Не в своей тарелке

Амир десять лет обучался в Англии, в том числе в престижнейшем Королевском колледже музыки, выступал на различных площадках с лучшими коллективами. Сейчас же больше трех лет он работает в Казахстане. Является солистом филармонии и пытается найти место под солнцем. А на днях ему позвонили из одной газеты и спросили, зачем в Казахской государственной филармонии он готовит концерт в честь Дня всех влюбленных…

– Как часто тебе удается концертировать?

– Достаточно часто. По возвращении в Казахстан я подготовил серьезный репертуар – все десять сонат Бетховена. Но меня это как музыканта не популяризирует. Никто не приходит это слушать. Что в принципе нормально. Наши музыканты жалуются: почему в цивилизованных странах приходят на классику, а у нас нет? Ответ прост. В том же Лондоне процент людей, понимающих классику, также мизерный. Но из-за того, что в целом население больше, люди могут наполнять залы. Во всем мире классика с середины прошлого века начала обретать оттенок чего-то консервативного, отталкивающего “некрутого”. Известно, что во многих клубах ее включают, когда заканчивается вечеринка, чтобы люди расходились. А в Лондоне на некоторых отдаленных станциях метро ставят классику, чтобы отгонять хулиганов.

– Многие мои знакомые музыканты вынуждены работать на трех работах, чтобы более или менее заработать. В Европе с этим так же?

– Там музыкантам тоже не так уж сладко. Конкуренция огромная, музыкантов много. Но, с другой стороны, там много хороших школ, оркестров. У нас же тут только консерватория в Алматы и университет искусств в Астане. Больше половины учащихся, кто их оканчивает, сразу же бросают музыку, потому что видят, насколько это бесперспективно. А тем, кто душой страдает за нее, приходится находить какие-то выходы и через знакомства устраиваться на работу. Потому что, допустим, в ту же байсеитовскую школу невозможно попасть. Там педагоги, которые уже двадцать лет как должны быть на пенсии, до сих пор работают, не отпускают свои места, дерутся за часы.

Я сам занимался педагогической деятельностью в байсеитовской школе три года. Но с этого года ушел, потому что нет никакой свободы творчества, только буквоедство. Все функционирует так же, как и  в советский период. В ногу со временем никто не хочет двигаться, подстраиваться, находить другой подход.

Афиши советского формата

– То есть, получив высокопрофессиональное образование, ты сейчас не в своей тарелке?

– Именно. Я вернулся на родину, но никто не дает ничего изменить в силу моего возраста. У нас же очень сильно развита иерархия. И, по большому счету, вся система остается такой же совковой.

– Я был в шоке от ситуации с той же филармонией, о которой сейчас только и слышно, что идет скандал за скандалом. У тебя есть мысли, как можно это менять?

– Конечно. О тех концертах, которые происходят в филармонии, нужно народ оповещать соответствующим образом. А у нас что? Афиши советского формата, где красными буквами пишут исполнителей, а синими – то, что будет происходить. Даже размер с тех пор не изменился. Складывается впечатление, что все делается ради галочки. Сказали наверху, что всем госорганизациям нужен сайт, мы его сделали. А смысл, если он никак не раскручивается, лежит мертвым грузом.

– Не хочешь вернуться к преподаванию?

– Я бы с удовольствием преподавал, если бы это было финансово обосновано. Чтобы успевать заниматься самому, я работал в байсеитовской школе два дня в неделю. Так как у меня нет ни стажа, ни званий, я получал там 26 тысяч. А чтобы зарабатывать 70 тысяч, мне пришлось бы преподавать целыми днями, как это делают все мои коллеги-ровесники.

Халтурить не получается

– В сфере культуры везде такие зарплаты?

– С советских времен повелось, что солист филармонии – самая элитная должность классического музыканта. И я, будучи солистом, получаю 84 тысячи тенге. При этом мы, музыканты, должны не только давать концерты, но  и заниматься их раскруткой. Нам постоянно звонят от руководства и просят, чтобы мы работали с публикой, распространяли билеты.

– А как ты зарабатываешь? Берешь халтуру?

– В халтуре участвовать не получается, потому что классическая музыка не попадает под определение той-бизнеса. Там не нужен репертуар, который я играю. Получив лучшее образование, я понимаю, что все, чему учился, абсолютно не востребовано в нашей стране.

– Но какой-то оптимизм есть?

– Конечно, я предан своему делу, не собираюсь его бросать, но, скорее всего, мне придется смешивать классику и другие жанры, чтобы выходить в народ. Реальность, к сожалению, заставляет.