Тьмы низких истин против тысячи лет. Рерих о вопросах тысячелетия

Воображение человека пасует, издевательски предъявляя внутреннему взору какого-нибудь косматого типа в козлиных штанах, от которого должно произойти не меньше 150 потомков, одним из которых и будет он сам. Ничего не поделаешь, обыденное сознание отторгает такие величины.

Среди моих знакомых есть только один человек, который уверенно владеет генеалогической навигацией, это берлинский художник Харлампий Орешаков. Он с точностью назовет имя своего отдаленного предка, Гавраса, родившегося еще в Византии, бежавшего от османского нашествия в Крым и основавшего там свое княжество. А Византия пала когда? Вот именно, в XV веке. На самом юге полуострова есть место, которое и по сей день называется Харос Лямбос, то есть бараний лоб. Позже в России это название превратилось в имя – Харлампий, и все мужчины рода Орешаковых с тех пор его носят. В Россию этот род переселился при Иване III, когда Оттоманская империя поглотила Крым. Впрочем, никакой России тогда еще не существовало, было Великое княжество Московское. Один из предков Орешакова, разумеется, Харлампий, игумен Спасо-Елеазаровского монастыря, был тесно связан с именем старца Феофана, который измыслил идеологию “Третьего Рима”…

В российской истории времени Петра Великого появляется еще один представитель рода: Иван Харламов Орешак. Вместе с Юрием Трубецким он возглавлял русскую посольскую делегацию, которую Петр отправил с дипломатической миссией к курфюрсту Бранденбурга. Ее цель заключалась в том, чтобы склонить Пруссию к союзу с Россией против Швеции. Уговаривали курфюрста целый год, но он так и не рискнул принять предложение. В ту пору никто не мог и предположить, что Россия довольно скоро одержит блистательные победы и выдвинется в первые ряды!

Все это не семейные мифы, а исторические факты, изложенные в “Архиве Головина”…

Фамилия “Орешаков” – особь статья. Она связана с другой ветвью рода, азиатской. Где-то на стыке границ Восточного Казахстана, Алтая и Монголии была крупная этническая группа – оршак. Это название, кстати, и сегодня живо. Когда сын Чингисхана – Джучи – завоевал эти земли, кто-то из предков Харлампия присягнул ему и поступил на службу. А один из его потомков, тоже военачальник, оказался в Крыму во времена Золотой Орды. Там, судя по всему, эти ветви и пересеклись. Харлампий Георгиевич показал мне фотографию дочери от первого брака. На снимке была яркая, очень красивая девушка, как две капли воды похожая на современную холеную алматинскую казашку...

Я провел с этим невероятным человеком, потомком “боярских детей”, много часов, которые можно сложить в дни. Я слушал его рассказы, открыв рот. В них был двоюродный дед, королевского правительства градоначальник Софии, репрессированный после войны коммунистами. Была его тетка, княгиня Волконская, урожденная Петкевич, род которой пересекся с фамилией Набоковых. Был его дядя, полковник Донской армии Харлампий Ермаков, исповедь которого, подробно записанная Шолоховым, стала сюжетной основой истории Григория Мелехова...

Харлампию Орешакову сейчас чуть больше шестидесяти. Он крупный художник, европейская знаменитость. Он увлекающийся, страстный и яркий собеседник, спорщик и щеголь, человек светский и не чопорный ни разу. Есть в нем что-то от хорошего русского барина, поклонника красоты, ума и таланта во всех проявлениях. Он жил в Софии, Вене, Нью-Йорке, Мюнхене, теперь живет в Берлине, но считает себя исключительно русским и православным, причем старой веры. Он бонвиван, жуир, софист и краснобай, но лишь внешне, потому что не проживает отцовского состояния, которого просто нет, а каторжно много работает: полгода в Берлине, в своей мастерской, полгода в Каннах, где осталась малая часть отцовского наследства – небольшое родовое имение.

Харлампий Георгиевич Орешаков – самый свободный человек из всех, кого мне довелось встретить в жизни. Потому что шесть столетий за его плечами не сквозят могильным холодом, а дышат шумом, яростью и живым теплом пращуров, лики которых, живописные, дагерротипные и фотографические, развешанные на стенах просторной, изящно неряшливой берлинской квартиры, поражают фамильным сходством как с ним, так и с его сыном, подростком, Георгием Харлампиевичем Орешаковым.

Обыденное сознание с его угрюмой сосредоточенностью на телесности, подверженной хворям и неизбежной гибели, не может стать человеку опорой. Ему необходима хотя бы частица сознания эпического, спрессованного в века и тысячелетия. Да, не всем так свезло, как моему берлинскому знакомцу, но хоть что-то есть у каждого живущего. Уважение к минувшему. Тоска по родичам своим, лица которых занесены мусорным ветром истории.

Интеллигентский скепсис в отношении тысячелетия Алматы понимаю, но не разделяю. Дотошные предъявляют: а где документ, свидетельствующий о почтенном возрасте? Есть только метрики, где черным по белому указано, что городу 160 с чем-то лет, и родился он от военного укрепления. Все верно. Но ведь муторно жить на свете только с метриками, дожидаясь справки о смерти, которую не покажешь даже Харону.

Тынянов в этом случае говорил: я начинаю там, где кончается документ.

И вообще, “тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман”!

В конце концов, Талгарское городище не песком ведь намело.

Скорее, наоборот, замело им.

Алматы