Запрещенный Панкратов-Черный

В Павлодаре с антрепризой “Заложники любви” выступили звезды советского, российского театра и кино Александр ПАНКРАТОВ-ЧЕРНЫЙ и Светлана ТОМА.

Предлагаем читателям “КАРАВАНА” эксклюзивное интервью с актером, режиссером, поэтом – 67-летним Александром Панкратовым-Черным. Каждый его выход на сцену и едва ли не каждую реплику павлодарский зритель приветствовал аплодисментами. В этой комедии актер задействован уже 16 лет, но в Павлодаре пришлось играть после известия о смерти близкого человека. Александр Васильевич нашел в себе силы войти в образ, а после выступления побеседовать с вашим корреспондентом.

– Ценители знают вас прежде всего как актера кино. Но вы поставили несколько фильмов, которые, как известно, были запрещены. Под запретом были и ваши стихотворения. Когда вы в себе почувствовали страсть к поэзии?

– О! Это была скандальная история! В нашей деревне в Алтайском крае был частушечник Ванька Сидоров. И он увидел, что я неравнодушен к Лидочке Лысьевой. Это моя школьная подружка. Мне тогда было девять лет, а влюблен я был в Лиду, потому что она мне пирожки в парту подкладывала. Ванька это заметил и сочинил частушку-нескладушку:

Ты родился под мостом
На тебя куры срали,
Оттого ты не растешь,
Гнида конопатый!

Я был маленького роста и весь в конопушках. Схватил дубину и давай гонять Ваньку по деревне. В злом состоянии я написал про врага не частушку, а стих. Читать не буду, сплошь нецензурщина, после чего Ванька бегал за мной с палкой.

Дед за мат выпорол меня. Он – казак, офицер царской армии, служил в охране царей в четвертом поколении. Дедушку в 1927 году сослали на Алтай, где я позже и родился. Дед наказал, а бабушка Анна объяснила, что такое поэзия. С тех пор я стал писать. И по сей день пишу.

В 1966 году мне было 17 лет, я попал на 1-й Всесоюзный семинар молодых поэтов. Там познакомился с Беллой Ахмадулиной, Николаем Рубцовым, Риммой Казаковой. Спустя десятилетия Римма принимала меня в Союз писателей СССР и сказала: “Санечка, как долго ты шел к этой красной книжечке”.

В 1967 году меня сильно шибануло пятое управление КГБ – обвинение в антисоветчине, подписка не публиковаться. Я посвятил стихотворение поэту-фронтовику Павлу Когану, автору произведения “Бригантина поднимает паруса”. Он с Михаилом Кульчицким сбежал из Литературного института на фронт, в первых же боях ребята погибли. Они были освобождены от воинской службы, но пошли на войну добровольцами. Гениальное стихотворение Когана “Гроза” заканчивается строками: “Я с детства не любил овал / Я с детства угол рисовал”, которые я взял эпиграфом и написал:

Мы все живем, у всех есть право.
Но прав ли тот, кто врал.
И тот, кто на правах,
Как крол на травах,
На браво вырастил живот.
И восседая в тесных креслах,
О Преснях пресно говоря,
Искал подтекст
В прелестных песнях,
Всех уверяя, что “не зря”.
И находил, и с ходу к делу
Так приступал, как наступал.
И люди пятились к расстрелу,
С ума сходили – и в подвал.
И на пол сразу – наповал.
Поэт поэтому овал
Воспринимал так туго,
И с детства угол рисовал –
Один лишь угол, угол, угол.

Это мое стихотворение пошло самиздатом, после чего меня прищемил КГБ, но я все же писал, хоть и не печатался.

Маму мою в 1959 году реабилитировали, она боялась за меня, говорила: “Санка, брось писать! Расстреляют ведь! А не дай бог посадят”. Тюрьма была страшнее расстрела. Три моих дяди были репрессированы.

Мне, как поэту, вручали премию имени святой блаженной Ксении Петербургской. Ее считают спасительницей Ленинграда в блокадные военные годы. Была премия за книгу “Хочу сказать…”, которую составила Марина Тарковская – сестра Андрея Тарковского и дочь поэта Арсения Александровича. Большой том вышел – 470 страниц. Я говорю ей: зачем такой огромный, а она цитирует папу, что печатать надо все, пока разрешают. Первую книгу я назвал “Шаги к стихам”. Вот две книги у меня вышли в России и одна в США. Еще я – единственный российский поэт, удостоенный чести быть опубликованным в английском королевском журнале. Королевский – потому что главный редактор в нем королева Великобритании Елизавета II. Мой друг Евгений Евтушенко ворчал по-доброму, что у него не вышло там стихов, а у меня целых 16 страниц!

– Кинематографом в каком возрасте заболели?

– Тоже с детства. В нашей деревне не было электричества, радио. Но раз в два-три месяца приезжала кинопередвижка. Большое потрясение детства – кино “Чапаев”. Позже с актером Борисом Бабочкиным я дружен был. Он преподавал во ВГИКе актерское мастерство. Учился я у Ефима Дзигана, который снял “Мы из Кронштадта”.

Очень любил и люблю фильмы Чарли Чаплина. Просто обожаю индийское кино.

Жена моя терпеть его не может, она киновед, кинокритик. Я был дружен с Раджем Капуром – исполнителем главной роли в фильме “Бродяга” и многих других. Сергей Бондарчук познакомил меня с ним на Московском кинофестивале. Раджа сопровождал сын – Шаша. Он меня потом принял в Индии на своем самолете. Я много знал об этой стране, но поразился контрасту: рядом с дворцами – бродяги в картонных коробках. Кругом нищета, грязь...

Много раз был в США, но познакомился с Робертом де Ниро в Москве благодаря Андрону Кончаловскому. Роберт был председателем Московского кинофестиваля. Он посмотрел фильм “Десять лет без права переписки” и сделал мне комплимент, что не смог бы так сыграть.

С Владимиром Меньшовым мы играли в фильме “Где находится нофелет?” и сорвали съемку, после того как узнали, что в Москву приехал Федерико Феллини с Джульеттой Мазиной. Он на один день всего прибыл, чтобы получить приз и уехать. Как можно не познакомиться с гением?! Мы уезжаем со съемки, и на нас пишут “телегу” на “Мосфильм” – съемочный день много стоит. За “Нофелет” отвечало объединение комедийных фильмов под руководством Георгия Данелии. Он нас вызвал, когда ему на стол положили жалобу. Георгий Николаевич грозно высказался о нашей выходке. Мы говорим: мол, невозможно не встретиться, не пожать руку самому Феллини, и Данелия ответил, что он поступил бы так же (улыбается).

Я счастливый человек, дружил с такими артистами, как Борис Андреев, Николай Крючков, Борис Новиков, Борис Бабочкин, Владимир Ильинский.

Горжусь дружбой с Чаком Норрисом. Он подарил 300 кимоно моему фонду – спортивной школе дзюдо в Москве, в которой занимаются 3 700 ребят от 6 до 18 лет. Ее создал бывший спортсмен, бизнесмен Отари Квантришвили, которого застрелили в 1994 году.

У меня много друзей-спортсменов, они сказали, что я должен возглавить фонд “Наше поколение”. С богатых родителей беру деньги. Но не для себя, конечно, а на содержание школы. Чак Норрис приезжал в Россию на соревнования по кикбоксингу почетным судьей и захотел, чтобы его представил актер, так как он сам не только спортсмен, но и актер. Когда Чак пришел в нашу школу, то оказался в восторге, после чего сделал щедрый подарок.

– Вы сами спортом занимались?

– Были у меня разряды по фехтованию на рапирах и акробатике. До 37 лет я легко делал мостик. Сейчас мне 67, я сажусь на шпагат.

– Как вы пришли в кино?

– С малых лет мечтал делать кино – не сниматься в нем, а создавать. Это же волшебство, чудо! Узнал, что режиссеры работают с артистами, значит, сначала надо стать артистом. В театральный сразу поступил, и во ВГИК на режиссерский с первого раза.

Снял я четыре полнометражных фильма, три короткометражки. Потом решил уйти из режиссуры – меня все время запрещали, я ходил под взором КГБ как антисоветчик.

Когда к власти пришел Борис Ельцин, я его поддержал, был доверенным лицом, ездил на предвыборные кампании с композитором Максимом Дунаевским и болгарским певцом Бисером Кировым. Мы призывали народ голосовать за Ельцина. Я верил, что пришла демократия.

В 1990 году снял фильм “Система “Ниппель”, а скоро Ельцин приходит к власти и кладет фильм на полку. Восемь лет он там пролежал. Я плюнул и ушел из режиссуры, понял, что нас обманули: демократии как не было, так и нет.

С приходом Путина фильм вышел на экраны. “Система “Ниппель” на Международном фестивале кинокритиков получил Гран-при, и я тогда думал, что картина пойдет в народ, но ее запретили. В фильме актер Анатолий Кузнецов один в один, как Ельцин, залезает на танк и обращается к народу. Через три года Ельцин сделает то же самое! Причем точно в таком же костюме и галстуке. Это мистика какая-то! Роли замечательно сыграли Борис Романов, Лев Борисов и Семен Фарада. “Система “Ниппель” – трагифарс, мой любимый жанр.

Еще меня сильно чиновники ударили за фильм “Похождения графа Невзорова” по мотивам произведения Алексея Толстого.

Фильм купили 85 стран, но у нас он пошел третьим экраном.

Я после этой картины хотел уйти из кино. Собрался в Театр на Малой Бронной к Анатолию Эфросу пойти актером, хотел там поставить “Ричарда Третьего” со Львом Дуровым в главной роли.

Во ВГИКе я параллельно учился с Кареном Шахназаровым. И вот собрался я порвать с кино, а он мне предлагает роль в фильме “Мы из джаза”. Слуха у меня нет, говорю ему, я глухой как тетеря – никогда не пел, не танцевал. Шахназаров, как настоящий друг, меня убедил. Хотя актерский дебют был в “Сибириаде” Андрона Кончаловского. Он увидел мою дипломную режиссерскую работу и через Никиту Михалкова нашел. Спасибо большое Андрону, он, мой друг по жизни, поддерживал и в карьере. В “Сибириаде” я у него был ассистентом. Ох и похулиганили мы там славно, хохмили после съемок – я, Александр Адабашьян, Никита Михалков, Людмила Гурченко, Павел Петрович Кадочников.

Кончаловский мне сказал, что я должен быть артистом, а не только режиссером.

Отвечаю: “Здрасьте! Я вообще-то окончил театральное училище и 16 ролей в театре сыграл!”. Тогда Андрон меня утвердил на роль персонажа, из-за которого погибает главный герой в исполнении Михалкова.

После того как Карен снял меня в “Мы из джаза”, пошли приглашения. Правда, в первые годы звали в музыкальные фильмы. У Карена я сыграл еще в “Зимнем вечере в Гаграх”, в “Курьере” и много лет спустя – в “Палате № 6”, где мы сыграли с Владимиром Ильиным. Карен следит за мной, оберегает.

– Если бы вы не были актером, то кем?

– Лесничим! Люблю лес, уединение. В нашем дачном кооперативе “Автопромовец”, который в 25 километрах от Домодедова, улицу назвали в честь меня – улица Панкратова-Черного! Там кругом сосновый бор, а я еще насажал берез. Купили мы с женой дачу у стариков, которые 40 лет проработали в ботаническом саду.

У меня на участке растут китайский лимонник, японская айва, 70 кустов смородины – белой, красной, черной. А цветов сколько!.. По телевизору как-то говорят, что задержаны два вора, которые выкопали клубни цветов, занесенных в Красную книгу мира и растущих лишь на каком-то из островов под Австралией. Я вижу и кричу жене: “Юля! У нас на дорожке к дому такие же растут!”

Дача моя сгорела, потом я ее отстроил, и весь второй этаж – это мой кабинет. У меня там прекрасная библиотека, еще и от тестя осталась большая коллекция.

– Александр Васильевич, сейчас то и дело люди говорят о кризисе, о том, что жизнь стала труднее. Вы прошли через много трудностей. Поделитесь, пожалуйста, вашим рецептом оптимизма.

– Многое от воспитания зависит, от закалки. Я работал с шести лет, возил копны сена в деревне. Когда пенсию оформлял, то так и сказал, что зарабатывал трудодни с малого возраста. Помню, как на солнцепеке падаю с лошади, теряя сознание, а потом реву. Мама просит потише ныть, чтобы бригадир не услышал, а то не дай Бог уволят.

Всем необходима дисциплина, какое бы положение ни было – душевное или материальное. Сегодня я играю в спектакле и сегодня же в Алматы хоронят мою сестру. Но мне надо играть, причем комедию. Зритель меня ждет! Это самодисциплина (в этот миг у актера все же падает голос, он вытирает слезу).

По 3–5 лет я сидел без работы в 1990-е. Семью-то кормить надо было! Тогда я шел мыть машины в таксопарке и в трамвайном депо. Жил без квартиры много лет. Меня в армию загребли в 28.

Надо верить в свои силы и в Бога. Я – верующий. Храм Христа Спасителя открывался в Москве моими словами. Было предложено много стихотворений, но утвердили мое.

ПАВЛОДАР