Опубликовано: 3600

Мамы-тумбочки, или Теория невыпущенной стрелы

Мамы-тумбочки, или Теория невыпущенной стрелы

Дети – повод  для гордости, радости, ревности. Причина слез. Цель жизни. Главный показатель женской состоятельности. Или несостоятельности – тут уж кому как повезет.Неудачные дети неудачны по-разному. А вот их матери одинаковы: чадо остается их главным, а то и единственным светом в окошке. Светом, при котором темно и который не греет.Ангел Митенька

Нынче ему около сорока. В перерывах между руганью с безвременно постаревшей родительницей он пишет стихи о несовершенстве мира. Живет на мамину минимальную пенсию в хрущевке, лет 30 не видавшей ремонта. Редкую подработку – сценарии к капустникам и корпоративам – обычно дают матери. Сочиняют они их вдвоем и с удовольствием, а вот когда “творчество” кончается, становится невмоготу. Сынуля орет что-то про сломанную жизнь, трясется, входя в раж, и норовит побольнее ткнуть тощим жилистым кулачком матери в лицо или живот. Мать бормочет что-то успокаивающее и оправдывается перед соседями: мальчик болен, не ведает, что творит.

Соседи еще помнят: в пять лет Митенька был очаровашкой – большеглазый, с льняными кудряшками. Не по годам разговорчивый пацан жил с мамой и бабушкой – педагогиней на пенсии. Маленький семейный мир был обречен вертеться вокруг него. Он и вертелся....

На работе, где молодые мамочки за чаем цитировали своих детей, ангелоподобный Митюша был абсолютным лидером. Он уже рифмовал слова и вычурно выражался. Гордая мама читала нам сынулькино: “Повилика раскинула нити...”. Было и правда круто для дошкольника.

К тому времени, когда бабушка умерла, а сам Митька поступил в универ на филфак, стало совершенно ясно, что с ним “что-то не то”. Временами он заходился в диких истерических приступах, заламывал руки и расшвыривал вещи. Мать таскала его по знакомым психиатрам, те разводили руками и советовали нечто заумное, но вполне понятное по смыслу: дать парню хорошей взбучки и заставить жить в реальном мире.

Но взбучку мать уже не осиливала, а реальный мир был неласков и к более адекватным своим сыновьям. Шли девяностые, работы по специальности для Митюшки не было. Не было ее и у матери – пенсионерку сократили первой. В итоге она, тяжело переваливаясь на артритных ногах, ходила по городу с огромными пачками газет. Заработанного хватало на хлеб.

Митя газеты таскать не помогал – стыдился. Он вообще не работал в общепринятом понимании этого слова. Организовывал какие-то постановки, создавал что-то типа клуба для литературно продвинутых подростков. Парень был талантлив, но к реальной жизни и живой копейке все это имело крайне отдаленное отношение.

Так они и живут. Мать – в страхе за Митькино будущее. Сын – в ненависти к жизни, в которой он не нашел и навряд ли когда-нибудь найдет свое место.

Недавно он особенно изощренно избил мать. Обеспокоенные шумом соседи вызвали полицию. И Митеньку забрали наконец в психушку.

Его мать позвонила мне через три дня. Говорила: “Митьке там плохо, он жалуется, что толком не лечат, уважения нет, он хочет домой”. И ей плохо. Очень ждет его. Очень.

Мамин крест

Этого я мальчиком не знала – мрачноватый мужик постарше меня будет. Воспринимаю его в реалиях сегодняшнего дня. А в этих реалиях он – алкаш с тридцатилетним стажем, без профессии, без образования, без семьи и постоянной работы. Живет, опять же, с восьмидесятилетней матерью, большей частью на ее деньги и в ее квартире – свою пропил.

Николая назвали в честь деда – довольно известного в пятидесятых геолога. Валентина Николаевна – редкая красавица – родила сына поздно по тем временам, ей было уже за тридцать, ребенок стал для них с мужем долгожданным счастьем.

Счастья хватило лет на 17, пока Колька школу не окончил. Тут-то и сломалось что-то. Не то отец с матерью отправили его не в тот институт, куда мальчишка хотел, не то в самом вузе что-то не заладилось, но через год Николай учебу бросил, а вот стакан поднял и уже не опускал его никогда.

Коля работает месяца три-четыре в год – отовсюду выгоняют. А потому Валентина Николаевна привычно делит пенсию на три кучки: побольше – на коммуналку, на скромное питание себе и... на более богатую еду Николаю. Сама перебивается кашами, а Коле мясо нужно.

– Валя, – увещевают ее подруги, – да раздели ты квартиру, пусть отдельно живет как знает, ты хоть отдохнешь!

Она не спорит. Ей без сына лучше. Когда его нет, она веселеет, хорошо спит и нормально питается. Но и не выгоняет. Как-то в минуту откровения объяснила логику: “Я его воспитала таким, мне и нести этот крест”.

“Тебе же ничего не стоит!”

Куляш – женщина большого социального темперамента. В свои пятьдесят пять она носится по городу и решительно берется восстанавливать справедливость и улаживать конфликты. Это в нагрузку к основной работе. Дома бывает редко. Может, потому, что там эпицентр непосильного для нее конфликта? Дома царит Жанна.

Жанна – старшая дочь, ей тридцать. Не замужем. Работает время от времени, в крайнем случае и очень недолго. Причина увольнения всегда одна и та же: горбатиться за копейки на тупой работе глупо и недостойно уважающего себя человека. Ну а достойного поля деятельности для нее не находится. И навряд ли найдется – за плечами девять классов, пройденных совершенно формально, плюс брошенный колледж.

Куляш вздыхает – она перепробовала все: устраивала на работу, не давала денег, даже холодильник запирала, мол, заработай сначала на еду. Не помогает. Жанна спокойно пережидает вспышки материнского гнева, в особо затянувшихся случаях устраивается ненадолго на работу. А когда совсем уж подпирает, выдвигает главный тезис: не последний кусок, мол, мама, доедаешь. Тебе же ничего не стоит мне помочь! Потребности у девушки и впрямь скромные, но мать волнует, что удовлетворять их своими силами дочка никогда не научится.

Двое младших давно отучились и работают. Живут отдельно, матери по поводу сестры говорят открыто: гони ты ее, останется без поддержки – начнет шевелиться. Куляш обидно – нет тепла между детьми. Но выгнать старшую не решается. Да и не получится у нее – Жанна смеется матери в глаза и говорит, мол, имею полное право жить в квартире, часть которой моя. Не в суд же на нее подавать?

С миром на равных

– Как его бросить? – с горечью спрашивала меня мама Митюши. – Он же пропадет! Как я жить буду?

– Он убьет тебя когда-нибудь.

– Ну и пусть, зачем мне такая жизнь?

“Такая” – это без сына, без боли, которую он приносит. Она давно забыла, что когда-то ее жизнь имела иное наполнение.

Это просто три примера из жизни знакомых мне людей. По уверению специалистов, истории не уникальные. И мама какого-нибудь Митюши или Коленьки как раз сейчас стоит в начале пути. На то и расчет: может, прочтут, задумаются и попытаются что-то изменить. Что и как?

Психолог Сеилхан Козыбаев по этому поводу всегда вспоминает теорию стрелы. Мол, ребенок – это стрела, которую родители, как лучники, посылают в мир. Мы можем по-разному натянуть тетиву, выбрать прицел, сменить лук. Мы можем всё, но только до тех пор, пока стрела не будет выпущена. После можно сокрушаться, что полет не дальний, удар не в цель, но что-то изменить  уже не в наших силах. Это уже не наша жизнь – жизнь наших детей. Но самое страшное, если стрелу так и не выпускают. Прицеливаются, снимают с тетивы, опять прицеливаются...

Отпустить ребенка в жизнь слишком рано, наверное, опасно. Но это намного лучше, чем не отпустить вовремя, потому что часто оказывается, что это опоздание навсегда.

– Чувство ответственности за себя и близких и чувство самостоятельности – вот что важнее всего воспитать в своем ребенке, – считает Лидия Никифорова. – А если что-то не получилось – за вас это сделает жизнь, если вы, конечно, ей это позволите. Потому что иначе ваш ребенок и мир никогда не встретятся на равных. А это – большая беда.

Когда вместо мамы – “тумбочка”

Психологи, говоря о великовозрастных детях, зависших на шее своих родителей, на удивление единодушны. Как правило, им приводят источник проблем, мол, объясните, побудите к действию, наставьте на путь. А они… приглашают на беседу родителей.

– Лечить нужно не следствие, лечить нужно болезнь. А болезнь в таких случаях – поведение родителей, чаще – матерей, – утверждает психотерапевт Сеилхан КОЗЫБАЕВ. – Это им нужна помощь, а не их детям. Только они могут изменить ситуацию. Насколько я могу судить, их чада считают, что в них самих проблемы нет. А поэтому им не нужен психолог. Им нужен жизненный пинок.

С этим согласна и психолог-педагог Лидия НИКИФОРОВА, которая полагает, что причины подобного поведения выросших, но так и не повзрослевших детей (а такое, увы, совсем не редкость) нужно искать в семье. И даже не столько в каких-то отдельных просчетах родителей – в конце концов, всякий взрослый человек вне зависимости от того, как его воспитывали в детстве, давно должен был стать воспитателем самому себе, что и происходит с большинством адаптированных в социуме людей.

Но если этого не произошло – изменить ситуацию может только ломка стереотипа. Стереотип для всех трех наших героев – использовать своих матерей как переходник между ними и враждебным миром. Как некую тумбочку, в которой всегда есть еда и деньги.

“Тумбочка” бывает строптивой или вдруг берет на себя противоестественные функции поучать и побуждать к действиям. Однако великовозрастный переросток давно выработал поведение, которое позволяет “отремонтировать” непослушную “мебель”.

Залюбленный до психической неадекватности Митюша эксплуатирует тему недолюбви, деградировавшему Николаю хватает сообразительности играть на чувстве вины. А волевая Жанна давно подчинила себе более слабую мать.

Истории разные, а лекарство одно, утверждают специалисты. Очень горькое, надо сказать, лекарство – оторвать от себя чадо и бросить его в мир. Причем как минимум в двух первых случаях это нужно было делать намного раньше. И сегодня  это уже спасение не столько для Мити и Николая, сколько для их измученных матерей. А вот в случае с Жанной все может еще сложиться, если она сумеет поменять отношение к жизни.

Оставить комментарий

Оставлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи