Люблю гоняться за пятью зайцами

Музыку для удовольствия, а не для денег

– Борис Борисович, у вас только что вышел новый альбом “Пушкинская, 10”, который я уже скачала в Интернете. Интернет-дистрибьюция, начатая Radiohead и Nine Inch Nails и действующая по принципу “заплати, сколько не жалко”, работает?

– В 70–80-е годы мы занимались музыкой, потому что нам было страшно интересно это делать. Никому в голову не приходило, что за это можно получать деньги. За это можно было получить срок. Но нам повезло. Потом мы прошли период, когда за музыку можно было получать деньги, и очень большие деньги. Потом сумма начала падать и в конце концов упала совсем.

Мы вернулись к ситуации 80-х. Если человек хочет записать музыку, он должен придумать, как это сделать, найти деньги. И понимать, что эта музыка никогда не окупится. Потому что любая фирма в России и сопредельных странах действует одинаково: она дает какую-то маленькую сумму, обещая платить проценты. Но музыканты этих процентов не видят. Так не проще ли сразу выкинуть на помойку идею о том, что музыка должна приносить деньги?

Мы деньги зарабатываем только на концертах. Альбомы делаем для собственного удовольствия. Поэтому можно выкладывать все, что угодно, в Интернет, позволять всем скачивать – платно, бесплатно, как угодно. Можно платить – люди, которые хотят нам что-то хорошее сделать, могут отправить любую сумму.

– И работает? Платят или принимают этот дар как халяву?

– Многие платят.

Песни с выдержкой

– Чем для вас альбом “Пушкинская, 10” отличается от других?

– Знаете, так можно спросить про каждый день. Каждый день особенный и каждый отличается. А как сказать чем? Чем-то. Чем-то самым важным. А самое важное словами не выражается.

– Материал к альбому не новый, он где-то лежал…

– Он лежал у нас на студии. И не то чтобы копился – мы периодически к нему возвращались: “Что это у нас там лежит? А давайте посмотрим, в каком состоянии песни. Нет-нет, не будем. А давайте через полгода, через год, через пять лет опять посмотрим”. Это само по себе происходит: вдруг вспоминается, что есть такая песня. Некоторым песням с десяток лет. Мы первый вариант “Писем с границы” записали в декабре 1999 года.

– Означает ли появление этого альбома, что нового материала нет?

– Прошу уважаемый суд прислушаться к доводам подзащитного! Уважаемые судьи, мы выпустили два альбома за десять месяцев! Я не знаю никого другого, кто сделал бы подобное.

По мне прошелся Игги Поп

– В одной из последних своих передач “Аэростат” вы выразили свое неоднозначное отношение к последней пластинке Игги Попа. А можете конкретизировать мнение по поводу этого альбома?

– Игги, как всегда, соизволил по мне пройтись, и я ему отвечу. Я считаю, что при масштабе его личности он мог бы не жалеть денег и записываться с хорошими продюсерами. Но он сказал, что у него нет столько денег. Ну, простите, если он предпочитает экономить на своей музыке, то у него будут получаться средненькие пластинки. Как у него это обычно и получается.

– Но в случае с последним альбомом разве это не нарочно сделано? Он же сам сказал, что ему надоели “отморозки с электрогитарами”.

– Учитывая, что это саундтрек к французскому фильму, который ему заказали… И все равно парни с гитарами были! Я Игги уважаю, но думаю, что он мог бы делать вещи, которые были бы чуть-чуть более разнообразны.

Мой брат – Дживан Гаспарян

– Игги Поп экономит, а вы, судя по всему, нет, когда подбираете музыкантов для записей и на отдельные выступления. Таких, как, например, Брайан Финнеган, Дживан Гаспарян.

– Как я могу экономить или не экономить на Дживане? Дживан с меня ни копейки не просил. Он мой брат. Есть классные музыканты, которым я обязан платить, потому что я занимаю их время, они могут откуда-то приезжать. Я все это понимаю. Поэтому, если могу дать деньги и кого-то поддержать из тех, с кем работаю, естественно, я это сделаю. Но есть люди, которым просто неудобно предлагать деньги. Как я Дживану деньги предложу? Он обидится. Если он меня просит что-то сделать, я не прошу ничего.

– Как вы выбираете музыкантов? Какими критериями руководствуетесь?

– К сожалению, имена многих музыкантов у нас никому ничего не скажут. Например, на “Лошади” играл один из лучших трубачей и валторнистов Лондонского симфонического оркестра. Кому у нас нужен лондонский валторнист и его имя? Мне же их рекомендуют друзья.

– А как задается направление, мелодика, как рождается сама композиция?

– Когда я пишу песню, то знаю, что мне нужно. Я это слышу. Вопрос только в том, как сделать так, чтобы то, что слышу я, могли услышать и остальные.

– Песни переделываете?

– Я стремлюсь никогда не переделывать, кроме самых отчаянных случаев. Когда, например, песня была записана, скажем, в 1980 году, и я уже тогда имел в виду, что тут что-то другое должно быть. Но тогда не было возможности, я не умел. И по прошествии 29 лет я думаю, что пора записать так, как я хотел это сделать изначально. Песня “Моей звезде” – яркий пример. Потому что она была записана в 1980 году под одну гитару, а я знал, что там должен играть струнный квартет. Но тогда у меня не было никакой возможности даже подумать о том, что это возможно. А теперь там и струнный квартет, и флейта. А в общем, я думаю, песня должна иметь одну жизнь. Один раз записал – и все: “Дальше, следующий!”.

Песня про зайцев

– Какие-нибудь новые команды оставляют у вас хорошее впечатление?

– Я как раз пришел из гостиничного номера, где писал передачу. В ней будет порядка 9–10 сегодняшних групп, которые сейчас только поднимаются. И все они, с моей точки зрения, – максимально радостные, веселые и блестящие. Много хороших групп.

– Вы сейчас в гостиничном номере писали передачу?!

– В том смысле, что готовил ее. Каждая передача “Аэростат” длительностью 46 минут пишется в течение двух-трех месяцев. Это серьезная и хорошая работа, она у меня основная.

– А если придется выбирать между записью пластинки и передачей, что для вас будет важнее?

– Я, подобно одному из героев Акунина, считаю, что нужно гнаться за двумя зайцами. И ловить обоих… Всех.

– А какого зайца в первую очередь?

– Нет, сразу обоих. И даже не обоих, а штук пять сразу!

Хорошие люди молчат

– Раз уж зашла речь об Акунине, что еще вам удалось прочесть за последнее время?

– Я скупаю все книжки английской писательницы Эллис Питерс, которая писала про монаха

XII века, “Хроники брата Кадфаэля”. Постепенно по одной книжке тягаю, и мне только что из Англии привезли еще четыре. Теперь на неделю-полторы я обеспечен.

– А можете рассказать, что вы находите в тех книгах, про которые сейчас сказали?

– Это очень хороший вопрос. В современной литературе исчезло понятие героя. То есть все пишут обязательно про людей, которые ни с какой точки зрения им самим не нравятся. Писать про людей, которым хочется подражать и с которыми хочется общаться, считается почему-то дурным тоном. А мне приятно читать про людей, которые меня радуют. Акунин – единственный, по-моему, писатель, пишущий на русском языке, у которого есть герои.

– А у Пелевина есть герои?

– Между “Желтой стрелой” и “Принцем Госплана” – да. Хулия – хорошая героиня. Но Витя идет очень странным путем… Но, собственно, это Витины дела, гению можно все. Подождем новый роман, который должен вот-вот появиться.

– По вашему мнению, искусство должно давать человеку надежду?

– Когда-то Конфуций сказал: “Благородный муж напоминает людям, что они хороши, а низкий человек напоминает им, что они плохи”. Мы живем в эпоху, когда искусством в основном занимаются люди не то чтобы низкие, но те, которых в пору моей юности шпана не допустила бы к мусорным бачкам. В эпоху, когда можно продавать нам парашу, торговцы парашей имеют полное право это делать. Только мы не обязаны это покупать. Искусство существует для того, чтобы помочь нам всем стать лучше. Чтобы мы начали получать от жизни не просто удовольствие, а радость. И чтобы захотелось делиться ею с другими. Чтобы жизнь стала чудом. Но всегда есть люди, которые обижены Богом, которые сами себя чувствуют плохо и хотят, чтобы и другие себя почувствовали плохо. Хороших людей больше, но они чаще молчат.

Наталья БОЙКО, Иван БЕСЕДИН (фото), Алматы