Кенес Дуйсекеев: Имитация искусства заполонила эфир

 – Кенес Дуйсекеевич, когда пробудилась в вас любовь к музыке?

– Мне кажется, она всегда была со мной. Со школы играл на домбре, почти на всех музыкальных инструментах, на слух, не зная нот, сам сочинял кюи. Весной в год окончания школы мой старший брат Рахаддин Дуйсекеев привел меня в музыкальную академию к Ахмету Куановичу ЖУБАНОВУ. Я сыграл свои произведения и вышел из кабинета. А Жубанов сказал тогда брату: “Он талантливый человек. Должен стать композитором”. Начинать профессионально заниматься музыкой в восемнадцать лет – довольно поздно. Но я чувствовал, что это мое. А если чувствуешь свой путь, никогда не поздно рискнуть. Родители, педагоги в школе возлагали на меня, окончившего школу с золотой медалью, большие надежды, прочили будущее математика. Когда я пять лет проучился в музыкальном училище, мои дипломированные одноклассники уже работали в районах, с успехом поднимаясь по службе. Мама первое время все переживала: “Лучше бы бастыком стал, чем акыном”.

– Что помогло доказать маме обратное?

– На самом деле у меня не было амбициозных целей. Просто я занимался тем, что любил. И колоссальную роль в моей творческой жизни сыграл педагог Анатолий Владимирович БЫЧКОВ. Он прослушивал выполненные мною задания – казахские песни, которые я должен был положить на музыку так, как чувствую. Слушал и не соглашался. И вопреки моему видению вмещал эти песни в европейский музыкальный квадрат. Я не понимал: как можно нашу народную музыку подогнать под Европу? Мне казалось это неестественным, неприемлемым для природы народного творчества совершенно иной ментальности. Мы спорили до хрипоты. Лишь потом тайна открылась: Анатолий Владимирович делал все преднамеренно, чтобы выработать во мне музыкальное чутье. Это был гениальный человек, настоящий мэтр педагогики. Сегодня, начиная занятия в университете искусств, где я преподаю, часто вспоминаю своего наставника.

На грани интуиции

– Как происходит рождение мелодии?

– Этот процесс почти не поддается объяснениям. Работа на грани интуиции, души. А рождается мелодия, как правило, из мысли, идеи, причем не спонтанно. Нельзя создать шедевр, внезапно озарившись где-нибудь в автобусе. Ведь сколько человек вынашивал в себе идею на подсознательном уровне, знает только Всевышний. Бывает, что мелодия льется легко, а бывает, песня ждет своего часа два-три года. Настоящая музыка – это лишь то, что пережито и прочувствовано сердцем.

– Почему в народе гораздо популярнее незамысловатые песни жанра шансон, нежели профессиональные произведения?

– Когда человек не соприкасается с высоким искусством, а вбирает только его имитацию, ему, по сути, не с чем сравнить. К сожалению, имитация искусства заполонила телевизионный эфир. Попса, дешевизна не дают той пищи для ума и глубины для размышления, которое дает настоящее искусство. А создателями самопального творчества являются люди, которые порой не знают даже нотной грамоты. Они напевают, приносят свой сырой материал в студию, его более или менее доводят до ума профессионалы и направляют в эфир. И эти шероховатости режут слух. Настоящий композитор должен делать все от “А” до “Я”: начиная с музыки на слова, поиска исполнителя и заканчивая аранжировкой. Помню мой разговор в далеком 1979 году с великим казахским композитором Аблахатом ЕСПАЕВЫМ. Уже тогда он сокрушался: “Что происходит, Кенес? Чуть ли не каждый второй объявляет себя композитором…”.

Притягательная самобытность

– А как вы можете оценить казахстанское музыкальное искусство в контексте мировой музыки? Насколько интересно это зарубежному слушателю?

– Если написанная музыка интонационно обогащена фольклором, она всегда интересна любому слушателю. На Международном фестивале современной музыки, проходившем в Астане несколько лет назад, звучали симфонические произведения немецких, итальянских, китайских музыкантов, в том числе и казахстанские произведения. Тогда воочию можно было убедиться в том, что итальянскую и немецкую музыку трудно отличить. Европа потеряла свои национальные корни. Восток же, напротив, сохранил. А самобытность всегда притягивает. Поэтому сегодня к Востоку повышенное внимание мировой аудитории, в том числе и к казахстанскому музыкальному искусству.

– Секрет самобытности – в звучании национальных инструментов?

– Не только в них, но и в приемах, в элементах симбиоза. В музыке на песню “Салем саған, туған ел!” я использовал местный фольклор Кызылординской области – так называемый жанр “терме” – мазақтау. Это жанр казахской поэзии и вокальной музыки, которым пользовались еще древние сказители казахской Степи. Но интонационное богатство национальной казахской музыки необходимо обогащать достижениями современной эстрады. Еще в советское время я много слушал американский джаз, рок, интуитивно чувствуя, что это будет мне нужно, хотя это было не одобряемо. Но в любом деле важно чувство, а не следование правилам. Сейчас, к сожалению, на нашей эстраде наблюдается болезнь: где надо и не надо вставлять домбру или кобыз. Следование шаблонам и правилам вряд ли сродни гениальности. Порой это неуместно.

– Выходит, в создании музыки не обязательно следовать правилам?

– Для меня есть только два важных правила: мое творение должно “пахнуть” казахом и в то же время не ограничиваться только фольклорными рамками. Если берешься писать для эстрады, нужно знать этот жанр досконально. Еще одно немаловажное правило: культура должна воспитывать патриотизм. Я предлагал в школах ввести исполнение кюев Даулеткерея, Курмангазы, и есть школы, которые вняли моему предложению. Последний звонок – это момент, который ребенок запомнит на всю жизнь, и сохранится он в памяти с родными мотивами.

Астана