Праздник улетел. Владимир Рерих о Дне космонавтики

Спустя десять лет после Победы заявился Аденауэр к Хрущеву и выпросил (до срока) назад своих пленных уберменшей – через год и след их простыл. А октябрем 1957-го рванула с Байконура ракета и закинула выше крыши алюминиевый мячик с тычинками антенн. Он запищал на всю планету, покрытую ожогами, изрытую еще свежими рвами да окопами: “бип-бип” – здравствуй, эра, Новый год, но уже 1958-й: в начале января спутник сгорел, но я успел побыть его современником целых три дня. Считается!

Недавно спросил Олжаса Сулейменова, а что это всех так торкнуло, когда Гагарин слетал? Видно же в кинохронике, как люди неподдельно и трогательно радуются, ликуют, а одеты бедненько, застирано – так это еще Москва, Красная площадь! А за сто верст от Белокаменной не во всякой деревне лампочка Ильича горит, и хлебушка белого на зуб не положить, всего не вдосталь. Он отвечал: это пережить надо, это словами не растолковать…

Однако, если вдуматься, в ноздрях-то у этих людей из кинохроники змеится еще трупный запах всемирной бойни, в ушах еще воют бабы да сирены бомбежек, и скалящийся призрак голодухи в зрачках их навек вытатуирован.

Но после 12 апреля им, должно быть, поверилось хоть на миг, что вся эта дрянь, мерзость, подлость, блевотина проклятой жизни – позади, навсегда, потому что мы – в космосе! Потому что – поехали! С орехами, блин! Потому что прямо на душу лег гагаринский восхищенный выдох: какая же она красивая, Земля!

Так еще бы: с такой высотищи планетой впору только Богу любоваться, а мы-то ее в упор знаем со всеми ее потрохами, косяками и кизяками, со всей ее дичью и чушью, где шаг влево-вправо или прыжок на месте считают за побег и пуляют без предупреждения. А там, где Юра летал, там воля, там нет тупой силы притяжения, там невесомость, там свобода, блин…

Их можно понять.

Нет, Олжас Омарович, кое-что и нам, пацанам шестидесятых, от щедрот тех перепало.

Гагарина с Титовым по малолетству не запомнил, а вот уже первую космическую троицу – еще как!

На обложке “Мурзилки” ракета с тремя круглыми окошками, в них Комаров – Феоктистов – Егоров. Без скафандров! Зачитанная до дыр “Туманность Андромеды” – вот она, наяву, как живая. Пилот, инженер, врач – одуреть можно!

Провожал их Хрущев, встречал уже Брежнев, да и черт бы с ними с обоими, какая разница, кто там, на Мавзолее, шамкает, а вот космонавтов мы знали, каждого в лицо.

Но постепенно все стало как-то остывать.

Зимой 1969-го угодил в больницу с раздробленным бедром, боль была чудовищная, но я терпел, стыдно было хныкать, палата взрослая, мужики лежат ломаные-переломаные, кряхтят, матюгаются.

Утром радио: “Союз-4”! На следующий день – “Союз-5”! А позже вообще фантастика – стыковка, Елисеев и Хрунов выходят в космос, перебираются в соседний аппарат… Проталкиваю в горло комок, смигиваю слезы, шмыгаю втихаря.

Палата притихла. Вдруг один начинает: “Не, мужики, вы объясните, ну вот на хрена все это? Доча у меня в десятый перешла, я учебники посмотрел, а там “Астрономия”. На кой ей ляд все эти звезды? А, мужики?”. Господи, прости, как я ненавидел тогда эту тупую жирную сволочь. Кто-то лениво, но убедительно послал его на, он заткнулся, но ненадолго.

Летом того же года Нил Армстронг разгуливал по Луне, плавно, как во сне, подпрыгивая, а я таращился в экран, отказываясь верить глазам, а потом бежал к другу, Мишке Веденкину, который лежал в гробу, окутанный страшным сладковатым запахом, его отвергали детские ноздри. Мишку накануне застрелил брат. Ружье прятала в общем сарае соседка, ее муж, тупая, вечно пьяная скотина, в беспамятном хмелю хватался за ствол, гонял семью. Пацаны на ружье наткнулись, оно оказалось заряженным. Случайный выстрел, в упор, в грудь, крупной дробью, дуплетом. Красивый, рослый, невероятно одаренный парень. Это было невыносимо: человек на Луне, а Мишка в гробу. Белая рубашка с проступившими кровавыми точками, красный пионерский галстук и запах, чудовищный запах. Это не связывалось, не складывалось.

И до сих пор не складывается.

За 55 лет – 300 с лишним пилотируемых полетов. Более пятисот землян побывали в космосе. Они были там все это время, всегда.

И в год Карибского армрестлинга “Хрущев – Кеннеди”. И в тот день, когда Кеннеди убили, и в тот, когда Хрущева сместили. И во время вьетнамской войны, и афганской, и фолклендской, и югославской, и приднестровской, и карабахской, и чеченской тоже. Они смотрели на голубую планету, где Пол Пот старательно выкладывал верещагинские пирамиды из черепов, где этническая резня в Руанде проглотила (и не подавилась) не меньше миллиона жизней, где в беловежских сугробах приговорили к смерти СССР, где задрапированные ИГИЛовцы режут глотки, где уворованные лайнеры торпедируют башни Манхэттена, где расстреливают “Шарли Эбдо”, взрывают брюссельское метро, стамбульские площади, пакистанские улицы, где офшорные зоны чередуются с зонами строгого режима, куда офшорных фигурантов не посадят никогда.

Они и сегодня на орбите, эти астро-космо-навты.

“В настоящее время на борту МКС находятся шесть человек: Юрий Маленченко (Россия), Тимоти Копра (США), Тимоти Пик (Великобритания), Алексей Овчинин (Россия), Олег Скрипочка (Россия), Джеффри Уилльямс (США)”.

Заметим, у них нет идеологических противоречий. И санкций тоже нет. Просто они улетели от нас далеко, в будущее, мы остались в прошлом. В очень далеком варварском прошлом.

А вот настоящего ни у кого нет, потому что все стало ненастоящим.

Бешеный ход многосоставной колымаги истории уже давным-давно переведен рукою умелого стрелочника на иные пути, где, по обыкновению, все дичь да чушь по обеим сторонам дороги. И запах.

Чудовищный запах.

Праздник улетел, оставив лужу гептила.

Алматы