Спеть нелюбимую – труднее!

Все дело – в голосе

Главные злодейки, обманщицы, искусительницы шедевров мировой оперы почему-то всегда исключительно – меццо-сопрано.

Одна из самых интересных певиц казахстанской оперной сцены, лауреат международных и республиканских конкурсов, меццо-сопрано Дина Хамзина рассказала “Каравану” о “зигзагах судьбы” на сцене и в жизни.

– Ходит легенда, что солистка нашего оперного театра Дина Хамзина выучила ноты только в 18-летнем возрасте…

– Уже легенда? Но это действительно так! Я не собиралась заниматься музыкой и готовилась к поступлению на филфак. Думала, так же, как и мой отец, преподавать казахский язык и литературу. Правда, папа был очень музыкальным человеком, организовывал народные оркестры, играл на нескольких инструментах – баяне, балалайке, мандолине…

– …и назвал вас в честь композитора и домбристки Дины Нурпеисовой?

– Догадались? Да, мама рассказывала, он очень ждал меня – первую девочку после трех сыновей. Cразу решил, что назовет меня Диной. Но папа рано умер и не успел научить меня играть на домбре. А я сама поняла, что мое имя к чему-то обязывает, только в классе шестом – и выучила мое первое и единственное домбровое произведение – “Елим-ай”…

– На слух, без нот?

– Ну да, возвращаясь к нотам, в десятом классе (до сих пор иногда задаюсь вопросом, почему все-таки все так произошло?) я прочла в газете объявление о наборе на музыкальный факультет в ЖенПИ: там было сказано, что это единственный вуз в стране, который берет без музыкальной подготовки. И мне вдруг стало так интересно! Я сказала: мама, я передумала! И вот там-то, на первом курсе, я и выучила нотную грамоту.

НЕПРИЯТЕЛИ – ХОРОШИЙ СТИМУЛ!

– А как отнеслись к вам в оперном театре?

– Были те, кто очень помог. Валерий Дмитриевич Руттер (он тогда был главным дирижером), который сказал: “У девочки есть голос – давайте попробуем!” – и дал мне первую роль – ключницы Петровны в “Царской невесте”. Были и “доброжелатели” – те, кто говорил: “Дожили! В оперный театр берут чуть ли не с улицы…”. Но я никогда на них не обижалась и не обижаюсь, потому что эти люди на самом деле дали мне мощный стимул…

– “Умру, но докажу?”

– Примерно так. Умирать, конечно, не стоит, а вот двигаться вперед – обязательно. И после того, как меня в первый раз не приняли в консерваторию, вернее, даже не взяли документы, потому что у меня “не тот” диплом, я продолжала участвовать в конкурсах вокалистов…

– …и побеждать на них…

– …и на одном из этих конкурсов заведующий кафедрой вокального факультета, наш знаменитый певец Шахимардан Абилов сам предложил мне поступить в консерваторию – но уже в аспирантуру. 

– После аспирантуры вам перестали давать роли нянек, ключниц и служанок?

– А я люблю моих нянек, ключниц и служанок! Петровну, едва ли не единственную фразу которой: “Ишь, вечер-то какой…” – я репетировала буквально до потери пульса, часами. Сузуки в “Чио-Чио-сан” – она такая добрая, такая преданная своей хозяйке…

–  Она у вас одна – добрая. Остальные – интриганки и “злодейки”. Амнерис, Кармен, Азучена…

– Они не злодейки! Они – женщины со сложной судьбой. Их… не любят. Например, в “Аиде” Радомес и Аида друг друга любят и умирают. А я – Амнерис – остаюсь ни с чем, меня не любят. В “Царской невесте” Грязной разлюбил меня – Любашу – и полюбил Марфу. И так далее. И тому подобное. Но я верю и жду: быть может, поставят, например, оперу “Самсон и Далила”…

– Соблазнительница Далила тоже не совсем положительная героиня.

– Зато Самсон ее любит.

“КАЗАХ МЕЦЦО-СОПРАНО”

– А если серьезно и не ограничиваясь рамками репертуара меццо-сопрано: что бы хотелось сыграть?

– Что-то… не такое традиционное. И не такое положительное. Мне кажется, любая актриса может сыграть лирическую героиню – хорошую, нежную, добрую. А вот противоположность, роль характерную, отрицательный персонаж – это сложнее. А я люблю сложности! Люблю много работать и в процессе этой работы открывать в себе что-то новое. Вот, например, Азучена в “Трубадуре” Джузеппе Верди – это не такая партия, чтобы просто выйти и просто спеть ее. Если дословно переводить тексты ее арий – просто волосы дыбом встают. Женщина, которая по ошибке сожгла собственного ребенка, теперь воспитывает чужого и всю жизнь “уговаривает” себя, что он – ее сын, зная, что на самом деле это не так… Передать этот образ для меня было очень сложно.

– И когда пришло понимание?

– Наверное, на десятом спектакле. А может, и на двадцатом. Я же очень много пела Азучену – наверное, спектаклей 45 – с Казанским оперным театром. Были турне по Голландии, турне по Португалии… А в турне как? Один и тот же спектакль поешь через день. И только на него настроен.  

– Турне с Казанским оперным театром – это была ваша первая поездка в дальнее зарубежье?

– Это была моя первая самостоятельная поездка. До того я ездила с нашим Театром имени Абая. А вот чтобы от Казахстана одна – это в первый раз. Меня даже официально представили так во время прямого эфира на голландском радио: “Казах меццо-сопрано!”. У меня слезы на глаза навернулись – от гордости, от ответственности, от волнения… И я сказала себе: давай! Все, на что ты способна и даже больше. Ведь ты же – “казах меццо-сопрано”…

– Кстати, о казахских меццо-сопрано: в наших операх обладательницы вашего голоса тоже почему-то не становятся главными героинями.

– Ну да. Обычно – апашки, подружки… А так хотелось бы сыграть Томирис! Думаю, по характеру я смогла бы.

МИНУТКИ СЧАСТЬЯ

– Как вы при такой занятости успели выйти замуж и родить? Между спектаклями и гастролями?

– К счастью, раньше. Успела выйти замуж, когда меня еще не взяли на постоянную работу в театр. Кстати, все время думаю: какая я счастливая! Серьезно занимаюсь творчеством. И при этом у меня сын растет…

– У вашего  сына есть любимая мамина роль?

– Любимой, наверное, нет, во всяком случае он мне ничего такого не говорил. И он, как большинство подростков, редко ходит в Театр оперы и балета. Но уж если идет, то серьезно готовится: сначала дома читает либретто, смотрит состав исполнителей и только потом, настроившись, отправляется в театр… Помню, он был еще маленьким, когда их с классом привели на “Кармен”. И вот они сидят, все четыре акта, со всеми антрактами… устали, конечно. И мой – как мне потом рассказали другие родители – бормочет: “И когда же маму убьют?”. То есть он знал: когда маму “убивают” – это уже конец спектакля…

– То есть вы у нас счастливое меццо-сопрано...

– В отличие от моих героинь, которых “не любят”, – да. Ведь что такое счастье? Это какое-то мгновение, минутка, миг. Нельзя быть счастливой постоянно. Так вот таких – по-настоящему счастливых – мгновений в моей жизни гораздо больше, чем каких-то других…