Спиритические сеансы будущего телевидения

Этот человек родился в тысяча девятьсот тридцать пятом.

В тот год кремлевские башни украсились рубиновыми звездами, а Никита Хрущев, первый секретарь Московского горкома ВКП (б), запустил метрополитен имени Лазаря Кагановича. Еще жив Горький. Пока не расстреляны ни Бухарин, ни Рыков, ни Тухачевский, ни сотни тысяч других. Брежнев служит срочную, он курсант бронетанковой роты где-то под Читой. Путин родится спустя 17 лет.

Человек, о котором идет речь, разумеется, помнит, как началась война. Помнит День Победы и день, когда умер Сталин. Он жил в Москве во время “оттепели” и был современником “бульдозерных выставок”, но его расцвет совпал с брежневским застоем. Сегодня он хозяин театра своего имени.

Народный артист СССР, вошедший в Книгу рекордов Гиннесса. На его счету более ста радиоспектаклей и шестьдесят театральных постановок. Есть эпиграмма: “Гораздо меньше на земле армян, чем фильмов, где сыграл Джигарханян”. Это преувеличение, но фильмов действительно много – 250. Роли большей частью второстепенные, но в памяти намертво засел штабс-капитан Овечкин с причудливым тиком. И еще, пожалуй, пахан Горбатый с чудовищным гримом.

Российское телевидение надругалось над пожилым и уже беспомощным актером, сделало его печальным посмешищем, выжившим из ума.

Изумительные в своей густопсовой ублюдочности передачи в жанре скандалов на коммунальной кухне выволокли на свет неопрятное стариковское исподнее его приватной жизни, где завелась какая-то шустрая бабенка, ничтожность которой очевидна и омерзительна, как чесоточная сыпь. И эти передачи, которые испакостили российское телевидение, разрастаются, как раковые отростки, которые весело, с гиканьем, свистом и криками “вау” загоняют в гроб последних носителей подлинной культуры.

То, что они делают с Джигарханяном, называется публичное патологоанатомическое вскрытие. По живому и без наркоза.

Я не считаю, что авторы этих передач действуют по какому-то злодейскому наущению. Нет. Они действуют бессознательно, повинуясь желанию расчистить пространство от значимых фигур истекшего времени. Им нужно оболгать их, опошлить, доказать их человеческое ничтожество, сбить с них спесь очевидного превосходства. И тем восславить и утвердить свое время, которое вызволило их из небытия, взрастило их из гнили и мрака, где от веку ютится подколодная чернь.

Эти “новые люди” ничем не отличаются от пошляков всех времен и народов. Они возбуждаются от запаха несвежего постельного белья, отыскивая на нем окаменевшие следы телесных выделений: пота, урины, фекалий, спермы, менструальной крови, околоплодных вод и прочих свидетельств, подтверждающих их излюбленную мысль о том, что весь мир – бардак, а все люди – соответственно.

Единственное, что их занимает, – кто на ком и сколько раз был женат, кто кому изменял, с кем преступно сожительствовал, извращенно прелюбодействовал, от кого прижил незаконное дитя и кому достанется наследство.

Теперь у них есть мощный козырь в чине непобедимого джокера – генетический анализ. И они говорят, что способны теперь вывести на чистую воду этих престарелых, а то уже и покойных греховодников, притворявшихся великими людьми.

Пусть говорят!

Я убежден, что в скором времени эти затейники соорудят какое-нибудь хитроумное компьютерное устройство, способное создавать трехмерные изображения давно почивших людей и наделять их словарем, составленным из их же прижизненных высказываний. Это будут своеобразные спиритические сеансы, впечатляющие своей идиотической наглядностью.

И такая представилась мне картина.

***

Новоявленный болван-ведущий неопределенной половой принадлежности усаживает на диван спившегося мужичонку лет сорока, который с трудом шамкает, будто он не кто иной, как посмертный сын режиссера Григория Александрова, родившийся от сожительства овдовевшего классика с вдовой его покойного сына.

Зал, набитый пожилыми дамами с надутыми губами и раздутыми грудями, издает хоровой звук “у-у-у” и жидко аплодирует. Болван-ведущий, старательно бледнея от наигранного ужаса, визжит, что сейчас впервые на телевидении будет явлен голографический призрак покойного Александрова. Студия погружается во тьму египетскую, звучит марш Дунаевского, осветительные приборы начинают адски мигать, вспыхивают бенгальские факелы, и, когда вся пожарная дребедень заканчивается, публика видит деревянное кресло с высокой спинкой, в котором восседает фигура безукоризненно одетого седовласого старика, смахивающего на пожилого турка с крючковатым носом. Массовка раскатисто ахает в непритворном ужасе и начинает бешено аплодировать и топотать ножищами от ужаса и восторга. Болван, заметно робея, обращается к призраку с вопросом, слышит ли он студию, видит ли он ее? Тот отвечает неразборчиво, попискивая и подвывая звуками неисправного детекторного приемника. Ведущий, полагая ответ утвердительным, призывает свою аудиторию к дискуссии. И тут начинается.

– Послушайте, э-э-э, Григорий Александрович, ваша настоящая фамилия Мормонов, вы зачем ее сменили? Ваши родители были секстанты или…

– Але, нашего гостя зовут Григорий Васильевич, и фамилия его была Мормоненко, а секстант – это вообще прибор…

– А я положил с прибором на твои поправки, грамотный нашелся! Я тебя не перебивал…

– Короче, пусть скажет, он знал, что наш Государь Император в Екатеринбурге? Ему же уже 15 лет было, когда расстреляли царскую семью! Он же тогда жил там. Он, может, там и снюхался с чекистами? Не помогал им трупы сжигать? А чо, все ж может быть…

– И правильно сделали, что расстреляли! Это не царь был, а…

– Тебя не спросили! Пусть лучше ответит, он с Эйзенштейном только целовался или вообще? Кто из них был активный, а кто…

– Ты за своей задницей следи, урод! Какое твое дело? Мне вот другое интересно, он Марлену Дитрих хоть раз трахнул или просто за сиськи подержался? Недаром же Любовь Орлова так ненавидела эту немку…

– Из-за Марлены они как раз с Эйзенштейном и разбежались! А с Орловой он вообще не спал ни разу за всю жизнь, они в разных кроватях ночевали…

– Да кто бы ему позволил к ней прикоснуться! Та еще была дамочка! Ее первого мужа, Берзина, хлопнули в начале тридцатых и сослали в Семипалатинск. Кондратьева расстреляли в Москве, Чаянова в Алма-Ате, а этот отсиделся в Казахстане и вышел на свободу не клятый, не мятый. И сидел в своей Латвии тише воды ниже травы, пока не помер от рака. Орлову сам Сталин окучивал, на ужины приглашал, а она, дура, возьми и спроси у него однажды про первого мужа. Он психанул и хлопнул дверью. Но ей все сошло с рук…

– И чо? Ни разу ей не вдул? Не поверю…

– Может, и вдул, но пальцем не тронул. Она была потомственная дворянка, если что! Ее дед по матери, генерал Сухотин, был до революции губернатором Степного края, это сейчас Казахстан. А она после ареста Берзина только так фестивалила, целый год крутила роман с немцем из германского консульства. И хоть бы что! Да ясен перец, сексотка она была, ее приставили к этому Александрову, чтобы она его фарила!

– Вот! А когда усатый ласты склеил, их кино кончилось. Кое-как уже в середине семидесятых сварганили туфту под названием “Скворец и Лира”. Орловой было семьдесят лет, а она играла девушку! Киношники прикалывались и называли этот бред “Склероз и климакс”…

– Да она 99 пластических операций сделала…

– И это он ее заставлял, потому что всю жизнь лепил из нее вторую Марлену Дитрих!

– Видимо, все же он эту Марлену когда-то трахнул…

Тут возникает болван-ведущий и орет дурниной:

– Друзья! Мы совершенно уклонились от темы! Обратите внимание, голографический Григорий Александров исчез. Растворился. Потому что батарейка у него села. А его предполагаемый посмертный сын уснул на студийном диване, разбудить его невозможно. Но это еще не конец! Сюрприз программы! Все это время за сценой нас наблюдала и слушала голографическая Любовь Петровна Орлова! И сейчас она выйдет к нам! Прошу!

Под звуки марша Дунаевского, под всполохи осветительных приборов и шипение бенгальских факелов появляется Анюта из “Веселых ребят”. В шляпке, в шикарном платье и с фонарем в руке.

Публика стоя неистовствует. Дождавшись тишины, болван подходит к призраку актрисы и слюняво произносит:

– Любовь Петровна! Дорогая наша! Что вы скажете нам, жителям двадцать первого столетия?

Она набирает в грудь воздуха и, кажется, сейчас начнет петь. Но вместо сладких звуков звучит, как пистолетный выстрел, раскатистое, направленное прямо в публику “тьфу!”. Исчезает.

Ошеломленный ведущий мямлит: берегите себя и своих близких. Титры.

***

Любовь Петровна Орлова умерла 26 января 1975 года. Спустя два дня была погребена на Новодевичьем кладбище. Участок номер три.

Со святыми упокой, Христе, душу рабы твоей.