ТТ. Владимир Рерих о главах из ненаписанного романа

Нефтяной баррель карабкался по ценовой грот-мачте, как сдуревшая макака, зад которой отсвечивает червонным золотом. Квадратный метр задристанного жилья выстилался ламинатом, созвучным цене тройской унции.

Бетонные стенки хрущоб облепливались евробанкнотами, а баксы приличные господа склеивали в туалетные рулоны. Справлялись прыщавые свадьбы стоимостью в подержанный авианосец. Траченные временем эстрадные ублюдки запросто спускались с телевизионных небес и старательно валяли дурака на корпоративных пьянках вусмерть проворовавшихся хамов. В ночном небе вместо звезд мерцали тусклые от едкого пота татешек брюлики, и всякая кривоногая шмакодявка презентовала себя галактической раскрасавицей. Так было. Так бывает.

Итак, я жил тогда на даче, не слыша шума городского. Месячное жалованье, которое я, как мне казалось, вполне отрабатывал, позволяло считать себя приличным человеком. Но вскоре выяснилось, что размер его даже приблизительно не совпадает с одноразовым гонораром косноязычного дебила, который полагает себя “тамадой”. И по этой пустяковой причине я впал в некоторую кручину.

Тут позвонила моя старинная знакомка с казахфильмовских времен и звонко спросила: хочешь подзаработать? Ответить отказом сил уже не было.

Нужно было ехать в Большой Южный Город, подлинное название которого произносить не желаю, ибо в нем упрятано варварское попрание основ русской грамматики: “жи-ши пиши через и”. Это мой крошечный одноместный оппозиционный окопчик. Отвалите.

Ехали в авто – прикольно. Долго, нудно. Запомнился лишь один участок пути – где-то возле Лугового. Вдоль дороги дощатые балаганы с навесами. Возле них – потрясающей красоты девы. Власы распущенные, ноги длинные, юбки короткие. И делают такое невероятно плавное балетное движение руками: забрасывают их вправо, потом медленно переводят влево, указывая на прилавок, уставленный банками с медом. Рехнуться можно. Девы. Ноги. Мед. Извините.

Приехали. Встретил заказчик. Назову его ТТ. Хорошее имя ближнего боя. Здесь позволю себе процитировать себя самого десятилетней давности:

“Король южноказахстанского пльзеньского выбрал себе обличье настолько скромное, что оно не может не броситься в глаза: роста совсем невеликого и сложенья не богатырского, стрижен коротко, как солдат-первогодок, по-матросски отутюжен, чист и опрятен, как лютеранский пастор. Сорока пяти лет от роду, а станом тонок и гибок, как монастырский инок, изводящий себя постом и молитвою. Голос имеет, как и личит послушнику, тихий и кроткий, однако во взоре его есть спокойная волчья сила, невольно леденящая душу собеседника. И к выезду подают ему не кичливый “шестисотый”, а сверкающий черными молниями “Бентли”. Хозяин. Промышленник, богач, но без малейших признаков низкопробного парвеню...”.

Право слово, добавить нечего.

Заказчику требовался кумулятивный PR. Он с кем-то там бодался. Я не вникал. Моя задача – документальный фильмец. И я, патентованный кинохалтурщик, стал ладить драму. У них там, на пивзаводе, была такая гостиная – для высоких посетителей. Одна стена выложена цветными витражами. Мы, изготовившись, ждали клиента. Он появился вовремя, но часть пути проделал по ту сторону этих витражей. Тенью. Мой оператор, Тарас Попов, умница, включил камеру, и мы этот проход засняли. На этот кадр я положил в монтаже стихи Пастернака: “Гул затих. Я вышел на подмостки. Прислонясь к дверному косяку, я ловлю в далеком перекрестке, что случится на моем веку...”.

Кто бы знал тогда, что случится на его веку.

Следующая встреча случилась спустя шесть лет в Южной столице. Я потерял работу, мою авторскую программу закрыли. Собирался в Берлин. Оттуда что-то призрачно подмигивало...

Вдруг позвонил ТТ и пригласил на встречу. Приехал. С ним был какой-то упитанный штатский дядька с распущенным галстуком, но с генеральским выражением лица. Они принялись в два горла увещевать меня вступить в некий Большой Проект. Однако все мои уточняющие вопросы остались без ответа. Кот сидел в мешке и даже не мурлыкал. Я отказался, ссылаясь на Берлин. “Ну, – разочарованно протянул ТТ. – Там вам будет сытно, конечно”. Мимика его выражала некоторую брезгливость и патриотическое разочарование. Расстались на моем трусливом “я подумаю”.

Через два года ТТ разыскал меня по телефону в Берлине. Он звонил из Москвы, чуть ли не из Государственной думы, что было занятно. Спросил, не желаю ли я получить удостоверение члена Международного союза журналистов (?) и не надумал ли я наконец заняться Большим Проектом? Положение мое было “хуже губернаторского”: издательство обанкротилось, пособие по безработице кончилось, хозяйка квартиры согнала со двора, вдобавок я вывихнул плечевой сустав и жил в холодном подвале опечатанного ресторана, где спал, не раздеваясь, на железной койке сгинувших дальнобойщиков. Эти деликатные подробности я в телефонном разговоре утаил, но, держа фасон, сдержанно отвечал, что не исключаю в будущем году приезда в Южную столицу. Спросил и о Большом Проекте. Вместо ответа ТТ беспрекословно велел отыскать сайт, название которого состояло из четырех латинских литер. Я потом сделал не меньше сотни попыток его открыть, но всякий раз попадал в какой-то мебельный магазин...

Ну, как только смог, так и вернулся в знакомый до слез смог. Коровы заметно отощали. Сгинули безобразные “Хаммеры”. Бомбилы набивали клиентами свои чертопхайки до отказа, а частным извозом уже не брезговали даже “Лексусы”. С работой ни черта не выходило, и я позвонил ТТ. “Немедленно прилетайте, первым утренним рейсом! – взволнованно отозвался он. – Вы все сразу поймете!” Я дисциплинированно прибыл. В аэропорту Большого Южного Города было не продохнуть от жары и дикого количества людей в камуфляже – они прилетели тем же рейсом. Крепкие рукопожатия, борцовские объятия, взаимное охлопывание могучих плеч и спин – все как полагается. На иных мундирах блестели звезды Героев России. Среди высоких, крупных, хорошо тренированных и ладно обмундированных мужчин низкорослая и сухощавая фигурка ТТ, облаченная в безукоризненный черный в полоску английский костюм, выглядела немного странно. За ним неотступно следовал такого же деликатного сложения молодой человек в светлом костюме и с чемоданчиком. Казалось, снимается кино.

Расквартировали всех в загородном санатории. Глубокой ночью со стороны коттеджей, где обретались г-да старшие офицеры, доносилось глухое, но дружное троекратное “ура”. Подъем был ранний, затемно. Я приехал на место действия одним из первых. Заря только занималась, и было страшно холодно. На полевом аэродроме стояли две “аннушки”, прогревали двигатели, но одна вскоре заглохла. Имелись две бронемашины, которые с восходом солнца завелись и нехотя подползли к гостевым трибунам, где и простояли до конца. Прибыли парашютисты и взошли на борт работающего биплана; он разбежался, взлетел, но, не сумев набрать высоты, приземлился и выгрузил часть десантников. Публика все прибывала, рассаживалась на трибунах под навесом. Солнце уже жгло беспощадно. Наконец началось. Ну, построение, гимн Советского Союза (?), красное знамя на флагштоке, речи, поздравления, награды. Оказалось, что идет слет ветеранов спецслужб, посвященный отцу ТТ. Его 93-летний отец тоже присутствовал, облаченный в форму старшего лейтенанта СМЕРШа, где когда-то служил. Трогательный старик. Внешнее сходство его с сыном бросалось в глаза...

Такое шоу выгодно смотрится на телеэкране, а здесь, на огромной площадке, оно смахивало на “Зарницу” для взрослых. Освобождали какого-то “заложника”, автоматы нестрашно потрескивали вдали холостыми зарядами, из “аннушки” с большой высоты вываливались какие-то льняные семечки, превращавшиеся у поверхности земли в бравых девчат-парашютисток со знаменами Казахстана и России в руках. Впрочем, телекамер хватало, все было заснято и показано в вечерних новостях. Но вдруг над полевым аэродромом прошли боевые истребители, заложив пару фигур высшего пилотажа, это произвело впечатление, хотя и жутковатое слегка.

Обедали там же, за длинными солдатскими столами, под тентом. На ТТ было страшно смотреть. Он беспрерывно смачивал платок водой и прикладывал его к абсолютно малиновому лицу, обгоревшему на солнце. Увидев меня, он спросил: “Ну? Как? Теперь вы все поняли?”. Я пожал плечами и посоветовал ему поехать в аптеку. Какого ответа он от меня ждал?

Утром я улетел. Делового разговора не произошло, никаких предложений я не получил. И на этом празднике жизни мне, безработному, делать было нечего. Однако через пару недель прозвучал телефонный звонок ближайшего помощника ТТ, назову его Николай Иванович, который от имени своего шефа предложил мне поселиться в Большом Южном Городе и приступить к исполнению обязанностей. Каких? Сообщим на месте. Условия царские: квартиру оплачивает фирма, жалованье изрядное. В начале сентября я приступил к работе. Мне выделили старинный ноутбук, тяжелый, как могильная плита. Мой стол был у платяного шкафа, и я всем мешал. В маленьком кабинете обреталось еще три сотрудника, правда, один из них торчал все время в Ташкенте. Люди были милейшие, воспитанные, вежливые, работали в напряженной тишине, переговаривались шепотом, но если кому-то приходилось чихнуть, все дружно и звонко желали ему здравия. Изредка отмечали дни рождения, скидывались на подарок, закупали немыслимое количество пирожных, варили чай по-ташкентски, невинно подтрунивали над именинником. Вина никто не пил. Да и не курил никто – кроме меня. Обедал я в рабочей столовой с очень советскими столами и приборами, но все было баснословно дешево и вполне приемлемо – в этом городе не умеют плохо готовить пищу. Квартира моя была обставлена в стиле не слишком опрятной бедности, да мне после берлинского подвала все было нипочем.

Главное. Я никак не понимал, зачем я здесь? Чем должен заниматься? Сайт, о котором с такой важностью говорил ТТ, оказался мертвым. Там висели какие-то чудовищные пропагандистские тексты, притворявшиеся аналитическими. Их никто не читал, посетителей не было. Я тупо редактировал книгу ТТ о морском терроризме (?), написанную его московским соавтором. То есть не редактировал, а переводил – с русского на русский. Текст был на 90 процентов похищен из Интернета, о чем сообщала программа “Антиплагиат”. Писал заметки о текущей мировой политике, камуфлируя их под глубокомысленную публицистику. Помогал организовать пресс-конференцию по защите торговой марки тамошнего пива, хотя к пивному заводу не имел никакого отношения. Словом, гнобился в глубочайшем недоумении. Обещанное жалованье сократилось вполовину – начиналось время тощих коров, но и его толком не давали, ссылаясь на мертвый сезон в пивном деле. Даже перед Новым годом рабочим завода зарплату не выплатили, зато премировали каждого огромным количеством оранжерейных лимонов. Эх, лимончики...

Так прошло несколько месяцев, исполненных чудовищного идиотизма обстоятельств, возникших отнюдь не по “воле рока”, но ввиду собственной непроходимой глупости. Впервые я делал вязкую, тошную, напрочь бессмысленную, никому не нужную работу, которая просто сжирала время моей жизни, ничего не давая взамен: ни тщеславного задора, ни сколько-нибудь внятных денег, ни жалкой надежды на проблеск здравого смысла.

И ни разу за все это время ТТ не принял меня, не удостоил аудиенции. Телефон его был мертв. Я наблюдал его преимущественно из окна. Шесть огромных черных джипов с затемненными стеклами, вооруженная охрана и молодой человек с чемоданчиком. Почти кино. Были лишь две случайные встречи на лестничных клетках. Последняя спустя неделю после Нового года. Он сказал мне лихорадочной скороговоркой: потерпите, все будет хорошо...

Я взял отпуск за свой счет и уехал в Южную столицу. Пришло время принимать решение. Накануне моего возвращения позвонил Николай Иванович. “Владимир, – сказал он вежливо, но с оттенком строгости. – У шефа завтра праздник, вы приглашены. Вы уже однажды проигнорировали его приглашение, второй раз будет неудобно”. Я ответил дурацкой фразой, не подозревая, что она станет отчасти пророческой: “Давайте доживем до завтра. Все под Богом ходим...”. Не мог же я сказать ему, что у меня просто нет костюма, а в джинсах и свитере в “Риксос” не ходят...

Утром я вернулся в Большой Южный Город, где шел небывалый снег. Долго ломал голову, как уклониться от приглашения, пока не заглянул в Интернет. Новости ударили в голову молотком безумия. Бестолочь жизни начинала приобретать свойство кошмарного сна. Ничьи телефоны не отвечали. Я проторчал там еще пять дней, написал заявление об уходе и уехал.

Теперь силюсь понять: зачем все это случилось в моей жизни? Зачем судьба привела меня на край жуткого оврага, на дне которого барахтались эти странные маленькие люди, не совладавшие с большими деньгами?

Нет ответа.

Ушли жирные коровы, не оглядываясь на то, что оставили позади себя.

Ушли и превратились в тех длинноногих дев, сирен, зазывающих отведать сладкого. Мимо, мимо. Не искушайтесь!

Хотя мед у них действительно чудный.