Женщина – это навсегда

Под женственностью подразумеваю понятие более широкое, нежели умение носить юбку и привычку регулярно подкрашивать глазки и губки. Потому что настоящая женственность, подруги, остается при нас, даже когда все остальные признаки прекрасного пола в прошлом.

Пациенты там тихие

Мой муж — по профессии врач-реаниматолог. Дело благородное, но со своими профессиональными особенностями. В отличие от прочих своих коллег эскулапы этой специализации редко общаются с пациентом долго. Честно говоря, вообще нечасто с ними общаются. Потому что когда дело доходит до реаниматолога, больной – как бы это сказать? – необщителен.

Лежат такие пациенты на койках – одинаково тихие, абсолютно голые, прикрытые только простынками. И поскольку им уже реально все на свете не важно, палаты в реанимации даже на мужские и женские не делятся. А когда такой пациент вновь обретает интерес к окружающему, рядом с ним уже совсем другие врачи. Это автоматически означает отсутствие благодарности в виде конфет, коньяка, цветов и прочих мелких приятностей нелегкой медицинской жизни.

Но я не об этом. Я о пациентах, которые все равно время от времени узнают, благодарят и даже обижаются, когда их в упор не помнят в лицо. Такой встретился не так давно в больнице, где муж мой был в этот раз не доктором, а пациентом.

Такого не забудешь!

К молодому мужчине, лежащему на соседней койке, приходила мать – старушка лет семидесяти. Тихая, чистенькая, застенчивая, она быстро наводила порядок на тумбочке, оставляла еду и просто сидела около кровати, слушая, как сын балагурит с прочими пациентами.

И вот в один прекрасный день бабулька, от которой никто в палате и слова-то никогда не слышал, проявила невероятную для нее активность. Она долго шепталась с сыном, убеждая его в чем-то. Не убедила: он отмахнулся и засмеялся. И тогда бабулька подошла к нам. Она постояла у кровати мужа, смущенно поулыбалась, разглядывая его в упор.

– Вы же в реанимации работали? – полуутвердительно спросила она наконец. И, получив ответ, заулыбалась в полную силу: – Ой... А я помню! Меня как раз привезли, а вы стояли рядом. Высокий такой, лохматый... В синем весь... Вы меня помните? Нет? Ну как же... Я еще была со стрижкой тогда. И на кровать меня у окна положили. Не помните? Ну как же? Я там целых три дня лежала. Меня еще (тут старушка залилась румянцем) тошнило все время. Помните? Да как же нет?! Рядом еще казашка пожилая лежала. Полная такая, красивая. Не помните?!

Муж привычно улыбался, разводил руками и извинялся. Мол, простите, пациентов много, работал долго. Не помню. Бабушка всплескивала руками, вспоминала подробности, соседей по реанимационной палате. Но в конце концов вздохнула, посмотрела грустно и удалилась к койке сына, даже яблоком нашим угоститься не захотела. Обиделась, наверное. Отступая на заранее заготовленные позиции, она уже для себя самой бормотала что-то типа: “Да не мог он меня забыть, не мог – и все тут”.

Вскоре она ушла домой. А ее сын, похохатывая, объяснил, почему его мама считала, что не запомнить ее доктор просто не мог.

– Прикинь, – хохотал он. – Мать сказала: “Не мог меня доктор забыть. Я во всей реанимации была единственной женщиной, которая... не позволила себя раздеть. И он мне это разрешил! Если б я не застеснялась напомнить, он бы меня узнал!”. Не, ты чё там в этой реанимации с больными делал?! И палата на четыре койки ударилась в долгое ржание.

Стесняться – до смертного одра

Мы тоже поулыбались. Муж хмыкнул: “В реанимации раздевают всех – ухаживать так легче. Но с такой бабулькой лучше не спорить – застесняется, давление подскочит…”.

Конечно, по наличию белья на теле он ее тем более не вспомнил. Ну и бог с ней, докторской памятью. Мне сама бабулька эта очень понравилась. Представляете, она ведь на пороге смерти была, а стеснялась! Чувствовала себя не бесполым немощным телом, а Женщиной под взглядом Мужчины. Это же какой запас женской уверенности в своей привлекательности! Дай бог каждой из нас…

Ольга КОЛОКОЛОВА, Костанай