Дети атомного века

Не верит, но знает. Минута, когда его осеняет эта мысль, считается у мудрецов отправной точкой духовного взросления. Может быть. Женька Столетов, главный персонаж романа Виля Липатова “И это все о нем”, осознал конечность своего бытия в двадцать лет. После чего немедленно впал в буйство и лишился чувств. Через какое-то количество страниц его убили. Говорящая фамилия не помогла.

Я хорошо помню миг своего “духовного взросления”, мне было тогда около пяти. Проснувшись глубокой ночью, захныкал. Бабушка всполошилась, поскольку я вообще никогда не ревел. Даже в бессмысленном младенчестве выбить из меня пару слезинок стоило труда. А той ночью бабушка присела на край моей постели и спросила, в чем дело. Я ответил. Она помолчала и произнесла абсолютно гениальную фразу: “Вы – дети атомного века. Вы никогда не умрете”.

Удивительно, но такая мантра меня мгновенно успокоила. До сих пор нахожу это странным.

Зловещие признаки надвигающегося Конца Света росли в те времена, как жуткие грибы, скверно изображенные в обязательной брошюрке “Это должен знать каждый”. Там еще была перекличка всадников Апокалипсиса. Ударная волна. Световое излучение. Проникающая радиация. Радиоактивное заражение местности.

Испепеляющей мощи атомного взрыва хило противостояли жалкие ватно-марлевые повязки, самошитые трехслойные маски, ветхие окопчики или просто “щели”. Военный язык скуп, но точен. План был такой: за несколько минут до нападения заревут фабричные трубы, завоют паровозные гудки, радио спросонок сипло прикажет спуститься в бомбоубежище, прихватив с собой противогазы, запасы еды и воды на три дня.

Но никаких бомбоубежищ не было и в помине! Я их искал, бродил по зловонным подвалам, текущим канализационной слизью. Там жили одичавшие кошки и зверские блохи. Кладовки, под завязку набитые пустыми банками и пыльным барахлом, в убежища не годились. И противогазов не выдавали, чтобы можно было их подогнать по морде. Как выглядит респиратор, тоже толком никто не знал. Ни у кого дома не ладили ватно-марлевых повязок и не забивали рюкзак плесневелыми сухарями, рафинадом и рыбно-перловым “Завтраком туриста”. И не было в заштатном городишке ни фабричных труб, ни паровозов. Тоска!

В соседях жил у меня приятель, Витя Мирных, толковый парнишка, сочинявший детекторные приемники, которые, издав пару звуков, умолкали навсегда. Он тоже увлекся Армагеддоном и часами просиживал на жутком солнцепеке с линзой в руке.

Я к нему подваливал и наблюдал, как он наводит фокус на мелких муравьев, прикормленных сахарным песком. Попавши в усиленный стеклом луч, они на бегу притормаживали, замирали, предсмертно подпрыгивали и валились на бок. От их крошечных тушек отделялось крошечное облачко – не то муравьиная душа, не то молекулы перегретой воды. “Когда мы попадем под световое излучение, – заупокойно вещал Мирных, – мы так же будем пшикать и валиться на бок горсткой пепла. И облачко пара будет от нас отлетать, только этого никто не увидит, потому что все умрут”. Похоже, говорящая фамилия “Мирных” Вите тоже не помогла.

В некоторых домах висела на стене маленькая коробочка, которая называлась важно и непонятно: “селектор”. Она годами молчала, а вот 13 августа 1969 года коробочка хрипло загундосила: “Внимание! Кгхм. Внимание! Всем военнообязанным срочно явиться по месту приписки в военкомат! Кгхм. При себе иметь…”.

Война!

Дети, родившиеся всего 13 лет спустя после Победы, имели право на этот восторг. Наконец-то! А было “боевое столкновение” в районе озера Жаланашколь. Двое наших погибли. Это исторически документированный факт. Но сарафанное радио донесло, что там применили реактивные установки “Град”.

Китайцев боялись тогда до жути. Все говорили, что они сущие звери. Пленных не берут, женщинам зубами выгрызают груди, а младенцев расшибают головой о столб.

И вот мы созвали “штаб”. Мишка Веденкин, Марик Кансеитов, Витька Мирных, Еркешка Тукенов и я. Решено было объявить войну китайцам.

Но в городке был только один китаец. Он ездил на маленькой ребристой тележке, заполненной пустыми бутылками. Тележку тащил грустный ослик. Китаец приезжал на этой фуре во двор и орал: “Пути-и-лька!”. Других слов он не знал. Через пару минут бывал окружен людьми. Китаец брал бутылку и проводил по ее горлышку мякоткой большого пальца. Искал червоточину. Иногда находил и отрицательно мотал головой. Чаще кивал и, уложив бутылку в тележку, отстегивал 10 копеек. За “огнетушитель” вермута давал 12. Но это редко.

И мы решили, что нужно бросить с крыши пятиэтажки булыжник, который попадет прямо в лежанку бутылок. Забрались. Дождались. И вот он приехал. Но с чудовищной высоты пяти­этажки его тележка показалась крошечной, ослик был игрушечным, а китайца вообще не было видно. И мы не решились.

Спустя день наши “партизаны” вернулись. Женщины накрывали столы. Стояла летняя жара, как нынче, поэтому пировали под яблонями. Герман Котлов, донской казак, выпивши лишнего, орал дурниной своей жене: “Дуся! Принеси нормальной квашеной капусты! А то эта – как пережеванная!”. Моя бабушка, чистоплотная волжская немка, ахала от возмущения: это была ее капуста…

Миллион лет прошло с тех пор.

И ничего не изменилось. Страх по-прежнему берет за горло. Давно ли Рейган, второсортный голливудский актеришка, проорал в микрофон, как ему казалось, отключенный, что бомбардировка Советского Союза начнется через пять минут? Это было позавчера.

Мне иногда кажется, что северокорейский пузан с подбритыми висками и в сталинском френче заключил тайный договор с американскими штатами. Запускает какие-то огненные шутихи, чиркает атомными спичками, грозит, понимаете ли, не по-детски. А все это туфта голимая. Просто его страна анекдотически напоминает Советский Союз. Те же бесконечные парады, те же генералы, увешанные цацками от горла и до паха. Те же понты: догоним-перегоним-уничтожим.

Как же вы все осточертели, идиоты каменного века.

А мы, дети века атомного, все еще их терпим. Почему?

“Американский ученый Дэвид Мид утверждает, что конец света – вопрос всего пары месяцев. Согласно его теории, мистическая планета Нибиру врежется в Землю с огромной скоростью, в результате чего погибнет все живое”.

Ну не идиот ли? И уж не впервые предсказывает. И легко переносит даты Конца Света.

А что ему, болезному, еще остается? Профессор-то знает, что любой человек когда-нибудь да помрет. Сдохнет. Склеит ласты. Зажмурится. Но престарелый интеллектуал страстно желает, чтобы он утащил за собой всю эту дребедень, которая зовется цивилизацией. Вот и зовет на помощь планету Нибиру, которой нет.

Не было никогда и не будет.

Это ведь только Ларс фон Триер может себе позволить такую фантазию, которую изысканно назвал “Меланхолия”.

Да ведь он киношник, что с него взять.

Он юродивый, прибившийся к детям атомного века. И примкнул еще к ним Дэвид Мун, скорбный главой. Вот с ними и поедем в далекие края!

Тра-та-та!

Алматы