В огне не горит, людоедов не боится...

Человеческие отношения странная штука

В августе Ерванду Тихоновичу исполнилось 70 лет. В эксклюзивном интервью “Каравану” Ильинский вспомнил первую советскую экспедицию на Эверест, посмеялся над тем, как представляют восхождения альпинистов киношники, и рассказал о самом неожиданном подарке, полученном на недавний юбилей.

– Самым неожиданным подарком для меня стал олимпийский орден, – говорит старший тренер сборной Казахстана по альпинизму Ерванд Ильинский. – Ведь альпинизм – это неолимпийский вид спорта. Но раз Национальный олимпийский комитет наградил меня, значит, я на самом деле что-то сделал для олимпийского движения.

– По жизни вас, наверное, уже трудно чем-то удивить?

– Ну почему же. Я продолжаю удивляться человеческим отношениям, которые иногда очень странно развиваются. Наверное, когда человек перестает чему-то удивляться, наступает время умирать.

“Будто из шкафа прыгнул”

– У каждого из нас в детстве была своя заветная мечта. Ваша реализовалась?

– В детстве я мечтал стать летчиком. Но не стал. А в небо поднимался, и очень часто. Однако не как пилот, а в качестве пассажира. Правда, однажды мне доверили штурвал вертолета. Но рядом сидел пилот, который в любой момент мог исправить мою ошибку. Поэтому большой ответственности я не почувствовал.

– Альпинизм, как вид спорта, связанный с большим риском, – это постоянный адреналин. Другими экстремальными видами спорта не занимались?

– Однажды я прыгнул с парашютом в компании наших армейских ребят. Было это больше десяти лет назад. На меня надели парашют, сказали, как себя вести. Входим в вертолет, рассаживаемся. После набора высоты следует команда: “Пошел!”. Вижу, все смотрят на меня. Они специально посадили меня около выхода, чтобы я прыгал первым. Наверное, решили проверить меня на вшивость. “Ну, – думаю, – ребята, не надейтесь, смеяться будет не над чем!”. Развернулся, подошел к выходу – и вывалился. После приземления подходят ко мне, спрашивают об ощущениях. Я говорю: “Не хочу, мужики, вас обижать, но ощущения – как будто прыгнул со шкафа”. То есть надо просто решиться на прыжок, а там уже спокойно летишь. У нас же все восхождение – адреналин: то сам упадешь куда-нибудь, то на тебя что-то упадет. Вот и лавируешь между этим иногда неделю, иногда две.

В гости – к каннибалам

– Для того чтобы покорить самые высокие вершины всех континентов, вам оставалось взойти только на пик Косцюшко в Австралии...

– Я ее покорил два года назад. Это гора небольшая, как наш Шымбулак. Правда, есть еще Джая в Индонезии высотой чуть больше 5 тысяч метров (это высшая точка Океании, как часть Австралийской плиты. – Прим. автора). Но на том острове живут каннибалы. Я с 1998 года шлю письма, чтобы мне разрешили восхождение на вершину, но всякий раз получаю отказ, поскольку местные власти не могут гарантировать безопасность. А сейчас еще и цена выросла: теперь взойти на Джаю дороже, чем на Эверест. Правда, по разговорам, экспедиции снова пошли – видимо, с людоедами удалось договориться.

– Когда в мае 1982 года вы в составе первой советской экспедиции поднимались на Эверест, не было установки сверху совершить восхождение в одну из дат – 1 или 9 Мая?

– Я, во всяком случае, ничего об этом не слышал. Хотя наша последняя группа покорила Эверест 9 Мая. Конечно, советское общество было политизировано, но здесь ума хватило не вмешиваться.

Долгая дорога на Эверест

– Вы сами сколько метров не дошли до вершины?

– Я ночевал на 8500 (высота Эвереста – 8848 м. – Прим. автора), а дальше меня не пустили.

– Почему?

– Мы в связке с Чепчевым уже готовы были к выходу на вершину. Сверху спустились мои воспитанники – Хрищатый и Валиев: первый чуть подморозился, у Казбека болел бок. Они могли и сами продолжать спуск, но поступила команда их сопровождать. Думаю, причиной было то, что в случае нашего восхождения казахстанцев, покоривших Эверест, оказалось бы больше, чем россиян. Я потом руководителям Тамму с Овчинниковым прямо об этом сказал. Они стали все отрицать, но я сказал, что если они морально не готовы руководить экспедицией, то пусть не берутся за это. Правда, мне известно, что после того, как взошла первая связка, из Москвы поступила команда прекратить дальнейшие восхождения. В Кремле испугались, но руководители экспедиции на свой страх и риск все-таки запустили ребят. На Эверест я все же взошел через восемь лет.

Не команда – мечта!

– В 80-е вы работали с командой, в которую входили такие звезды, как Валерий Хрищатый, Казбек Валиев, Анатолий Букреев и другие. Как удавалось объединять людей разных характеров, наделенных лидерскими качествами?

– Объединяет цель, которую надо достичь. Тот коллектив тоже не был единым. Существовали отдельные группы, но между ними были связующие звенья. Такие, как Витя Шкарбан, например. Когда есть подобные связки, то в целом получается коллектив. Все ребята в той команде были действительно особенными. Букреев и Хрищатый были прекрасно подготовлены функционально, Валиев и Моисеев – технически. В комплексе все эти качества лучше всего проявлялись у Владислава Смирнова. Из нынешнего поколения выделю Урубко, Жумаева, Пивцова – но такой массы ребят, обладающей качествами лидеров, сейчас нет.

– Кто самый отчаянный казахстанский альпинист на вашей памяти?

– Наверное, Овчаренко. Очень талантливый парень, но бросил заниматься в достаточно молодом возрасте. Он не всегда готовился так, как надо, но это не мешало ему постоянно быть, как говорится, на коне.

– У кого из альпинистов настолько удивительная судьба, что о ней можно снять фильм?

– У Урала Усенова. Он очень интересный человек, единственный, кто остался в живых после трагедии во время восхождения на пик Победы в 1955 году. Хотя Уралу Усеновичу уже за 80, он до сих пор преподает физкультуру в одной из школ Алматы. Необычная судьба и у Бориса Студенина – основателя спортивного альпинизма в Казахстане.

Киношные сказки и реальные истории

– Как относитесь к художественным фильмам и книгам об альпинизме?

– Все-таки о любой профессии человеку, который не понимает ее изнутри, рассказывать очень сложно. А тому, кто понимает, наверное, неинтересно об этом писать. Был такой писатель Поваляев. Он об альпинистах такую ерунду написал! Мы как-то встретились с ним на сборах на Чимбулаке. Говорим: “Зачем ты действительность искажаешь?”. А он нам: “Ребята, я ведь не для вас пишу, а для широкой публики. И не документальное, а художественное произведение”. С фильмами та же история. Возьмем картину “Вертикаль” с Высоцким. Там альпинист умирает в горах от голода, не зная, чем открыть консервы. Это же полная туфта! Рядом как минимум ледоруб стоит. А уж когда никаких инструментов нет, просто берешь банку и начинаешь ее тереть об камень: крышка сама отваливается.

– В вашей жизни случались истории почище киношных. К примеру, как в 1974-м при зимнем восхождении на пик Ленина вы оживили своего товарища Жору Гульнева…

– Помню, притащили Жору, говорят, что умер. Я отвечаю: “Давайте хоть чуть-чуть его потыркаем”. Аптечки с нами не было, она осталась далеко. У меня с собой был маленький флакончик кардиомина и глюкоза – таблетки по 6 копеек с витамином С. Мы навели воду в литровой кружке и влили в Жору, и он ожил. Почему? Врачи говорят, что мы попали в желудок. И это не единичный случай. Спускались мы с одного восхождения. Один парень заболел и умирал, пена пошла изо рта. У нас же, кроме настойки лимонника на спирту, ничего не было. Ее надо было разводить в пропорции 40 капель на стакан воды. Но где нам взять в горах воду – зима, холод. Поэтому мы взяли и влили ему настойку в рот без всякого разбавления. Через два часа он уже сидел и пил чай. Врачи объясняют это счастливым случаем: мол, мы влили человеку спирт, тот попал в трахею и погасил пену, вот человек и ожил.

“Не всем так удается”

– Вы как-то сказали, что не хотите видеть своих детей альпинистами. Почему?

– Во-первых, это очень опасно. Альпинизм – такой вид спорта, которым надо заниматься как следует, а то запросто шею себе свернешь. Во-вторых, он отнимает много времени. Можно всю жизнь ходить по горам, но богатства не нажить.

– Тем не менее, связав жизнь с альпинизмом, вы считаете себя счастливым человеком…

– Не всем так удается.

– И последний вопрос. Как так получилось, что у отца с русским именем Тихон сына назвали Ервандом?

– Ерванд – это армянское имя, у меня мама армянка. Как-то приехал в Армению на сборы. Захожу в гостиницу, отдаю паспорт, чтобы оформили. Армянин взял мой документ, посмотрел его и спрашивает: “Послюшай, как такой хороший имя попал между таким фамилия и отчество?”. Нас в семье трое детей. У старшей сестры испанское имя – Изабелла, у младшей – Ануш. Первую в народе зовут Беллой, вторую – Аней. А меня с детства – Эриком.

Сергей РАЙЛЯН