Роль - как любимая женщина

Сейчас Смольянинов снимается в новом фильме Амира Каракулова “Нереальная любовь”. По окончании одного из съемочных дней мы и побеседовали с Артуром.

Интересное предложение

– Артур, ты удивился приглашению поработать в Казахстане?

– Нет, потому что знаю, что и Андрей Мерзликин приезжал сниматься, и Дима Дюжев, и Владимир Вдовиченков, и Леша Чадов сейчас снимается. Насколько я могу судить, казахское кино на подъеме, раз приглашают актеров и операторов из-за границы.

Так что не удивился, наоборот, сразу стало интересно: Казахстан – огромная страна, горы, степи, другой менталитет…

– До съемок ты приезжал в Алматы на пробы.

– Да, пробы были полноценные. Я познакомился с Амиром. Ко мне очень хорошо отнеслись, я увидел, что меня действительно хотят, – это всегда важно. Не могу сказать, что я страдаю от отсутствия предложений, их хватает, но из того, что было на тот момент, проект “Нереальная любовь” показался мне самым интересным.

В окопах с Михалковым

– Другой фильм с твоим участием, “Утомленные солнцем-2”, выйдет в прокат весной следующего года. Можешь рассказать о своей роли в картине Никиты Михалкова?

– Практически весь фильм мы рука об руку с Никитой Сергеевичем проводим в окопах, мы штрафники.

– С героем Михалкова понятно, а твоего персонажа за что отправили в штрафбат?

– Знаешь, я себе придумал, что у него во время войны мамку, папку убило, дом разбомбило, и он стал заниматься легким воровским промыслом (улыбается). Об этом нет ни слова в картине, и история в большей степени для меня.

Театр будет всегда

– На что в последнее время у тебя уходит больше времени: на театр или на кино?

– Наверное, на театр.

– Можно сделать вывод, что он для тебя важнее?

– Знаешь, так происходит, что когда долго не снимаюсь, начинаю скучать без кино; когда долго без театра, начинаю скучать по театру. С другой стороны, я понимаю, что кино – это дело временное, оно не на всю жизнь. Меня перестанут снимать, я буду старенький и никому не интересный.

– Ты в 25 лет уже так думаешь?

– А почему нет? Всех ждет такая судьба в той или иной степени. Вицин вообще умер в нищете, да много кого можно вспомнить: Мордюкову, Раневскую…

– Но вряд ли они в свои 25 лет задумывались об этом.

– Я же не говорю, что думаю об этом постоянно, но к такому развитию событий нужно быть готовым, чтобы не сломаться. А театр… театр будет всегда.

Театр – это мое основное место работы. Я сейчас ради театра отказался от съемок у Сергея Бодрова, потому что уже дал согласие репетировать новый спектакль.

У меня есть свое личное отношение к Галине Борисовне Волчек (худрук "Современника" – Прим. авт.), и у нее есть свое отношение ко мне. “Отношения матери и сына”, конечно, громко будет сказано, но мне хотелось бы надеяться, что они близкие. Галина Борисовна очень много сделала для меня, как для человека, поэтому, как говорят японцы, у меня перед ней гири. И ради нее я готов какие-то свои интересы задвигать на второй план.

На одной волне с Волчек

– Ты в “Современник” попал после ГИТИСа?

– Не сразу. Хотя я всегда думал, что если буду работать в театре, то только в “Современнике”.

Мой пример непоказательный, так происходит редко. Мы снимались в картине “Последний забой” вместе с Сергеем Леонидовичем Гармашом, который после этого стал моим другом и учителем. Причем роль я отвоевал в честной борьбе. Прочитал сценарий и понял, что должен сыграть, иначе будет просто катастрофа! Я тут же позвонил ассистентке по актерам, но она сказала, что уже утвержден другой актер, мой товарищ, но контракт с ним еще не был подписан – потом он, кстати, на меня обижался, но мы поговорили и поняли друг друга. Так вот, я говорю: “Давайте хотя бы пробы сделаем. Я вас смогу убедить!”. И убедил. Можно, конечно, сказать, что я отобрал работу у коллеги, но, знаешь, это как борьба за любимую женщину – тут не до сантиментов. Я не делал никакой подлости, я честно пришел и сказал: “Посмотрите, я могу, могу лучше”.

Итак, мы познакомились с Сергеем Гармашом, спелись на почве любви к Высоцкому, зашел разговор о театре, и мы сошлись, что хорошо бы мне пойти в “Современник”. Потом этот разговор как-то забылся, но я проявил редкую для себя настойчивость, что со мной случается раз в 10 лет, приехал к Гармашу на съемки фильма “12” и сказал: “Сергей Леонидович, помните, вы мне обещали устроить показ в театре?”. Хотя я дико не хотел показываться – это самый неприятный момент в жизни любого актера, наряду с поступлением.

Мы встретились с Галиной Борисовной, проговорили около часа, нашли роль, на которую я мог бы ввестись, – Соленого в “Трех сестрах”, а в конце она сказала: “Я почувствовала, что ты какой-то свой человек, что мы на одной волне. Если бы этого не произошло, никакой Гармаш бы тебе не помог”.

Утюгом по гламуру

– А над чем ты сейчас будешь работать в театре?

– Спектакль у нас будет ставить известный режиссер Евгений Каменькович. По пьесе Александра Южина-Сумбатова (был такой актер в Малом театре в конце XIX – начале ХХ века) “Джентльмен”, достаточно актуальной. Горячим утюгом по гламуру! Она написана в 1898 году, а ощущение, что все про сегодняшний день!

– Тебя коробит слово “гламур”?

– Нет, просто мне кажется, что вся эта история перешла некий Рубикон, когда люди перестали сомневаться в том, что они делают. Слишком много гламура, тем более он стал возводиться в некий культ.

Меня коробят крайности. Мне не нравятся голые люди на сцене, потому что, как правило, это неэстетично, некрасиво и в 90 процентах случаев не нужно. Потому что настоящая красота всегда скрыта, ее нужно угадывать. Раздеться на сцене – это просто. А вот сделать так, чтобы у меня сердце забилось, сложно.

Телевизор – это псевдосвобода

– Кстати, несмотря на твою популярность, “желтых” новостей о тебе крайне мало.

– Просто я неинтересный человек (улыбается). Самое страшное, что эти “желтые” новости становятся частью культуры, превращаются в некую норму. И когда мне некоторые журналисты говорят: “Это не мы такие, это народ такой, у людей потребности такие!”, я беру на себя смелость ответить “нет”. Не спрос рождает предложение, а предложение искусственным образом формирует спрос. Если бы на “Первом канале” в прайм-тайм показывали ежедневно не “Две звезды” или “Звезды на льду” (хотя это не самые страшные передачи), а рассказывали бы о разных религиях, об изобразительном искусстве, о творчестве, о природе, о планете, я уверяю тебя: это очень сильно оздоровило бы людей. Хотя, конечно, все равно каждый несет личную ответственность за то, что он выбирает. И говорить: “Я смотрю то, что мне показывают” – лукавство. Можно ведь не смотреть.

Телевизор – это ярко, это громко, это псевдосвобода, это как бы праздник. Как бы. Это то же самое, что наркомания, только не через кровь, а через мозг. Попробуй сейчас вообще отключить телевидение в стране – революция начнется!

Не бывает чужих детей!

– Ты участвуешь в деятельности фонда “Подари жизнь”, организованного твоей коллегой по “Современнику” Чулпан Хаматовой. В чем выражается твое участие?

– Я много езжу в больницы, просто общаюсь с ребятами, потому что вижу, что им это нужно и их родителям. Нужна поддержка. Ты можешь себе представить, что такое химиотерапия? Я нет. Но когда я вижу детские глаза, и из этих детских глаз на меня смотрит сорокалетний человек, это страшно…

Я общаюсь и со многими из тех, кто, слава богу, уже выписался из больницы. Конечно, участвую в акциях, вхожу в попечительский совет. Плюс даю интервью, рассказываю о фонде, говорю, что нельзя закрывать глаза, что это общая проблема – потому что не бывает чужих детей!

Не знаю, как в Казахстане, в России рак на втором месте среди причин смертности у детей, на первом – несчастные случаи. Но с несчастными случаями мы ничего поделать не можем. А детский рак лечится, и успешно лечится! В Америке и Европе 90 процентов детей выздоравливают, в России – 70–75, но мы имеем все шансы подобраться к 90. Имеем возможность нашим детям реально подарить жизнь! А что нужно сделать? Нужны деньги на лекарства, на трансплантации, на сложные операции, на новейшее оборудование, на ремонт в больницах, на новые больницы, на лечение за границей, на бытовые расходы, потому что многие приезжают в Москву из других городов, продав все – квартиры, машины. И бывает так, что ребенок выздоровел, а семье просто некуда вернуться.

Лишь 2 процента заболевших – это дети обеспеченных родителей. Так что самостоятельно люди не могут справиться с этой бедой. И мы имеем возможность помочь им, тем более что ничего сложного от нас не требуется.

“Кони” – нас, мы – “коней”

– Не секрет, что ты болельщик “Спартака”: появлялся на обложке клубного журнала, перед началом сезона Валерий Карпин торжественно вручил тебе футболку. Как начиналось боление?

– Одно из первых ярких воспоминаний – знаменитый “золотой” матч “Спартак” – “Динамо” (Киев) с голом Шмарова со штрафного на 89-й минуте. Мой дедушка всю жизнь болел за “Динамо”, и мы смотрели ту игру вместе. И когда только Шмаров подошел к мячу, дедушка “напророчил”: “Ну, Чанов, Чанов, лови… Лови… Тащи, Чанов…” А Чанов не потащил (улыбается). Дедушка был мрачен, а “Спартак” стал чемпионом.

Потом я стал ходить на фанатскую трибуну, все было серьезно: электрички, выбитые стекла, “кони” (прозвище болельщиков ЦСКА. – Прим. авт.) – нас, мы – “коней”… Помню матч “Спартак” – “Жемчужина”, с которого меня выгнали.

– За что?

– Ну, чем-то не понравился сотрудникам органов. Затем был первый выезд в Ярославль в 12 лет.

Мама – мой дружбан

– А сейчас на стадион часто ходишь?

– По возможности, да. Клуб подарил мне два абонемента, и вот мы с Мишей Ефремовым ходим и фанатеем. Теперь хотим команду затащить в “Современник”, мы с Карпиным уже разговаривали на эту тему, ему идея понравилась:

– Да, да, да, отлично! Конечно, пойдем!

– Валерий Георгиевич, не обязательно, чтобы все. Кто хочет, по желанию.

– Ни фига, все пойдем!

Мне кажется, он весь в этом. Он не был хамским или надменным, а очень конкретным.

– А на что вы их хотите пригласить?

– Мы с Мишей думали о спектакле “Еще раз о голом короле” – он такой веселый и недолго идет.

– А выезд в Ярославль был втайне от мамы?

– Нет, почему? Она очень трепетно собирала мне рюкзачок, паштет какой-то положила, дала 100 рублей на дорогу.

Маме я очень благодарен. Она никогда не препятствовала моим увлечениям – ни группой Nirvana, ни потом Iron Maiden. Мама – мой приятель, мой друг, мой дружбан. Все благодаря ей. Она стремится навстречу, стремится понять, никогда не отмахивается. Я всегда имел достаточно пространства для самоопределения, имел возможность выбирать.

Дмитрий МОСТОВОЙ, Руслан ПРЯНИКОВ (фото)