О твердомъ знаке съ гневомъ и негодованiемъ: что делать с казахским алфавитом

Главная партийная газета ВКП (б) “Правда” стала вдруг нечитаемой. Неожиданно из газетного языка слетело сразу 5 букв: ять, фита, i (и десятиричное), ижица и еръ (твердый знак на конце слова). В течение года вся пресса, подконтрольная большевикам, перешла на новую орфографию, подчиняясь декрету народного комиссара просвещения Анатолия Луначарского о реформе русского языка.

Читатели сначала недоумевали. Потом привыкли. Оказалось, что так даже проще. Но образованная интеллигенция, привыкшая думать и понимать причины происходящего, восприняла изменения в штыки.

Новый облик русского печатного языка стал неким символом большевизма: потом в эмиграции вся русская пресса выходила с использованием старой и неудобной орфографии. Особенно сильно за яти и еры держались монархические группировки.

На самом деле разработали проект реформы еще до революции и по указанию самого императора Николая II. “Предварительное сообщение” Орфографической подкомиссии при Императорской академии наук под председательством филолога Алексея Шахматова вышло в 1904 году. В 1911 году особое совещание при Академии наук одобрило работы предварительной комиссии. Причем ученые-филологи, работавшие над реформой, придерживались четких монархических взглядов. Но закончить дело не успели. Началась мировая война.

Официально реформа была объявлена весной 1917 года в виде “Постановлений совещания по вопросу об упрощении русского правописания”. А в мае на основании этих материалов министерство народного просвещения Временного правительства предписало попечителям округов немедленно провести реформу русского правописания. Но она так и не началась. Временному правительству УЖЕ было не до этого.

Большевики четко осознавали, что они хотели сделать. А главное – знали как. Поэтому истоки всей этой истории были прежде всего экономическими.

По данным земских учреждений образования в среднем доля грамотных и учащихся в России в начале XX века составляла всего 11 процентов от всего населения. То есть читать и писать мог только каждый десятый.

Этот показатель как бы расползался от центральных губерний к окраинам: больше всех грамотных было в Московской (20,7 процента), Петербургской (19,7 процента) и Тверской (16,8 процента) губерниях. И, напротив, в Полтавской грамотных было только 6 процентов, в Черниговской – 5,3 процента.

На национальных окраинах было еще хуже: в Бессарабии умеющих читать и писать по-русски было 3,3 процента. Примерно на таком же уровне была грамотность среди казахского населения – 2,7 процента. Такие данные дала перепись 1897 года.

Большевики историю знали хорошо. В работах лидеров коммунистов есть множество ссылок на революции в Англии, Франции, Германии, Гражданскую войну в Америке. Видимо, поэтому они предполагали повальную эмиграцию образованного населения – дворянства, военных, промышленников, интеллигенции. Что грозило еще больше обострить ситуацию. Грамотных в стране оставалось 5–6 процентов. А учитывая, что Россия была страной крестьянской, а именно оттуда предстояло взять новые кадры для молодой страны, возникал вопрос: как это сделать? Причем быстро и недорого. Ответ простой – сделать массовое обучение дешевым. В том числе через реформу языка.

Как связаны экономика и правописание? Буквы “и” и “i” происходили от разных греческих символов. Но в русском языке они слились в один звук. Поэтому надо было заучивать слова будто иероглифы, чтобы знать, где какую букву ставить.

Еще до взятия Зимнего дворца большевики знали, что лучшее оружие – это печатное слово. Но большая часть населения даже не могла воспринять это оружие. Поэтому надо было ликвидировать тотальную безграмотность в сжатые сроки. Это миллиардные инвестиции со стороны государства. Буква “ъ” по частотности была сравнима с гласными – около 3,5 процента. Сейчас твердый знак в письме занимает только 0,4 процента. С ней были сокращены еще четыре знака. Сокращение букв в алфавите делало стандартный печатный язык короче.

Вторая задача большевиков – контролировать влияние уже написанной литературы на неокрепшие умы молодых специалистов. Реформа языка оторвала новое поколение от культурного пласта, наработанного за десять веков письменности в стране. Читать дореволюционные книги стало трудно. Попробуйте почитать болгарских авторов в оригинале – вроде все понятно, но надо вникать в смысл. А чтобы контроль был жестче, Совнарком решил изъять большую часть книг из всех библиотек. Взамен началось издание миллионными тиражами одобренной литературы, прошедшей через сито Наркомата просвещения…

Реформа письменности в Казахстане – наша любимая тема. Как только в массы закидывается очередная новость о латинизации казахского языка, так общество с трепетом начинает обсуждать все его выгоды и недостатки. При этом никто не говорит о цели реформы. А сам процесс уже превратился в некое действо, которое совершается ради себя самого.

Мы дважды проходили через смену графики: в 1929 году казахский язык был переведен с арабской графики “Төте жазу” на латинский яналиф. И потеряли большую часть литературы и документов, написанных до этого времени. Чтобы прочитать их, нужно переучиться. В 1940 году язык снова “переобулся”. Уже на кириллицу. И вновь были потеряны произведения, написанные за эти 10 лет.

При реформе мы в третий раз смоем культурный багаж, который нация нажила за 80 лет. И очень неплохой, надо сказать. Это будет не только литература, но и научные достижения. Надо будет списать все расходы на науку (НИОКР) – а это 0,5–1,5 процента от ВВП страны каждый год. Если цель перевесит ценность всего этого достояния, тогда я буду только “за”.