“Мы понимали: случиться может всякое”

Пропустишь яму – получишь по зубам

– Морально от “Дакара” еще не отошли?

Турлыбаев: Ой, пока нет!

Ардавичус: Только перестраиваемся. Все-таки 12-часовая разница – это много. К тому же у нас у всех неоднократные сотрясения мозга (смеется).

– Как их получили?

А.: В кабине. Автомобиль так сконструирован, что мы сидим на передней оси. Когда машина переезжает гребенку, то получаем резкие боковые удары, и голова бьется о края кабины. Вот вам и сотрясение. После гонки голова страшно болит и кружится, появляется тошнота, иногда рвота. Ну и зубы немножко пооббивались: пропустишь яму – получишь по зубам.

– Сколько часов успевали поспать?

А.: Старались, чтобы на сон было шесть часов. Если спишь меньше, то на следующий день теряется концентрация, быстрее приходит усталость и сложнее восстановиться. Ежедневно нагрузка растет, а время на отдых уменьшается. Но мы научились распределять силы. Это очень важный момент.

Больше так не рисковали

– Прошлый “Дакар” вы закончили восьмыми, но в этом году вам дали только 33-ю стартовую позицию. Почему?

А.: Это решение организаторов стало для нас шоком. Мы понимали, что с этой позиции догнать лидеров будет очень сложно. Тем, кто стартует в начале, не надо никого обгонять. Обгоны – это потеря времени, риск, пылевые туннели, которые порой составляют два километра. Выходя на максимальную скорость и попадая в такой пылевой туннель, где нулевая видимость, приходится убирать ногу с газа, иначе можно просто убиться. Подыскиваешь момент, когда можно приблизиться к сопернику, определить его слабое место и атаковать. Мы выбрали такую тактику: в первый день, пока еще никто не вкатился, рискнуть. И это оправдало себя – мы сразу поднялись на пятое место. Больше так не рисковали.

– Какой этап для каждого из вас лично оказался самым сложным?

А.: Любой этап может преподнести сюрприз в самый непредсказуемый момент. Так произошло, к примеру, когда мы попали в пески. Это было уже в конце гонки, в Перу. Сюрпризы начал выдавать двигатель – не хватало мощности при подъеме на дюны. Уже даже начали с машиной разговаривать: “Пожалуйста, не подводи! Что случилось? Где болит?”. Выход из строя какого-либо узла – это, как правило, начало больших проблем. Что-то начинает барахлить – не обращаешь внимания, а проблема сидит глубже. Совсем как со здоровьем у людей. Были сюрпризы и перед стартом предпоследнего спецучастка. Машина просто отказалась заводиться, запустились с толкача.

Т.: Для меня самым сложным было, когда переезжали через горы на высоте 4700 метров. Было тяжело дышать, все время хотелось спать. Я вообще боюсь высоты. Впервые был в таких горах, когда колесо едет по самому краю пропасти. И эта пропасть не 10–12 метров, а все 500–600. Что касается машины, то она труднее всего переносила скоростные этапы, когда на трассе много камней и поперечных ям. Один раз мы летели со скоростью 150 км/ч и перескочили через канаву шириной три метра. Ее сначала не заметили, а когда увидели, тормозить было бесполезно. Если бы ехали тихо, попали бы в нее. Страшно даже вспоминать о таких местах.

Каждый “Дакар” уносит жизни

– На нынешнем “Дакаре” были и другие страшные эпизоды. К примеру, смерть аргентинского мотогонщика Хорхе Андреса Боэро или авария чешского экипажа Алеша Лопрайса…

Т.: Подобные моменты, конечно, влияют на психику. Начинаешь перестраховываться. Даже при обычном движении в городе, увидев аварию, начинаешь ехать медленнее и внимательнее. Но проходит некоторое время, и снова надо ехать быстро – это же гонка.

А.: Каждый “Дакар” уносит жизни. Эта гонка не была бы такой популярной, если бы не опасности и скорость. Люди выходят на “Дакар” с четким пониманием того, что случиться может всякое. Кто допустил ошибку, тот сходит. На этом “Дакаре” были жертвы. Как и на прошлом. Мы стараемся не думать об этом. Человеку свойственно считать, что самое страшное может произойти с кем угодно, но только не с ним. Я же здраво оцениваю возможности и свои, и всей команды, стараюсь не войти в тот режим, в котором мы не смогли бы контролировать ситуацию. Организаторы делают “Дакар” таким, чтобы ты его не прошел, чтобы не выдержал, свалился. Эта гонка беспощадна к тем, кто не смог совладать с трассой, с собой.

Алеш Лопрайс разбился прямо перед нами. Когда я издалека увидел разбитый автомобиль, то сразу понял, что это его машина. Еще стояли пыль и дым. Когда мы подъехали, к машине уже кто-то бежал. Пилот лежал на дороге, рядом вытащили из кабины штурмана. Он был без сознания, с открытой черепно-мозговой травмой. Картина ужасная! Автомобиль еще работал – он шипел, крутились вентиляторы. Мы его обесточили, вытащили систему, которая оповещает сигналом SOS, запустили ее и дождались спасательного вертолета. После этого продолжили гонку. Мы всегда готовы помочь и в глубине души рассчитываем, что, если с нами что-то случится, нам тоже помогут.

20 кедов – за курево, 10 – за опоздание

– Ваше отношение к голландцу Жерару де Рою изменилось после того, как узнали, что ради победы на “Дакаре” он умышленно нарушил технический регламент?

А.: Говорят, что победителей не судят. Есть какая-то обида на то, что он выиграл в нечестной борьбе. Жаль, что узнали об этом в последний момент. Но что было, то было. Де Рой шел к этой победе десять лет, он вложил в нее десятки миллионов евро. Так что эту победу заслужил.

– Де Рой – потомственный автогонщик. А вы?

Т.: Мой отец был трактористом, затем работал водителем. Я постоянно был рядом, помогал ему. Так что железки мне близки с детства. Мама постоянно находила в карманах гайки, болты.

А.: Мои родители не имеют никакого отношения ни к автомобилям, ни к автоспорту. Я пришел сюда в 1993 году и с тех пор все время посвящаю автоспорту.

– А до этого каким видом спорта занимались?

А.: Я алматинец и девять лет занимался дзюдо в ЦСКА, который в то время назывался СКА-12. Но, видимо, оказался слабым борцом, перспектив никаких не было. Однако борьба стала для меня очень хорошей школой. Я научился правильно оценивать свои возможности и силы. Дзюдо – это не только борьба, но и выстраивание тактики, стратегии, умение концентрировать в себе свои силы. Я окреп физически, и это до сих пор дает мне преимущество перед другими спортсменами. Очень благодарен своему тренеру Талгату Захаровичу за то, что он нас, молодых пацанов, вытащил из подворотен и воспитал настоящими спортсменами.

– А была опасность пойти по кривой дорожке?

А.: Хулиганил, как и все. Но две тренировки в день забирали основное время. Может, в это время и могло что-то случиться. Но мне было некогда, я находился на тренировке, а за каждое опоздание, не говоря уже о куреве и алкоголе, мы получали наказание кедами. “Тариф” был жестким: 20 кедов – за курево и 10 – за опоздание (смеется). Это воспитывало дисциплину, чувство ответственности.

Десятитонный монстр

– В повседневной жизни много времени проводите за рулем?

А.: Вся моя жизнь – это гонки, тренировки, тесты. Я работаю инструктором по сафари в ОАЭ, поэтому пустыня – мой второй дом, уже адаптировался к жаре. Скоро выезжаем с командой на тренировки в Марокко либо в Мавританию. Потом будет ралли-рейд “Шелковый путь”. Так что гонок у меня хватает. В обычной жизни езжу на легковой машине. После грузовика она кажется игрушечной. По городу езжу спокойно, по правилам. Даже боюсь тех, кто начинает гонять. За рулем “гражданского автомобиля” я отдыхаю и получаю удовольствие от вождения. Не нужно путать гражданскую жизнь и гоночную – это разные атмосферы. Мне кажется, на дорогах нужно быть дисциплинированным и не подвергать риску окружающих.

– Можете представить себя на “Дакаре” в каком-нибудь другом классе автомобилей?

А.: Я много лет шел к грузовику, и после него сложно пересесть в тот же внедорожник. Грузовики – это топовая категория, самая интересная, быстрая и смотрибельная. На грузовике получаешь колоссальное удовольствие от управления этим огромным десятитонным монстром.