«Разговоры о ненужности книг – неправда»

Илья Стогов, автор знаменитого романа «Мачо не плачут» и других произведений на ультрасовременные темы, реализует новый проект. Первая книга в его рамках – «Рич&Бьюти. История мира в девяти найт-клабах» – уже вышла, следующая будет называться «Эра супергероев. История мира в пяти журналах и трех комиксах», ее выход ожидается в ближайшее время. В интервью газете «Взгляд» Илья Стогов объяснил, почему считает необходимым писать книги о том, что происходит здесь и сейчас.

– «История мира в девяти найт-клабах» открывает цикл, в котором будут рассматриваться различные механизмы нынешнего мироустройства. Значит, познавательной литературы об устройстве мира, которой сейчас так много, станет еще больше...

– А что, ее правда много? Знаете, на самом деле у меня нет потребности писать книжки. Что касается книг о том, как все устроено, то я скорее хочу их не писать, а читать. Но мне как раз казалось, что их у нас нет. Однако если их, как вы говорите, много, то, может быть, я на это дело забью – писать не буду, а лучше почитаю что-нибудь, написанное другими. Можете что-нибудь порекомендовать?

– Порекомендовать сложно, могу просто назвать. Вот, к примеру, сейчас очень популярен французский писатель Бернар Вербер, пишущий обо всем на свете...

– Надо же, даже не слышал про него. Но я понимаю, о чем вы говорите. Да, наверное, на каких-то книжных рынках, более развитых, чем наш, эта ниша забита. Я даже в этом уверен. В позапрошлом году мне позвонил один американский журналист и сказал, что хочет сделать про меня радиопередачу. Ну, мы встретились и не то чтобы стали делать какую-то передачу, а начали общаться, ходить по барам.

Мои книги переведены на многие языки, но английских переводов нет, и поэтому он моих книжек не читал. И вот он спрашивает: «Ты, вроде бы, нон-фикшн пишешь?» Я говорю: «В общем, да». И тогда он говорит – так ты, наверное, богатый парень. Я удивился – почему я должен быть богатым? И тогда он рассказал, что в Америке у него есть знакомый, который написал всего одну книгу – речь в ней о последствиях натовских бомбардировок в Сербии. И что вы думаете – за год было продано 50 тысяч экземпляров. И это в Америке, где Европа многих вообще не интересует и где представления о ней бывают довольно смутные. Где turkey – это не Турция, а индейка. Я не претендую на лавры Задорнова, но то, что я сейчас сказал, – правда, Америка – это все-таки другое полушарие. Однако книжка про Сербию, написанная по следам американских бомбардировок, разошлась таким вот огромным тиражом. А у нас только ленивый не кричал, что сербы – наши братья и все такое. Но думаю, что тираж подобной книги в России составил бы три экземпляра.

- У нас нет традиции читать нон-фикшн, это здесь вообще никому не надо. Книжек-объяснялок, видимо, действительно много, но это не наша история. Вот, например, сколько времени уже прошло с тех пор, как распался Советский Союз?

– Около двадцати.
– Двадцать лет – это большая эпоха. Но при этом не наберется даже нескольких книжек, которые объясняли бы, что это за время, в которое мы живем, и что у нас теперь за страна. И так – со всем. На наших глазах в стране возник профессиональный спорт – скажем, еще год назад чемпионами мира по боксу по версии всех федераций были русские или украинцы, в общем, экс-советские люди. Но можете ли вы вспомнить хотя бы одну книгу о спорте?

Про футбол парочка есть, про остальное – нет. То же самое с музыкой. Про русский рок, в том числе и моими усилиями, издано довольно много. Но вот про хип-хоп, который в России тоже уже не младенец, а вполне состоявшееся явление, нет вообще ни одной книжки. Каждый второй тинэйджер, попадающийся мне на улице, носит кепку козырьком вбок и широкие штаны. Но он не может прийти в магазин, купить книгу и прочесть в ней о своем любимом исполнителе. Можно ли себе представить книгу про группу «Каста»?

 - Со временем, наверное, все появится.

– Со временем – наверное. Но пока получается, что мы живем вне времени. Западный читатель знает, что информация, почерпнутая им из газеты, через месяц будет доступна в книжной версии, в отшлифованном виде, с хорошим переплетом: идет ли речь о войне в Ираке, о теракте 11 сентября или о скандале с Моникой Левински. У нас совершенно другой подход. От книги у нас ждут соприкосновения с вечностью. Мы приходим в книжный магазин за устоявшейся спокойной реальностью. Чем хорош Чехов? Тем, что с ним все понятно. Он не вступит в НБП, он уже умер. Мне в такой ситуации не очень уютно. Игнорируя сегодняшний день, мы игнорируем ту же вечность. Что будут изучать архивариусы через двести лет, если сегодня книг про сегодняшний день не выходит? А мне интересно даже не то, что происходит сегодня, а то, что будет происходить завтра.

– И вы пишете об этом сами.

– Мне кажется, что иногда, пусть не очень часто, у меня это получается. Как, например, было тогда, когда я написал о музыкальном стиле, раньше называвшемся новой альтернативой, а теперь, под влиянием моей книги, все чаще называемом четвертой волной. Эта музыка была пронзительно свежая, как запах нашатыря, я слушал ее, и мне казалось, будто я вижу, как у меня на глазах сквозь асфальт пробивается трава. Издатель ждал от меня романа, а я написал, в частности, про группу «Психея». ъ

Это ребята, которые вдруг стали невиданно популярны, были замечены промоутерами, но на самом главном концерте перед вручением некой суперпремии разбомбили сцену на 20 тысяч долларов, да еще кинули монитор в зал и чуть не убили какую-то девушку. Это означало полный крах мэйнстримной карьеры.

И вот такого рода высказывание мне показалось очень симпатичным. Ты всю жизнь лез к вершинам успеха, а когда до покорения Олимпа остался один шаг, свою карьеру собственными руками уничтожил на фиг. И я написал об этом книжку. Прихожу потом в Дом книги, а мне продавцы говорят – что-то «Четвертая волна» не очень хорошо продается. И я понимаю, что, действительно, с чего бы ей хорошо продаваться? Ведь в Дом книги приходят за той самой устаканившейся, безопасной, не кусающейся реальностью, за классикой.

Так что книжке про этих уродов-нонконформистов там вообще не место. Зато я как-то пару раз ездил на гастроли в провинцию, и там я видел экземпляр этой книги. Сказать, что он был зачитанный, – не сказать ничего. Кто-то один съездил из какого-нибудь западносибирского города в Москву, привез к себе в общагу одну копию, а дальше несколько поколений студентов, то есть несколько курсов, читало ее от корки до корки – музыку-то эту они знают, а книжек таких у них нет. И я вдруг увидел: эти люди впервые узнали, что книги могут рассказывать не о какой-то хрени, а о том, что интересно им. И я понял, что все разговоры о ненужности книг – это неправда. Людям не нужны не книжки вообще, а те, которые им предлагают в книжных магазинах, – эти книжки все нужно сжечь, от этого мир только лучше станет. А вообще книги нужны, но другие.

– Вы пишете уже 15 лет. Как вы считаете, удалось ли вам изменить мир?

– Я лишен мессианских иллюзий. Я просыпаюсь утром, долго пью кофе, долго смотрю в окно, курю сигареты. Если за окном удается рассмотреть что-то интересное, я могу об этом написать. Но это максимум. Я не собираюсь переделывать мир. И думаю, что его нельзя переделать. Он каким был, таким навсегда и останется. Только обладатели очень молодых и горячих сердец считают, что в результате их деятельности что-то может измениться. Но и они потом взрослеют и понимают, что не изменится ничего.

Я написал несколько книг про то, что видел. Я ездил в далекие края и писал про далекие края, встречался с интересными людьми и писал про них. Если мне удавалось сделать выводы о том, как устроен мир, я высказывался по этому поводу. Но и только. Никакой другой задачи я себе не ставил.