Переводимая игра слов, или Вес литературного золота

К примеру, алматинец Герольд Бельгер. Родившийся в 1934 году в г. Энгельсе Саратовской области, но ребенком депортированный из Поволжья в казахский аул, Г. Бельгер освоил 3 языка творчества - казахский, русский и немецкий. Трехъязычный автор - плодовитый прозаик, литературный критик, оценивающий сотни новых книг на казахском, русском и немецком языках. А еще - один из самых известных казахстанских переводчиков, причем не только практик, переведший на русский язык, например, романы А. Нурпеисова, но и теоретик перевода, выпустивший в 2005 году книгу "Ода переводу. Литературно-критические статьи, исследования, эссе о проблемах художественного перевода". Другой феномен - творческий дар Ауэзхана Кодара, отметившего в прошлом году 50-летний юбилей. Литературная периодика нарекла Кодара "медиумом между мирами" (У. Бахтикиреева). Он глубоко владеет казахским (как родным) и русским (как приобретенным) языками творчества, осмысляя их как системы. Поэт и переводчик, А. Кодар выплавляет в тигле спаянных на подкорке языков новые смыслы. Как бы "исчерпывая" средства одного языка, Кодар переходит на другой, омолаживая, обновляя себя как поэта. Высочайшего уровня билингвизм позволил А. Кодару перевести на русский язык многие произведения казахской классики, а также обратиться к переводу на казахский язык русских поэтов, в том числе современных - Иосифа Бродского, Бахыта Кенжеева. Уникальных авторов, подобных Г. Бельгеру и А. Кодару, конечно, единицы. Интервью с Герольдом Бельгером на различные литературные и общественные темы, в том числе связанные с переводом, недавно было опубликовано на нашем портале. Сегодня мы обратимся за мнением о переводческом ремесле к Ауэзхану Кодару. Е.З.: Рада приветствовать Вас, Ауэзхан! Герольд Бельгер и Ауэзхан Кодар - именно эти знаковые казахстанские имена вспоминаются первыми в ряду мастеров перевода. Какие казахстанские литераторы, на Ваш взгляд, входят в золотой фонд перевода с русского языка на казахский и с казахского на русский? А.К.: Эти имена и входят, простите за нескромность. Особенно это касается Герольда Бельгера, поскольку объем переведенного им колоссален. Поражает также его проникновение в суть казахской культуры, овладение казахской ментальностью. Когда он говорит на казахском, его не отличишь от казаха. Редко какой немец позволит себе такой глубокий интерес к иноязычной культуре и, вообще, к культуре с иной ментальностью. Импонирует также и то, что Герольд Карлович - рефлексирующий переводчик. Практически - это единственный теоретик перевода, осмысляющий все, что происходит на пространстве трех языков - казахского, немецкого и русского. Я благодарен ему и за то, что не раз попадал в поле его внимания. В те годы, когда мое творчество упорно пытались замалчивать, Бельгер с неменьшим упорством писал о бьющих в глаза достоинствах моего перевода. Кроме профессионализма, это говорит о его интеллектуальной порядочности. Это же обстоятельство сделало его одним из самых заметных публицистов в Казахстане. И, конечно же, очень непорядочно со стороны нашего литературного чиновничества, что несмотря на неоднократные выдвижения, он так и не получил Государственную премию. Уж кого-кого, а Герольда Бельгера можно было бы наградить! Но такое ощущение, что сейчас в Комитете по Госпремии окопалась какая-та антиписательская, антилитературная клика, ведь многие из них даже не писатели, как они могут рассуждать о литературе! Из других переводчиков необходимо упомянуть Мориса Симашко и Евгения Курдакова. К сожалению, они уже ушли из жизни. Е.З.: Таинство перевода… Приоткройте, пожалуйста, завесу над этим священнодейством. А.К.: Таинство перевода постигалось мною постепенно. И в этом, конечно, помогало двуязычие. Я брал русский перевод, сравнивал с казахским оригиналом. И сразу видел, что перевод не то что неточный, но даже не имеющий ничего общего с оригиналом. Особенно мне было обидно, что плохо переводят Абая. К примеру, до сих пор перевод В. Звягинцевой "Поэзия - властитель языка, из камня чудо высекает гений" считается классическим. Но если в этих строках и есть что-то "классическое", так это то небрежение смыслом и формой, которое позволяет себе переводчик. В подстрочном переводе это звучит так: "Стихотворение - царь слова, самая суть слова". Как видите, там нет никаких "камней", из которых высекают чудо. Не соблюдена и форма, в оригинале рифмовка традиционного восточного рубаи: а-а-б-а, а в переводе использована перекрестная рифмовка: а-б-а-б. А ведь это сразу выбивает стихотворение из соприродной ему традиции. Кроме того, Абай не случайно употребляет здесь выражение "Поэзия - царь слова": оно принадлежит Низами, который считал поэзию высшим из словесных искусств. То есть и в данном случае Абай - продолжатель восточной традиции. А разве это отражено в переводе? На мой взгляд, в данном переводе попран казахский оригинал. Он не дает представления об особенностях поэзии Абая, о ее принадлежности к восточной поэтической традиции. Но бывают и другие случаи, когда слабо используются возможности "великого и могучего" русского языка. Например, возьмем тоже очень известный перевод - "Ты - зрачок глаз моих". Казалось бы, он слово в слово передает каждую букву оригинала, но - только на уровне подстрочника. Эту строку трудно воспринять как поэтическую, скорее, она - как определение из учебника биологии. Я долго думал над этим, и в моем мозгу вдруг вспыхнуло: "Ты - очей моих свет, ты - души моей цвет. Заболел я тобой, исцеления нет". Казахское содержание я передал средствами русского языка, и перевод заиграл, как бы возродился в русской стихии. Или: у Магжана Жумабаева есть стихотворение, начинающееся со строки "О, Гульсум, с глазами, как у верблюжонка…". Казахи очень любят верблюжат. И, действительно, у этих существ - дивные глаза. Но для русского сравнение красавицы с таким уродливым, на его взгляд, животным вовсе невыгодно. И поэтому я перевел: "О, Гульсум, чьи пленительны очи…". Это стало для меня огромным открытием. Я понял, что к каждому стихотворению надо подходить избирательно, но с непременным уважением к обоим языкам и с осознанием неизбежного люфта или разницы между культурами. Казахский язык более концентрирован, лапидарен, поэтому в русском варианте содержание надо давать развернуто, иногда отходя от буквализма формы. И в то же время основные формообразующие элементы надо сохранять. Это такие компоненты, как рубаи, газель, касыда. Казахский язык агглюнативен, поэтому при переводе с него лучше использовать так называемые мужские окончания, с ударением на последнем слоге в строке. И, конечно же, прежде чем переводить, надо изучить в деталях мировоззрение переводимого поэта. Что означает для меня перевод? Это работа, как и все профессии, требующая профессионализма. Это погружение в стихию разных языков и культур, попытка сопричастности к мировому культурному процессу. Перевод для меня, прежде всего, переинтерпретация переводимого поэта. А для этого ты должен изучить все существующие интерпретации. Но иногда самому приходится быть открывателем или первоинтерпретатором. В моей жизни это случилось с поэзией жырау 15-20 вв. На мой взгляд, это сердцевина казахской культуры, то, что казахов делает казахами. Это индивидуальная авторская линия в безличном потоке эпической традиции. Вместе с тем она выполняет мировоззренческие, идеологические функции, вроде степной Библии или Корана. Когда я познакомился с имеющимися переводами, я понял, что поэзии жырау нет еще на литературной карте мира. Недавно, в 2006 г. я выпустил "Антологию казахской поэзии", степным рапсодам там отведено значительное место. Это академические подстрочные переводы с комментариями и с вариантами художественного перевода из тех жырау, которых на данный момент я успел перевести. Есть неплохие отзывы, в частности, выступление академика С. Каскабасова на моем юбилейном вечере в Союзе писателей. Е.З.: Чем обусловлен выбор Вами произведений для перевода? А.К.: Это происходит по-разному. Скорее жизнь предлагает, чем я выбираю. Допустим, Абая я перевел к его 150-летию. Магжана мне предложил перевести Таир Мансуров, будучи акимом Северо-Казахстанской области. Как ни странно, по своей инициативе я переводил только западных поэтов - Бодлера, Тракля, Рильке, Курта Швиттерса, а из русской поэзии - Пушкина, Есенина, Бродского, Бахыта Кенжеева. По госпрограмме "Культурное наследие" я перевел на казахский язык два тома современной и восточной философии. Е.З.: Вы переводили гениального поэта Р.-М. Рильке. Каким стал творческий контакт? Каков Рильке на казахском языке? А.К.: Творческий контакт с Рильке состоялся благодаря моему другу Жанату Баймухаметову, который тогда (а это было в начале 90-х) переводил его с немецкого на русский. Я, к сожалению, не владею немецким, и поэтому удовлетворялся существующими переводами. Но когда мне показали и доказали, что многие переводы не дотягивают до оригинала, это меня заинтересовало. Я стал читать статьи о Рильке, в частности, работы Хайдеггера. Мы с Жанатом бурно обсуждали то или иное стихотворение Рильке, и от этого австрийский поэт становился мне все ближе. В поэзии Рильке замечательно то, что он заставляет говорить саму тишину, дает язык всему немотствующему, в том числе и вещам как истокам художественного творения. Это какой-то качественный скачок в европейской поэзии - от индивидуализма к растворению в потоке жизни. Для Рильке все едино - и органика, и неорганика, все имеет свой язык, и свое настроение. Вот это я и пытался передать, когда переводил его стихи из сборника "Часослов". Е.З.: Какие советы Вы могли бы дать молодым переводчикам? А.К.: Не заниматься переводами, пока к этому внутренне не созреют! По мнению Ж. Дерриды, любое творчество - это перевод. Поэтому к переводу надо относиться так же серьезно, как к собственному творчеству.