Про романтику, печального ангела и золотой унитаз

Елена принимает нас с медом и халвой на большой кухне, образовавшейся после сноса одной стены. Мы говорим “за жизнь”, “за творчество”, “за любовь”.

– Любовь для меня – это жизнь и всё, что в ней находится. Я влюбляюсь ежесекундно, – говорит Елена.

– А в моем представлении художник – человек, вечно влюбленный и вечно страдающий, – очертила я желательное направление разговора.

– Ужас какой-то! – возмутилась Елена. – Среди нас есть очень успешные люди. И если бы у меня был золотой унитаз и шикарная квартира, они бы мне не мешали творить с таким же наслаждением. Посмотрите на мои картины, где же там страдание? Печальные ангелы? Всего один! Остальные летают, трубят, все желтые, оранжевые… Картины рождаются не из страданий, а из любви. Это стечение многих, порой противоположных явлений и несовместимых понятий, таких как нежность, черное, мягкий звук, сочный алый цвет, запах корицы, свет старой лампы, шум кофейни и долгожданный дождь. Люблю каждый миг жизни, люблю романтику.

– И целоваться тоже? – провоцирую я свою собеседницу на откровение.

– Ой, целоваться страшно люблю. Если мужчина не любит целоваться, значит, он не мой. Простой голый секс не приемлю, я даже не хочу знать, что это такое, – только любовь. Долго ли она длится? Долго – два-три дня, – смеется Елена. – Я с ним расстаюсь сразу, когда ему захочется уйти, а мне –  его выгнать.

– Какой, однако, цинизм, – замечаю шутя. – Как в вас уживаются романтизм, ангелы, цветы и… такой прагматизм!

– Ангелы нас оберегают, я один раз их во сне видела, почему моя рука постоянно тянется к “ангельской теме”. А циники, кстати, – интересные люди. Чтобы стать богемным циником, надо многое постичь.

Шоковая “терапия”

Однажды Елена испытала настоящее потрясение. Это случилось на западе Литвы, в Паланге, на так называемой “творческой даче”, где художники, свободные от бытовых обязательств, имеют возможность полностью посвятить себя живописи. Попав сюда после окончания института, она поняла, что не может выразить на полотне собственные ощущения:

– Было страшно. Я растерялась. После всех институтов я оказалась не готова к самотворчеству… И вместе с тем это был первый мощный толчок, который побудил меня к дальнейшей работе. В Советском Союзе подобных “дач” было много, содержались они за государственный счет. Сейчас у нас всё куда скромнее – о бесплатных творческих резиденциях можно только мечтать. Государство же не принимает в судьбе художника никакого участия. Отчасти, знаете ли, это хорошо, так как стало больше свободы в творчестве. В прошлые времена советская власть навязывала художнику один стиль – социалистический реализм. Шаг влево, шаг вправо – и “пошел вон из страны”. Потом подобный шок у меня случился, когда мой сын Ванечка не поступил в зарубежный вуз. Поверьте, он был суперподготовлен по нашим меркам. Но когда я начала вникать, поговорила с художниками в Италии, Германии, Чехии, то поняла, что там нужно показать свое, раскрыть творческий потенциал. Для поступления же в наши вузы достаточно хорошо нарисовать голову Давида и принести папочку работ.

Сегодня сын Елены благополучно учится в Праге.

Бравурная, яркая, дерзкая

Елена Ралина – активная, современная, а если продолжить, то конкретная, четкая, резкая в суждениях, с соленым словцом. В творчестве – своеобразный романтик со своей узнаваемой манерой письма. Ее работы демонстрировались на выставках в Чехии, Италии, Турции, Японии, в Финляндии – персональная выставка. А здесь, в Астане, художница каждые три-четыре года готовит новую выставку. Помню последнюю из них – бравурную, яркую, в чем-то дерзкую. Даже черный цвет у нее способен передать веселое настроение. Любимые объекты изображения: цветы, кошки, рыбы, женщины, ангелы. Доминирующий стиль – импрессионизм, хотя, конечно, это совсем не Мане с его туманным Парижем, но тенденция притушить образ, накинуть на объект некую цветовую вуаль позволяет сделать такой вывод. Еще есть картины сладострастные, с выраженной сексуальной энергетикой. Например, “Наваждение”, “Гарем”, “Счастливая случайность” или “Станция комфорта”. Многие полотна созданы в манере абстракционизма, который мастера кисти любят за свободу работы с красками. Ралина – профи, и краски ей послушны. Как она сама говорит, “мне это легко делать, рука-то уже играет”.

Чистые кастрюли

Наконец мы идем в комнату с витражами, где “волшебная рука” водит творческим воображением художника. Это – мастерская. Четырехметровые потолки, много света, стеллажи с картинами. Еще Елена говорит, что нельзя, чтобы картины пропитывались запахом борща и жареных котлет:

– Всю бытовуху пришлось изнич­тожить. Я давно себе ничего не варю, у меня чистые кастрюли.

– Вы вводите себя в транс, чтобы лучше работалось? – продолжаю интересоваться творческими технологиями художницы.

– Многие художники на этом погорели, вводя себя в состояние отрешенности через допинг, наркотик или алкоголь. А вы попробуйте наслаждаться тем, что у нас есть, говорил мой учитель А. Сыдыханов. Он был примером для меня. Я начинаю писать и погружаюсь в нирвану, в тонкую материю духа, и сразу начинается кайф творчества.

Елена уверяет, что живет без комплексов и страхов. Время от времени я вздрагиваю от крепкого словца Елены, от категоричности ее суждений. “Богемный циник” – это она, наверное, про себя. Этот богемный цинизм был рассыпан по всему ходу нашей трехчасовой встречи, придавая ей особую терпкость.

Астана