А.Д.: Спасибо. Но этого-то больше всего и боюсь. Боюсь, чтобы не получился «театр имени меня». Когда я сижу без дела, я ржавею, духовно беднею и просто боюсь оказаться невостребованным. Гоар Гаспарян мудро сказала: «Лучше износиться, чем заржаветь». Если человек привык много работать, то он до конца своих дней будет жить в подобном ритме. Я – из таких людей.
Наш театр достаточно молодой. В театре молодые актеры еще… Мой учитель всегда повторял: есть несколько хронических актерских болезней. Одна из них – убеждение, что театром можно заниматься между делом. Попил с подружками кофе – и на сцену. Это большое заблуждение. Потом, когда появляется серьезная роль, выясняется, что артист к ней не готов: или давление подскочило, или что-то где-то лопается и течет. Я – человек реальный. И понимаю, что мы сейчас еще только на пути к настоящему театру. Вы будете смеяться, но дома мы делаем спектакли, такое у нас занятие.  

ЛИТЕР-Неделя:  Вы не только реальный человек, но режиссер и очень востребованный артист.  Армен Борисович, признайтесь, ведь быть художественным руководителем молодого театра – сложное и хлопотное дело?
А.Д.: Не скрою, трудно. Знаете, мне часто звонят из Армении. «Алло! Это Погосян говорит». – «Ну здравствуй, Погосян!» – «Мне бы ребенка в московскую больницу устроить». Что я должен ответить? Что и так у меня много дел? Если бы я в свое время не возглавил группу ребят, они пошли бы торговать в ларьки. Я стараюсь ребят  научить честно относиться к  профессии. Работать на качество, а не на количество. Работать на театр, а не на сериалы. Я, наверное, так воспитан и так обучен, что думаю: театр призван возбуждать чувства, и только. Любить, ненавидеть, умирать, рождаться, жить – вот его вечные категории.  
Актер должен работать много, он должен постоянно играть, – ведь это не хобби, а дело жизни. Не упрекаем же мы земледельца, что трудится от зари до зари. Он делает свое дело изо дня в день, а мы его за это уважаем. Говорим почтительно: труженик.
Смысл жизни любого профессионального артиста в непрерывной работе. В отличие от представителей других видов искусства, литературы, мы находимся в невыгодном положении – у нас ведь нет черновиков и эскизов, которые можно было бы исправлять и переделывать, актерские просчеты всегда налицо.

ЛИТЕР-Неделя: Время от времени мы вас видим на экране. Не столько, конечно, сколько прежде. Помните, про количество ваших киноролей даже шутили на разные лады. Вы часто сейчас снимаетесь?
А.Д.: Периодически. Но в небольших сценах.  

ЛИТЕР-Неделя: Пока мы с вами беседовали, вам позвонили по поводу съемок в рекламном ролике. Кажется, про майонез. Вы как вообще к этому делу относитесь?
А.Д.: Нормально. Хотя сам я майонез не люблю. А к рекламе отношусь нормально. Всегда привожу один пример: на экране великий Рэй Чарльз играет и поет, а потом берет бутылку колы и пьет. И я понимаю, что ему можно верить и напиток можно пить. Если артист Сиськин рекламирует то-то и то-то, надо сделать так, чтобы этому артисту верили. Юмора должно быть побольше.

ЛИТЕР-Неделя: Армен Борисович, а на сцену вы будете в ближайшее время выходить?
А.Д.:  Нет. Я наигрался вдоволь. Я вам больше скажу – проблема потенции в искусстве видна как нигде! На сцене сразу ясно, могут от этого человека быть дети или нет. Мне один знакомый как-то сказал: «Возьми себе маленькие роли, сделай из них конфету». А какой смысл? Я и так в театре целыми днями нахожусь, театром и занимаюсь, меня это увлекает. Я все уже сыграл, многое полюбил, многое потерял, и плакал, и смеялся... Если нужно, я корректно показываю своим артистам, что бы сделал на их месте. Я почти всегда уже был на их месте! Знаете, как Чехову актеры говорили: «Антон Павлович, тут неудобный текст». А он отвечал: «Удобный, я пробовал». Или вот вам великий пример: прежде чем описать дорогу Раскольникова к старухе-процентщице, Достоевский сам дважды ее пробежал... Вообще, мне кажется, берясь за пьесу, режиссер должен отдавать себе отчет: говорят ли так сегодня? Актуально ли это сегодня? Или стоит пьесу переписывать, искать другой перевод...

ЛИТЕР-Неделя: Даже для классической постановки?
А.Д.: А почему нет? Я сейчас перечитал пьесу Гауптмана «Перед заходом солнца». Если бы взялся играть Маттиуса Клаузена (а это, безусловно, моя роль), то что-то попросил бы сделать с текстом. Так сейчас никто не говорит! Когда человек произносит: «Я не позволю, чтобы ты стала лакомым кусочком...» Это что же такое? Как это играть? Я выключаюсь. Это не про меня. Но пьеса-то – про меня! Лев Толстой в 80 с лишним лет убежал из дома и умер. Вот про что эта пьеса. А не про «лакомый кусочек». Я, знаете, еще в молодости, в Ереване, на телевидении играл Бетховена. У меня там была фраза: «Вчера я закончил Шестую симфонию». Каково! Я очень смеялся. Я почти убежден, что Бетховен никому и никогда такого не говорил. Это чушь.

ЛИТЕР-Неделя: Но в театре речь может быть не похожей на обыденную, бытовую.
А.Д.: Смотря у кого. У Шекспира – может.

ЛИТЕР-Неделя: А у Пушкина?
А.Д.: Осмелюсь сказать: пьесы Пушкина лучше читать, чем играть. Там нет жизни. Там вот что: «Намедни ночью бессонница моя меня томила». Пушкин – гениальный поэт. А драматургия – другое.

ЛИТЕР-Неделя: Можно подумать, что Гамлет изъяснялся, как подросток в подъезде.
А.Д.: Лучше не спорьте со мной на эту тему! Вот Ричард III говорит: «Никто меня не любит. Никто, когда умру, не пожалеет. Как им жалеть, когда в себе самом я жалости не нахожу!» Какое действенное слово! Сколько жизни!
А вы говорите: Шекспир. Есть пьесы, написанные не драматургами. Их лучше читать, чем играть. Булгакова, например. Я играл в «Беге». Там есть две ремарки, которые просто невозможно передать актеру. Первая: Подымаясь в гибельные выси. Вторая (8-й сон Хлудова): Замолкает. Стареет. Ну как это играть на сцене? Это – писательство. Не драматургия.
Вот у Пинтера герой говорит грубо, междометиями. Вы слышали, чтобы мужики так говорили? То-то и оно…

ЛИТЕР-Неделя:  Что для вас ваша профессия?
А.Д.:  Актерская профессия – это как жизнь. Она не знает остановок, она все время в движении. Ведь и в жизни не все получается. Один день удачный, другой  страшно невезучий. Нельзя каждым выстрелом попадать в десятку – ни в жизни, ни в искусстве. Стремиться надо, но достичь этого нереально. Если все время поражаешь цель, значит, эта цель недорого стоит.  

ЛИТЕР-Неделя:  Вы сказали, что вашим домом является театр?
А.Д.: Да, это правда.  Для меня всегда домом был и остается театр. При всей модернизации жизни в древнейшем организме театра есть что-то неизменное, вечное, первозданное. Зритель, актер, зал, шум, занавес, наивная и прекрасная вера в то, что происходит сейчас, здесь, – при всех катаклизмах и новациях театр все-таки остается прежним. И в этом, я думаю, его истина.