Как Дана из рода тана спасает племя в Коста-Рике

Дана, проживающая сегодня в Лос-Анджелесе, рассказала, как она погружалась в непривычный мир этой древнейшей цивилизации.

– Что вас  связывает  с этой темой, как пришли к мысли, что  хотите снять именно о племени нгобе?

– Я работала в Центральной Америке с 2010 года. Ездила в самые отдаленные и самые бедные регионы, где нет электричества и канализации. В Южно-Атлантическом регионе Никарагуа, где я устанавливала радио и телецентры в рыбацких деревнях, подхватила денге – это вроде тропической лихорадки. От нее еще конкистадоры умирали…

К племени нгобе попала в конце 2012-го. Они живут компактным поселением в тропическом лесу и обычно на контакт не идут. Меня рекомендовала монахиня из ордена Лос-Лаурелеса, которая уже тридцать лет работает с женщинами нгобе. Я попросила, чтобы для моей первой встречи в местной епархии организовали кофе, печенье, конфеты и поставили стулья в круг. Женщины нгобе были настороже, буравили меня глазами: что за экзотика? Чего ей-то надо?! Но я привыкла работать с самыми разными группами людей, и вскоре они друг друга перебивали, смеялись, рассказывали, забыв про все различия между нами. Когда вернулась в Сан-Хосе (столица Коста-Рики), мои коллеги-костариканцы были очень удивлены: “Женщины нгобе говорили с тобой? Не прятались, не молчали, опустив глаза?”. Мне, честно говоря, стало по-человечески жалко этих женщин. Их изучают, как зверей в зоопарке, учат, как малых детей, а вот просто попить кофе и поболтать за жизнь – такое отношение им в диковинку. Тем более что их рассказы, поданные довольно прозаично, потрясли меня своим драматизмом. И я стала наезжать к ним, останавливалась у кого-то из местных, а не в гостинице, помогала бедным семьям, привозила свою семью на местные праздники, мы обросли друзьями. Нгобе перестали меня замечать и жили своей жизнью, полной ссор, разводов, полицейских рейдов. Прямо у меня перед глазами. Так и стала вырисовываться идея фильма.

– Наверняка  пришлось  столкнуться с разностью менталитета, традиций, восприятия мира при работе над этим проектом. В чем они другие?

– У дона Франциско, 80-летнего аксакала нгобе, который сыграл насильника в нашем фильме, 30 детей. Да-да, вы не ослышались, причем от трех жен. А живет он практически один, носит одни и те же резиновые шлепанцы. Я иногда шутила: “Дон Франциско, если бы вы были казахом, то ваши тридцать детей вам бы шлепанцы из золота подарили. Где культ родителей у нгобе?!”.  

Мой менталитет был сформирован в Казахстане, где я родилась и получила образование. После чего два десятилетия жила в Европе, Китае, Центральной Америке, работала в горячих точках. Всегда старалась понять и проникнуться новой культурой, искала сходство, а не различия. Это помогает избежать культурного шока, адаптироваться к новой среде. Как-то я спросила у Кармен, героини фильма: как звучит твое настоящее имя на нгобере? Она удивилась: “Откуда ты знаешь, что оно у меня есть?” – “Потому что родители не могли назвать тебя Кармен, они на испанском не говорили. Тебе это имя дали при переписи населения” – “Верно! Мое настоящее имя Тана” – “Вот так совпадение! А я из рода Тана в Казахстане” – “А я из рода...”. И так с каждым днем мы находили все больше и больше того, что нас объединяет. То есть нгобе – другие только в философском, ницшеанском понимании этого слова.  На самом деле они такие же, как и все.

С годами я все меньше обращаю внимания на различия. Иногда даже заставляю себя не видеть их. Различия затрудняют переговоры, делают невозможным диалог. После того как китайцы сказали вам: “Мы – не такие, как вы”, остается только принять их условия. Или знаменитое “Умом Россию не понять” – ну чем тут возразишь? У нгобе есть своя психологическая фишка: “Нам все должны, потому что мы – жертвы”. Для иностранцев это нокаут, они сразу же тянутся за кошельком, чтобы искупить свою историческую вину. Представляете, как нгобе растерялись, когда я им вдруг заявила: жертвами быть совсем не обязательно. Мой народ на протяжении тысячелетий отстаивал свою землю сразу перед несколькими великими цивилизациями – и отстоял. Работать надо, ребята, поэтому выстраиваемся вот здесь, перед камерой. И те, у кого хватило дальновидности понять значение “Защитников жизни” для их народа, пошли за мной.

Только если вы верите в них, как верите в себя  

– Вам  довелось  пожить какое-то время в этом племени, какие открытия-откровения за это время были сделаны?

– Если забыть про социальные, религиозные и другие различия и воспринимать людей просто как людей, то даже в самой, казалось бы, маргинальной среде можно сделать “Защитников жизни”. Сейчас многие удивляются тому, что нгобе, не умеющие писать и читать, которые никогда и нигде не работали, из которых слова не вытянешь, вдруг играют на уровне профессиональных актеров в моем фильме. А ведь они еще и помогали мне костюмы выбирать, искали места для съемок, были шоферами и переводчиками. Мобилизовать людей на работу можно с помощью денег, а как добиться того, чтобы они этой работе всю свою душу отдали? Это возможно, только если вы верите в них, как верите в себя.  

Когда-то в Монголии я поверила, что народность цаатан, кочевые оленеводы, могут сыграть в короткометражном фильме, который мы делали на местном ТВ “Боловсрол Суваг”. И они сыграли. Сразу поняли смысл сцены и совершенно спокойно выдали на камеру обалденный перфоманс. Это был первый фильм о цаатанах в Монголии.

– Все в жизни делается для чего-то, что вы хотели сказать, сняв этот  фильм?

– Я действительно за равенство всех людей. Когда вижу, что этот принцип грубо попирается, как это было в случае с нгобе, не могу молчать. Не могу пройти мимо. Нгобе как будто не существовало в Коста-Рике. Я хотела показать, что это не так, что они существуют, причем довольно бурно, и их история на этой земле уходит в глубь веков. Я помогла им о себе заявить, и мне было в кайф видеть Кармен на страницах газет, в самом престижном кинотеатре страны, рядом с послами Голландии и Канады, в президентском дворце – все потому, что мы сделали этот фильм.  

Нгобе живут и дышат своей культурой, а я в то время страдала от культурного авитаминоза. Мне хотелось прикоснуться к древней цивилизации Абиа Йалла (так коренные народы называют обе Америки), но я не могла найти ее следы в загазованных, безликих городах. Рвалась “на волю, в пампасы”. Вот и решили мы вместе с Кармен и доном Франциско спасти и показать миру то, что от этой цивилизации осталось на сегодняшний день. “Защитники жизни” говорят, поют и молятся на нгобере, следуют ритуалам, вспоминают древние легенды и творят новые.

"Алга!" из пяти монтажных одновременно

– Планируете ли вы кинопроекты, связанные с Казахстаном?

– Если пригласят в Казахстан, с удовольствием приеду. В Лос-Анджелесе у меня несколько проектов, на них я сейчас и сосредоточена.

– Вы журналист по образованию, работали много лет в системе ООН, видели, как живут люди в самых дальних уголках планеты. О чем бы вы хотели, чтобы сегодня снимали наши казахстанские режиссеры?

– Два-три года назад я сидела в монтажной на “Казахфильме”. Там монтировали сцену, где кипчакская конница с криком “алға!” летела на джунгар. Из соседней монтажной тоже доносились топот лошадей и заветное “алға!”.  Мои знакомые шутили, что как-то слышали “алға!” из пяти монтажных одновременно. Думаю, казахстанцы уже достаточно уверены в себе, чтобы не нуждаться в мифологии, воспевающей наше далекое прошлое. “Казахфильм” проделал огромную работу по поддержанию жанров исторического кино, арт-хауса и боевиков. Соответственно штат сценаристов и режиссеров подведен именно под это. Для изменения содержания нужны новые люди, которые могли бы показать казахстанцев с новой стороны. Меньше политики и бюджетных вливаний, больше искусства и рынка. Было бы интереснее увидеть социальную драму наподобие “Социальной сети”, геополитический триллер, фантастику. Хотелось бы увидеть наш народ, нашу страну во всей его сложности и многогранности. Может, фильм о 80-х, о том, как жила элита и их дети в центре Алматы, про наших альпинистов и олимпийцев, про техногенные катастрофы вроде Арала и Семипалатинска или же лихие 90-е: как начинались сегодняшние бизнес-империи, как формировалась наша разведка, кто и куда уехал и что с ними теперь стало. Или поставить казахских классиков: “Улпан ее имя”, “Тернистый путь” – смело, честно, реалистично, чтобы мы чувствовали пот героев, грязь и кровь.

Мне было бы интересно окунуться в атмосферу тех времен, когда мои родители были молодыми, в фонтанах плавали лебеди и возводились плотина, “Медео”. По-моему, было бы круто. Мы с мужем много говорим о нашем детстве, сравниваем школы, игры, друзей в Алматы и Париже – и знаете, находим гораздо больше общего, чем различий. Мое поколение ностальгирует по эпохе, от которой у нас остались только детские воспоминания и фотографии. Почему не кино? Мой племянник не понимает, когда его папа и я обмениваемся цитатами из советских фильмов. Он родился и вырос в новом Казахстане. То есть у него другой социокультурный багаж, а кино как раз могло бы восполнить эти пробелы, сблизив поколения.