Невероятный жар

Первый в истории олимпийский чемпион­-казах, баскетболист Алжан Жармухамедов никогда не играл за казахстанские команды. Бостандыкский район Южно­Казахстанской области, в котором он родился, был передан Узбекской ССР. Большую же часть жизни Жармухамедов провел в Москве, где играл за ЦСКА, а сейчас возглавляет свой детско­юношеский баскетбольный клуб.

Вынужденное переселение

– Казах я по отцу, – рассказывает Алжан Мусурбекович. – Он родом из Кзыл­Ординской области. Потом во времена джута перебрался поближе к Узбекистану, где рыли Среднеазиатский канал и строили электростанцию на реке Чирчик. Там отец познакомился с моей мамой. Она – запорожская казачка.

– Поселок Таваксай, в котором вы родились, находился на территории Казахской или Узбекской ССР?

– Сначала Казахской. У меня в свидетельстве о рождении записано, что на свет я появился в Южно­Казахстанской области. Да и сам документ составлен на казахском языке. Однако по решению всесоюзных властей в 50­е годы Бостандыкский район, на территории которого находится Таваксай, передали Узбекистану. Так что в паспорте уже указано, что родился я в Ташкентской области.

Мяч взял в руки в… 19 лет

– С чьей легкой руки вы попали в баскетбол?

– С подачи инструктора по физкультуре на заводе, где я работал после школы. Он обратил внимание на мой высокий рост и настаивал на занятиях баскетболом. Но мне так не хотелось после смены еще и бегать!

– В руки вы впервые взяли мяч только в 19 лет. Сейчас возможно, чтобы человек, так поздно начавший заниматься баскетболом, достиг каких­нибудь успехов?

– Нет. При современном развитии спорта это невозможно. Меня часто знакомые тренеры из Узбекистана просят посмотреть на того или иного парня и помочь ему попасть в российский клуб. Однако уровень подготовки юных баскетболистов в России и Узбекистане не сопоставим. Если ты в 13–15 лет не попал в определенную баскетбольную струю, то каким бы талантливым ты ни был, тебе не попасть ни в одну команду мастеров.

– Как вы, игрок с периферии, оказались в поле зрения московских тренеров?

– Это произошло в 1967 году на Спартакиаде народов СССР, которая проходила как раз в столице. Кстати, к соревнованиям мы готовились в Алма­Ате: тогда я впервые побывал в этом городе. На спартакиаде я вошел в тройку самых результативных игроков.

Москва давила жестко

– Первое знакомство с легендарным тренером Александром Яковлевичем Гомельским помните?

– Конечно. В том же 1967 году меня включили в состав молодежной сборной СССР. Во время сборов в Москве меня из гостиницы срочно забрали и отвезли в Серебряный Бор, где тренировалась первая сборная страны. Там меня встретил Александр Яковлевич и сказал: “Ну что? Посмотрим, что ты из себя представляешь”. В то время я играл в первой лиге за ташкентский СКА, и Гомельский начал на меня давить, чтобы я перешел в ЦСКА. Но я отказывался: неудобно было бросать клуб, где из меня сделали игрока. Два года мы с ним воевали.

– И какой аргумент в пользу Москвы стал решающим?

– Сборная СССР. Сначала Александр Яковлевич не взял меня на Олимпиаду в Мехико в 1968 году, а на следующий год я не поехал на чемпионат мира. После этого мой ташкентский тренер сказал: “Езжай в Москву, а то спортивного будущего у тебя не будет”. Тогда я попросил старшего тренера ЦСКА Арменака Алачачяна принудительно перевести меня в столицу, потому что добровольно уходить из ташкентской команды я бы не стал. Вскоре за мной из военкомата приехал уазик, за два дня я прошел медосмотр, получил на руки все документы и отправился с предписанием в Москву.

“Линзы искали всей командой”

– Тяжело было играть на высоком уровне без двух фаланг на руке?

– Я не могу ответить на этот вопрос, потому что со здоровыми пальцами никогда не играл. Производственную травму получил на заводе, когда баскетболом еще не занимался.

– А плохое зрение выступать не мешало?

– Поначалу близорукость у меня была небольшой. Однако после Олимпийских игр 1972 года пришлось обратиться за помощью к врачу сборной. Он посоветовал использовать контактные линзы. Тогда они были большой редкостью, их вытачивали из оргстекла. Эти линзы были жесткими и при контакте выскакивали из глаз. Порой всей командой ползали по паркету, искали их. Найдешь, а линза уже грязная или треснувшая. Приходилось делать запасные, чтобы во время игры можно было быстро их менять.

“В раздевалке продержали до утра”

– Как пережили знаменитые три секунды финала Мюнхенской Олимпиады?

– Меня тренер Владимир Петрович Кондрашин как раз перед этим заменил на Ивана Едешко. Я, расстроенный, сел на скамейку, швырнул со злости костюм: всю игру вели в счете и тут проигрываем на последних секундах. На площадку не смотрел, только слышал, как Кондрашин кричит: “Ваня, Сашке пас!”. Я поднял голову и вижу, как мяч через всю площадку летит к Белову, и тот забивает из­под кольца – 51:50 в нашу пользу. В Олимпийскую деревню мы вернулись только в шесть часов утра.

– Все это время отмечали победу?

– Если бы. Сидели в раздевалке, ждали, что решат по поводу протеста, поданного сборной США. Американцы посчитали, что время матча истекло до броска Белова и победу надо отдать им. Несмотря на бессонную ночь, в деревне сомкнул глаза только минут на 15. Где­то в час дня в Ленинскую комнату, где мы смотрели телевизор, ворвался один из тренеров и громко объявил о нашей победе.

“Знаю, кто подбросил пистолет”

– На тот момент газеты уже создали Жармухамедову ­игроку репутацию лентяя, подхватившего “звездную болезнь”…

– Это произошло с подачи Гомельского. За год до Олимпиады у нас с ним произошел серьезный конфликт. В ЦСКА, который уже тренировал Александр Яковлевич, из Ташкента перешел Григорий Авдеев. Причем он оказался в моей ситуации: дома осталась жена с грудным ребенком. Авдеев, как советский офицер, был поставлен на денежное довольствие, с которого и сам жил, и семье что­то отсылал. Несмотря на это, в клубе с него начали вымогать деньги, запугав ссылкой куда­нибудь в Североморск. Я перед всей командой заступился за Авдеева, после чего попал у Гомельского в опалу.

– А за что вас лишили звания заслуженного мастера спорта?

– Здесь была другая история. В эпоху дефицита нам, спортсменам, бывавшим за рубежом, приходилось заниматься бизнесом. Купленные за границей вещи мы здесь перепродавали. И вот в Свердловске поймали фарцовщиков, которые дали показания, что их снабжает игрок сборной Иван Дворный. Мы в тот момент находились в турне по Америке. Вернувшись в Шереметьево, сразу попали в руки таможенников. Они обыскали все сумки, и в моей нашли пистолет.

– Как он там оказался?

– В Америке мы, чтобы не таскать за собой большие сумки, оставили их в камере хранения одного из местных клубов. Мой чемодан был на обычном замке­молнии, которую можно было легко расстегнуть. Вот кто­то этим и воспользовался. Там же, в Шереметьево, еще до таможенного поста в одной из мусорных корзин обнаружили такой же пистолет, а также патроны к нему и несколько магнитных браслетов, которые мы приобрели в Панаме. Они были перевязаны лейкопластырем. Я этот лейкопластырь сразу узнал: когда был на приеме у врача, к нему зашел один из наших игроков и попросил пластырь. Я, конечно, в милиции не сказал, кто это был. Да и не скажу никогда.

В Алма­Ате дали ставку тренера по… стрелковому спорту

– Какие санкции последовали в отношении вас?

– Наши чиновники не стали дожидаться результатов расследования и, прикрывая себя, лишили меня звания ЗМС, вывели из состава сборной, дисквалифицировали на игры чемпионата. Правда, едва начался сезон, как ЦСКА потерпел два поражения подряд, и Гомельский через Министерство обороны добился моего возвращения. А ЗМС мне вернули после победы на чемпионате Европы 1979 года.

– Уже через год после этого вы ушли из ЦСКА, а значит, и из большого баскетбола…

– Я уже психологически от всего устал. Прихожу в спортзал, и у меня начинает болеть голова, появляется апатия. Никак не мог себя перебороть. Гомельский попросил напоследок отыграть Олимпиаду­80, но я уже не хотел. На тренировках сборной не старался, в состав не попал, зато с большим интересом как болельщик в олимпийские дни смотрел другие соревнования.

– Что было после московского ЦСКА?

– Отыграв два года в Ташкенте, чья команда выступала в высшей лиге, я уехал в Германию работать в спортивных клубах Группы советских войск. А в 1987 году меня перевели в Алма­Ату на должность тренера по… стрелковому спорту. Несмотря на это, я сезон отработал помощником у старшего тренера баскетбольного СКА Олега Львовича Кима. В Алма­Ате тогда подобралась очень интересная команда: Тихоненко, Мелещенко, Жуканенко, Овчинников, Марченко и другие. Правда, уже через год произошло реформирование военных округов, штаб Туркестанского военного округа переехал в Ташкент, и я вернулся в Узбекистан.

“Вспоминаю “казаха” Андреева”

– Тем не менее уже много лет вы живете и работаете в Москве…

– В 1990 году я попал под сокращение в Вооруженных силах, ушел на пенсию за выслугу лет. Немного поработал в “Строителе” (Московская область), после чего Сергей Белов пригласил меня своим помощником в тренерский штаб сборной России. За пять лет мы стали призерами чемпионатов мира и Европы. После нас сборная России долго шла к своему новому успеху – победе на чемпионате Европы 2007 года, которую многие считают случайной. Еще никогда россиян так не “тянули” на международных турнирах. Но Олимпиада, где сборная России даже не вышла из группы, показала, кто чего стоит.

– Кого из своих партнеров по ЦСКА и сборной России вы вспоминаете в первую очередь?

– Володьку Андреева, с которым мы много лет делили на сборах один номер. Он ведь тоже “азиат”, до Москвы играл за алма­атинский “Локомотив”. Андреев сразу взял меня под свою опеку. Да и на площадке мы хорошо взаимодействовали.

– Как обстоят дела у вашего детско­юношеского баскетбольного клуба, в котором вы занимаете должность президента?

– Сейчас в нашем клубе занимаются около 300 детей, и мы собираемся расширяться. Кстати, мой старший сын Владислав работает в клубе директором. А вот у младшего – Сергея – очень хорошие тренерские задатки. Завершив карьеру игрока, он выбрал профессию тренера и сейчас работает с молодежным составом ЦСКА.

Сергей РАЙЛЯН