Юрий Померанцев: Не буду писать мемуары!

Виновником первой стал молодой режиссер-камикадзе, который, получая награду, обвинил большого кинематографического начальника в дикой коррупции. Второй раз зал аплодировал стоя. На сцену вышел Юрий Померанцев, удостоенный приза за лучшую мужскую роль в фильме Игоря Пискунова “Раз в неделю”. На мой взгляд, это решение жюри было лучшим. Впрочем, других фильмов я не смотрел. Но повод для встречи с легендарным актером у меня появился.

Похожих на Шакена Айманова не было и нет

– Юрий Борисович, ваша артистическая карьера началась на исходе сороковых годов прошлого века, однако насчитывает она чуть более 10 киноролей. Я смотрел фильм “Раз в неделю”, где вы на экране царите почти 2 часа, мысленно задавая вопрос: почему? Почему вы так мало работали для кино?

– Видите ли... Впервые я снимался, дай бог памяти, в 1956 году. Маленький эпизод в чайной, где мне надлежало сыграть роль изрядно подвыпившего человека. И я эту рольку исполнил. Картина называлась, кажется, “Березы в степи”. Вскоре я случайно оказался на киностудии и угодил на заседание худсовета, где как раз обсуждался этот фильм. Подробно, тщательно, интересно. И вдруг зашла речь о моем эпизоде. Слышу, говорят: а кто это? А нельзя ли этот эпизод подрезать? Так все неубедительно сыграно, так все вымученно... Мне этого было достаточно. Фильма этого я смотреть не стал, не знаю до сих пор, оставили мой эпизод или выбросили...

– Видимо, оставили. В вашей фильмографии он значится...

– Возможно. Но этот “провал” имел для меня очень важные последствия. Мне вдруг позвонил сам Шакен Айманов и пригласил на беседу. Я приехал к нему, страшно заинтригованный, и... получил приглашение на главную роль.

– “Наш милый доктор”?

– Да! И это было поразительно. Тем более что он сказал: “Юра, вы же понимаете, я могу пригласить на эту роль даже Николая Черкасова или еще кого-нибудь...” И он нисколько не преувеличивал. Шакен Айманов был очень известен в Москве, в стране, его знали, любили, уважали, им восхищались на театральной сцене, где он блистательно играл Отелло. И вот начались съемки “Милого доктора”. Работали не торопясь, с удовольствием, весело как-то. Все были молодые, красивые.

– Вашему персонажу в этом фильме исполняется 60 лет. А вам было тогда?..

– Чуть больше тридцати. Айманов, кстати, не предвидел такого успеха. Он думал, что получится симпатичная музыкальная комедия, не более. Но он выиграл, и прежде всего потому, что снял в этой картине своих, наших, местных казахстанских актеров. Только одна артистка была приезжая, но не из Москвы даже, а из Риги, кажется. Знаете, я давно уже не даю интервью, я все сказал. Но сейчас повторю. Верю, что есть у нас талантливые режиссеры, которые отмечены вниманием международных фестивалей, они даже снимают в своих фильмах голливудских актеров и так далее. Однако такой объемной личности, как Шакен Кенжетаевич Айманов, не было и нет. Это редчайшее явление, такое сочетание таланта и обаяния. Думаю, я частично ответил на ваш вопрос.

Какой там Эйзенштейн!

– Юрий Борисович, но ведь впервые вы переступили порог съемочного павильона гораздо раньше. И это был “Иван Грозный”. Вы помните Эйзенштейна? Каким он остался в вашей памяти?

– Хм. Подумать только, а я даже как-то забыл про это... Да. Но здесь необходимо сделать некоторые пояснения. Я приехал в Алма-Ату в 1943-м после фронта, после ранения, после госпиталей. Приехал, потому что здесь в эвакуации жила моя мама. И мой дядя. Александр Матвеевич Курганов. Он был известный артист, певец, работавший когда-то и в Америке, и в Париже. Драматический тенор. Педагог. Его пригласили в Казахстан, дали прямо в театре комнатку, и он занимался с будущими народными артистами, среди которых были и братья Абдуллины, и Роза Жаманова. И вот он устроил меня хористом в этот театр. И однажды пришла разнарядка с киностудии, им нужны были статисты, типажи для фильма “Иван Грозный”. Снимали в павильоне. Позже там был ТЮЗ, потом кинотеатр. Этого здания теперь нет, снесли. Мы пришли, нас переодели в монашеское облачение, началась съемка. И я вижу перед собой – Николая Черкасова! Боже! Тот самый! Никого и ничего я больше не видел и не запомнил. Только фигуру Ивана Грозного, склонившегося над гробом царицы, ее играла Целиковская...

– А Эйзенштейн? Он же был на площадке...

– Да какой там Эйзенштейн! Не помню. Черкасов! Кумир. Великий артист.

– “О куда мне бежать от шагов моего божества...”

– Вот именно. Именно так.

Это были мои университеты

– Поймите, я с юношеских лет мечтал о театре. Но специального образования не получил. Война все оборвала. Незадолго до начала войны мы приехали с мамой в Москву из Караганды, где был арестован и пропал без вести в лагерях мой отец. Поселились мы на Петровке. Я поступил в школу, но учился так плохо, что остался на второй год. Почему? Да потому, что все мое время поглощали театры. МХАТ. Театр Вахтангова. Имени Моссовета. И Малый театр. В 1939 году я был на премьерном спектакле “Анна Каренина”.

– С Тарасовой?

– Разумеется! С Тарасовой! А Вахтанговский театр, где я видел Державина, а Малый театр, где Ильинский, Жаров, Царев... Это же была бриллиантовая россыпь талантов. Помню, когда возвращался домой после спектакля, шел по Столешникову переулку к себе на Петровку и ничего не видел вокруг, ничего не слышал, только бормотал: господи, как это возможно, господи! Я три раза смотрел “Дни Турбиных”!

– Лариосика играл Яншин? Невероятно...

– Ну конечно же Яншин, великий и неповторимый! А “Три сестры” в постановке Немировича-Данченко... Ливанов, Хмелев, Грибов... Тарасова, Еланская, Гошева. Я не раз видел на сцене Книппер-Чехову, Качалова... Это было неслыханное и невиданное актерское пиршество. Я видел, как отпевали целую эпоху. Я говорю о похоронах Константина Сергеевича Станиславского. Гроб стоял не на сцене, а в зале. Люди входили в одну дверь, выходили в другую, а у окна стояла пожилая дама и безудержно, безутешно плакала. Никто к ней не подходил, она стояла совершенно одна. Мне это врезалось в память...

Вот такие были мои университеты.

И я написал письмо Василию Ивановичу Качалову. Поделился с ним своей мечтой стать актером, просил совета, в общем, ничего особенного, обычное юношеское восторженное письмо. Но представьте себе мое изумление, когда на полочке для почты в нашей коммунальной квартире я обнаружил его ответ! Это письмо я носил в кармане гимнастерки на фронте, оно уцелело во всех госпиталях. Вот оно. Это его рука. Когда-то я показывал это письмо своим студентам, они бережно передавали его из рук в руки, и каждый из них осторожно приложил ветхий клочок бумаги к своим губам...

Жить без антракта!

– Юрий Борисович, как вы решились нарушить столь затянувшуюся кинематографическую паузу? Я имею в виду фильм Игоря Пискунова, где вы снялись в главной роли...

– Спектакль по пьесе Д. Барона “Визиты к мистеру Грину” готовился к выходу в нашем театре. Репетиции были тяжелыми. Я мучительно работаю, каторжно. Пришел однажды Пискунов. Прочитал пьесу и сказал: хочу снять по ней фильм. С Игорем мы знакомы и дружны давно, у нас есть спектакль, есть короткометражный фильм по Чехову, но, услышав, что в этот раз он задумал снять “большое” кино, я всерьез это не принял. Одно дело – театр, там легче экспериментировать, а в кино неизбежно возникают вопросы проката и прочего. Но Игорь не отступился, и через некоторое время начались съемки. Родиона Толоконникова выбрал я. Он совершенно не похож на своего отца, легендарного исполнителя роли Шарикова...

– Скорее, он типаж доктора Борменталя...

– Пожалуй! И он студент, московский студент, вгиковец, в его облике есть что-то неуловимо американское, да? Ему не хватало опыта, от этого рождалось чувство его незащищенности, уязвимости, а это именно то, что нужно для этой роли! В общем, я с ним много работал. Не натаскивал, не показывал, упаси боже, просто мы вместе с ним, вместе с Игорем докапывались до сути, до сердцевины этой драматургии. Тяжелая была работа. Но я иначе не умею и не хочу. Так получился фильм “Раз в неделю”. Я не буду говорить о нем своими словами, лучше сошлюсь на высказывание друга Игоря. Он известный журналист... Бойко, кажется?

– Борейко?

– Да! Борейко! Он написал Игорю в этом, как его, в Интернете, да. Двухчасовой фильм, где всего два героя, два еврея, один из которых – гей! Все! Лучше не скажешь! Если вы знакомы с Борейко, передайте ему от меня привет!

– Непременно и с удовольствием.

– Я вот что скажу. Эта роль привела меня к парадоксальному, может быть, выводу. Мне столько лет... И я, казалось бы, должен знать о своем ремесле все. Нет! Я оглядываюсь назад и многое из того, что я сделал, готов частично зачеркнуть. И я готов к новой роли. И я знаю, как ее сыграть! Не досиживать на сцене и в жизни, а без антракта приступать к новой работе. Время дорого! И я ни в коем случае не буду писать мемуары. Потому что у меня в запасе есть что сказать!

Алматы