Герольд Бельгер: Мы страшно скудеем умственно

О мешке денег и трех дипломах

– По-вашему, куда сейчас движется страна?

– Этот вопрос я много раз ставил в своей публицистике и ответа не нашел. Мы идем зигзагами, выкрутасами, где-то наша стежка плутает по степи, в закоулках. Нет четкой позиции, есть подражание. Это наша беда. Мы бываем в Америке, хотим быть, как американцы, хотим тех, этих догнать, перегнать. То есть очень много хвастовства, я это называю “даракианство”. Есть казахское слово “даракы” – это человек-хвастун, трепло. У нас в стране много трепачества, лжи, мы пронизаны этим сверху донизу, и это, по-моему, наша главная беда.

– Не из-за отсутствия ли национальной идеи нас болтает из стороны в сторону?

– Одно время я отчаянно искал национальную идею. В чем ее суть? Чтобы объединить народ, сберечь. Я думал и пришел к выводу, что наша национальная идея – это казахский язык. Сейчас, честно говоря, в этом весьма сомневаюсь, язык национальной идеей стать не смог. Теперь говорят, что это – единство. Согласен, единство в любой стране важно и нужно, но какое может быть единство, если власть сама по себе – наверху, а народ – сам по себе, и между ними огромный ров. Мы живем без национальной идеи, смотрим то на американцев, то на россиян, то на китайцев – не знаем, к кому приладиться. Наша беда – это нехватка самостоятельности, уверенности, что называется, “темир казык” (то есть стержень). Подражательность – это ведь от комплекса неполноценности. Я патриот Казахстана – с семи лет рос в казахском ауле, весь пронизан казахским духом и желаю стране процветания, но я вижу все больше недостатков. То ли позитива нет, то ли я настроен слишком скептически.

– Каждый народ имеет то правительство, которое заслуживает, разве не так?

– Поневоле соглашусь – каждый имеет то, что заслуживает. Но, зная Казахстан и казахов с 1941 года, я прихожу к выводу, что народ у нас заметно вырос. В смысле национального сознания, понимания, рассуждения, восприятия мировоззрения, и он сейчас верхами все больше недоволен. Эта разница между властью и народом все больше. Представляете, за двадцать лет нашей независимости у нас было 12 министров образования! Настоящее образование – это когда человек нравственно образован, окультурен, а не когда у него мешок денег и 2–3 диплома.

Не культура – а культур-мультур

– Какие могут быть рекомендации? Чем питать ум?

– У нас понятие культуры неправильное, на нее смотрят, как на культур-мультур. Это когда какого-нибудь артиста приглашают на мероприятие или из Москвы целая толпа приезжает, песни поют, и считается, что это и есть культура. Есть большие жулики от культуры, которые к этому приспособились. А культура – это газон, который нужно десятилетиями поливать, выращивать, ухаживать. Мы до этого еще не доросли.

– Недавно супруга композитора Мукана Тулебаева Дарига взывала к тем, кто смог бы закончить оперу “Козы Корпеш – Баян Сулу” – до сих пор некому…

– Сейчас же все песенки сочиняют. Могу привести пример. В давние времена мы общались с композитором Ахметом ЖУБАНОВЫМ, я бывал у него дома, перевел его книгу “Соловьи столетия”. И вот он мне показал рукопись – перевод на казахский язык книги “Осуждение Паганини” Анатолия Виноградова. Он ее перевел, осталось страниц 17, говорил, что никак не найдет времени закончить. Эта книга была очень нужна студентам консерватории. Паганини работал ежедневно по 15 часов. А наши музыканты, говорил Ахмет Жубанов, – лентяи. Так он и не закончил перевод. Потом я спрашивал у его дочери Газизы Жубановой, знала ли она об этой рукописи, оказывается – ничего. До сих пор не нашелся человек, который бы эти 17 страниц довел до конца.

– Потому что гении в стране перевелись?

– Мы страшно скудеем умственно. Мне всегда вспоминается изречение американского психолога, сказанное еще 30 лет назад, что человек, который познает таблицу умножения, будет считаться гением. Я долгое время в аспирантуре занимался программами старинных школ: медресе, мектебов, гимназий. Изучая их, пришел к выводу, что программа классической гимназии значительно глубже и богаче, чем нынешний факультет филологии университета. Человек, который окончил гимназию тогда, знал три живых языка и два мертвых – латинский и древнегреческий. Одно время я довольно часто выступал в институтах, и у меня всегда была проблема: на каком уровне общаться со студентами? Обычно я спрашивал: “Айналайн, ты в последнее время какие книги читал?”– "Ответ был – никакие. “Какие спектакли посетил?” – "Ничего не видел". Один студент сказал: “Ой, агай, мы, что, в Алматы приехали спектакли смотреть и книги читать? Мы учиться приехали!”. А в чем тогда заключается учеба? Он работает в 2–3 местах и полусонный сидит на лекциях – вот современный студент. Я сравниваю со своим поколением: мы приезжали из аула и первым делом отправлялись в Оперный театр, хоть и в спортивном костюме, калошах, лишь бы послушать “Кыз Жибек” в исполнении Куляш БАЙСЕИТОВОЙ! Была такая потребность у всех моих друзей. А сейчас что?

Чтобы казах был казахом, кореец – корейцем

– Не могу не узнать ваше мнение о ситуации, сложившейся вокруг казахского языка…

– Я много об этом писал, пишу, и мне, честно говоря, уже надоело. Я сам – горячий сторонник казахского языка. Вырос в казахском ауле, говорю, пишу по-казахски, перевожу, поэтому для меня это близко, кровно. Казахи в какой-то степени виноваты, что допустили такое. Дело с казахским языком обстоит швах, и все это понимают. Деньги отпускаются немалые, но добрая половина разворовывается. Когда дело доходит до акша – никто не думает о языке, патриотизме, каждый думает о своем кармане. В 80-х я ратовал за два государственных языка, тогда я только выразил свое мнение в печати, потом мне целый год звонили, угрожали, говорили: вторую ногу твою сломаем, голову оторвем. Но с возрастом все больше и больше отношусь скептически к проблемам образования, языка, культуры, медицины. Все это в загоне, иногда там наверху “трещат”, ведут зажигательные, пропагандистские речи, но это все впустую, несерьезно. Потому что сами казахи охотнее разговаривают на русском языке. И пишущих на нем все больше и больше. Вчера мне один казах, врач по профессии, принес толстый том своей поэзии, все написано по-русски. Это меня не удивляет. Мне прислали роман Кристы Вольф, каждая вторая фраза – английские словечки. Если бы проснулся вдруг Гёте и стал читать современную немецкую литературу, он бы ее не понял, она слишком американизирована.

– Все-таки как мы должны называться – казахи или казахстанцы?

– Когда меня хотят назвать казахстанцем, я не возражаю, географически так оно и есть. Но если хотят, чтобы я писал национальность “казахстанец”, хоть убей меня, не соглашусь. Я родился немцем, горжусь, что я Герольд – это мощное звучное имя (с нем. – глашатай, вестник, трибун) дала мне мама. С матерью в больнице была одна еврейка. Она хотела сына назвать Герольдом, но родила дочь и уговорила мою мать назвать меня Герольдом. Я за то, чтобы казах остался казахом, кореец – корейцем. Вот, скажем, в Германии сейчас кого только нет. Я несколько раз выступал по этому поводу, меня даже обозвали расистом. В ЦК (Центральный Комитет партии) страшно удивились, мол, знаем Бельгера как интернационалиста, а он вдруг поехал в Германию и стал расистом! Потому что я возмущался, что слишком все открыто, там кого только нет, а немцев не видно, немецкой речи мало слышно. Я культивирую в себе немца, читаю постоянно немецкую литературу, общаюсь с тамошними немцами – сейчас похвастаюсь: мне вчера прислали книгу “Стихи о любви” с графикой. Или вот у меня есть Томас Манн, там 1500 фотографий, это для меня отдохновение, когда мне уже совсем дурно и от казахов, и от немцев, от русских – я читаю литературу или Библию.

“Брось, у тебя нос не годится для атыгайца”

– Что нужно делать, чтобы дружба между народами в Казахстане оставалась нашим достоянием?

– Я постоянно подчеркиваю, что казахи в военные и послевоенные годы были значительно лучше в человеческом смысле. Это были люди широкой, как казахская степь, души, искренние, сердечные, немного наивные, милые и очень добрые. Сейчас пошли расчетливые, денежные. Личные интересы вышли на первый план. О русских я не говорю, так как плохо знал их всегда. Мне кажется, наша дружба раньше шла на максимальное сближение. А сейчас идет разъединение, каждый хочет быть лучше, чем он есть. У нас пошли какие-то жузовые разобщения, мне звонят и спрашивают, из какого я жуза. В том краю, где я вырос, были атыгайцы – “брось, у тебя нос не годится для атыгайца”, нет, ты лучше будь каракесеком! Я все время переключаюсь с языка на язык, я же переводчик, а это, говорят, вредно для здоровья. Пожил в Подмосковье, и то, что я там увидел, меня сильно обескуражило – какие там леса, природа, а живут люди бедно, кроме пьянства и нищеты – ничего нет. Думаешь, Господи, ну дай эту землю узбеку – он из нее конфетку сделает!

– Какие у вас планы на творчество?

– Пять-шесть книг в плане стоят. Вот сейчас издал маленькую книжку, мне нравится ее формат – карманный, очень удобный. Сейчас сдал еще одну под названием “О, казахи мои” – это фраза из Олжаса Сулейменова, но, поскольку я 72 года живу среди казахов, тоже имею право так сказать. Там будут размышления, наблюдения только о казахах. Немцы узнали про это дело и попросили написать: “О, немцы мои” (улыбается).

Алматы