Два метра чистого искусства

Это в драматических театрах 30-летние актеры играют подростков Ромео и Джульетту, пытаясь вспомнить себя “эпохи” своей первой любви. В балете – обратная ситуация: совсем молодые артисты играют и зрелую любовь, и боль разлуки длиною в жизнь, и закат грозного диктатора.

 Когда любовь ломает жизнь

– Амир, почему – Сталин? Если говорить об историческом прототипе вашего персонажа…

– Я помню: его звали Борис Каплун. Чекист, который влюбился в великую балерину и этой любовью сломал ей жизнь. Сначала я никак не мог его понять и представить – поэтому на репетициях “брал” только внешнее. А вот самую суть… Однажды мой педагог Эдуард Джабашевич Мальбеков смотрел на меня, смотрел и говорит: “Амир, что ты пыжишься? Что пытаешься изобразить? Не надо”. Несколькими штрихами нарисовал мне образ: человека, который всех подминает под себя. Человека, который идет, – и все перед ним замирают от страха. Начинает говорить – и все вокруг молчат. И тогда я сразу представил Сталина…

– В знаменитом дуэте с Балериной вы тоже – Сталин?

– А почему – нет? Это не столько любовная сцена, сколько… историческая: противостояние великого искусства балета и революционного насилия, попытка подчинить искусство – власти. Думаю, все именно так и было, и мне было очень важно передать именно ощущение времени…

– А любовь?

– Любовь передать гораздо проще. Знаете, в мои 25 лет, как бы странно это ни звучало, у меня достаточно большой жизненный опыт. Были очень тяжелые ситуации, которые я трудно переживал, но пережил. И вынес четкое убеждение: артистами так и становятся – через страдания. Только свои собственные чувства мы можем перенести на сцену…

Боксер vs танцовщик

– Какой у вас рост?

– 1 метр 90 сантиметров.

– Два метра чистого искусства.

– Почти.

– Из вас не пытались делать баскетболиста?

– Нет. Пытались… каратиста. У меня отец – мастер спорта по боксу. Он хотел, чтобы я занимался мужским видом спорта – бокс, борьба, карате… И вот я учусь в обычной школе, хожу на карате, а это значит – без проблем сажусь на шпагат. Однажды в нашу школу приходят преподаватели Алматинского хореографического училища. Толком не помню, как проходил этот отбор, помню лишь, что мне сунули в руки какую-то бумажку: “придешь домой – покажешь маме”. И мама решает отвести меня в училище…

– А что делает папа?

– Возражает, ругается. “Кого ты хочешь сделать из моего сына? Танцора? Разве это профессия для настоящего мужчины? Мой сын будет спортсменом. Олимпийским чемпионом…”. Маме пришлось даже подключить папиного друга, чтобы его уговорить. Договорились о компромиссе: я учусь три-четыре года в училище, а там посмотрим. Но через четыре года я уже учился в девятом классе и видел звезд Большого театра – Цискаридзе, Уварова, Медведева, видел спектакли Бориса Эйфмана… И я сказал родителям: нет, всегда буду танцевать!

– Папа-боксер не побил?

– Нет. Но проблемы были большие. Мы одно время даже не разговаривали. И смирился он только… знаете, когда? В прошлом году, когда у меня был сольный концерт в нашем Оперном театре. Он смотрел не отрываясь, и мама потом сказала, что в первый раз видела в его глазах слезы. После концерта он подошел ко мне и сказал: “Ладно, сынок, танцуй! Это – твое…”.

Возвращение блудного артиста

– Многие молодые артисты нашего балета выезжают работать за границу.

– Было время, я тоже хотел уехать. Сколько говорил маме: “Не хочу работать здесь!”. Она всегда отпускала: езжай, балам, акжол! Видимо, чувствовала, что я все равно вернусь. И я каждый раз возвращался. Максимум, сколько выдерживал вне дома, – два или три месяца…

– Вы такой домашний мальчик?

– Ни в коем случае! Меня никто никогда особенно не опекал. Я стажировался у Бориса Эйфмана (знаменитый петербургский балетмейстер. – Прим. авт.), ходил на уроки в великий Мариинский театр, уезжал работать в Москву… куда я только не уезжал! Но понимал, что мне нужно возвращаться на родину. И каждый раз, возвращаясь, танцевал по-другому.

– Лучше?

– Думаю, да. Понимаете: я не против того, чтобы куда-то ехать, – обеими руками за. Но – за то, чтобы мы ездили и учились. Когда ты работаешь в одном театре, варишься в собственном соку, ничего хорошего из этого не получается. Никакие современные средства коммуникации тебе не помогут. Когда ты видишь больших мастеров живьем, когда ты ходишь к ним на репетиции, когда общаешься с этими людьми и видишь, как они выкладываются и как отзывается зал… это потрясающе! Я, как зачарованный, следил за движениями премьеров Мариинки: простой поворот головы, самый элементарный жест можно сделать так, чтобы зрительный зал сначала замер, а потом – взорвался аплодисментами… Поэтому я желаю нашим молодым артистам…

– …сказал немолодой Амир…

– Я на самом деле отношусь к “почти” среднему поколению, потому что уже восьмой год работаю в театре, карьера-то наша – 15 лет всего лишь. Так вот, я желаю им много выезжать, учиться, но всегда возвращаться домой и дарить свое искусство родному народу.

“Блиц” напоследок

– У вас есть любимая партия?

– Конечно. Тореро в “Кармен-сюите”. Это абсолютно моя партия – даже по темпераменту.

– А любимая девушка?

– Моя жена. Она тоже танцует. Балерина Айман Егизбаева.

– Что бы еще хотелось сделать в искусстве кроме балета?

– Сняться в кино.

– Вам приходится соблюдать диету?

– Нет. Я такой от природы: ем абсолютно все – манты, пельмени, бесбармак… Любимое блюдо – гуйру-лагман. Могу хоть каждый день есть.

– Что любите делать в свободное время?

– Ездить на машине по трассе. Я – серьезный автолюбитель.

– Что бы хотелось станцевать?

– Тибальта в “Ромео и Джульетте”. Гирея в “Бахчисарайском фонтане”: пропустить через себя такую историю!

– Вы про то, что он казнит собственную жену?

– И про это – тоже. Но еще очень хочется побыть ханом.